Благодаря щедрой и разносторонней помощи международного, в первую очередь американского, капитала, фашистская Германия за короткий срок создала мощную военную промышленность. Это позволило гитлеровцам начать планировать войну за установление мирового господства. Осенью 1936 года был принят так называемый «четырехлетний план». Его основные задачи Гитлер сформулировал так:
1. Немецкая армия должна быть за четыре года готова к действию.
2. Немецкая экономика должна за четыре года подготовиться к войне.
Бюджетные ассигнования рейха на вооружение и армию в 1933—1938 гг. увеличились почти в 10 раз. Производство оружия и военной техники выросло за те же годы в 12,5, самолетов — в 22 раза.
Гонка вооружений стала источником сказочного обогащения монополий.
Рост чистой прибыли концерна Круппа (в марках)
1932—1933 — 6 507 078
1934—1935 — 60 361 350
1937—1938 — 112 190 050
1938—1939 — 121 803 791, т. е. примерно 2000 % уровня 1932—1933 гг.
Из немногих заводов, разрешенных Версальским договором, выросла самая мощная из существующих сейчас в мире военная промышленность. На сегодняшний день Германия занимает второе место в мире по производству стали после Америки. Производство алюминия значительно превышает производство Америки и других стран мира.
Выпуск винтовок, пулеметов и артиллерийского вооружения превышает в настоящее время производство любой другой страны.
Крупную роль, которую играли американские монополии в подготовке Германии к войне, подтвердил впоследствии не кто иной, как Я. Шахт, являвшийся правой рукой Гитлера в вопросах финансирования военного производства. Находясь в своей камере во время Нюрнбергского процесса, Шахт рассмеялся, услыхав, что немецким промышленникам будет предъявлено обвинение в вооружении «третьего рейха». «Если вы хотите предать суду промышленников, способствовавших вооружению Германии, то вы должны будете судить своих собственных промышленников. Ведь заводы «Опель», принадлежавшие «Дженерал моторс», работали только на войну».
Стахановцы
В перерыве между заседаниями Всесоюзного совещания стахановцев его участники заполнили фойе и залы старинного Кремлевского Дворца. Алексей Горнов задержался в Георгиевском зале, где на мраморных досках почти от пола до потолка выпукло золотились названия полков российских, имена и фамилии героев. «Сколько же их сложили головы за Россию?..» — думал Горнов, читая эти нескончаемые списки.
За спиной раздался знакомый голос:
— Алеша?.. Ну конечно ж ты. Я тебя по опаленной шее узнал! — И так же, как в цехе после рекордной плавки, обняв рукой плечи сталевара, Серго повел его за колоннаду. — Ну как дела идут? Приблизились немножко к броневой плавке?
За полтора года, прошедшие после второй поездки Серго на Магнитку, нарком пополнел, выпуклый лоб потеснил шевелюру, густо запорошенную серебром, но веселый взгляд молодил наркома, и Алексей не чувствовал былой скованности — словно встретился с давним добрым знакомым. И никак не хотелось огорчать Серго.
— Кое-что делается… Но разве одному инженеру-исследователю, трем лаборантам да мне совладать с таким делом?
Серго уточнил, есть ли связь с исследовательской группой Кузнецка, и, услышав, что Горнов об этом не знает, обещал при первом же телефонном разговоре с директором потормошить его да главного инженера, которому за это отвечать в первую голову.
— А другого, с чем выступить, нету у тебя? Что-нибудь важное для всех стахановцев и для нас, руководителей?
— Есть, товарищ нарком, кажется, есть… Раньше думал, что только наши сталевары еще не полные хозяева у печи, а поговорил тут с днепропетровцем и сталеваром с «Серпа и молота», вижу — у них то же самое.. Есть у меня мысль… — И вдруг понял, что идея только замерцала, что с ней выступать нельзя, да и с наркомом неловко таким сырьем делиться. — Обмозговать надо, попробовать на одной печи хотя бы, тогда уж…
— Но и не тяни долго, если дело стоящее. Помощь потребуется — напиши. Учишься, как обещал?
— В вечернем техникуме, вместе с женой.
— Не та ли с косами, что тебя защищала?
— Та самая, Любаша.
— Привез Москву показать?
— Не отпустили с работы, людей нехватка в цеховой лаборатории… Будущим летом отпуск вместе возьмем, тогда и покажу Москву. Жаль только, Кремля не увидит.
Серго вынул из кармана белого френча блокнот, написал два телефона, служебный и домашний, и подал листок Горнову:
— Позвонишь прямо с вокзала и приедешь с женой ко мне. Не беспокойся. Зинаида Гавриловна и наша Этери будут довольнешеньки. Покажут и Москву всю, и Кремль. Я тут живу, рядом.
Как Алексей жалел, что не раскрыл Серго того, что задумал!
Всю зиму, весну и лето тридцать шестого года вынашивал идею, появившуюся у него на совещании в Кремле. Обдумывал, советовался со сменным инженером, который и на этот раз поддержал Алексея.
В августе начальник цеха уехал в командировку, и оставшийся за него инженер разрешил Горнову в виде эксперимента сварить и выпустить плавку без сменного мастера.
Опыт получился не совсем удачным. Беспокоясь во время доводки и выпуска, как бы мастер не осуществил свою угрозу — не привел к печи заводское начальство, — Алексей начал спешить и не добился точного попадания в анализ.
Правда, плавку разлили и прокатали потом хорошо, но повод для скандала был дан, и им не преминули воспользоваться недруги. Едва успел начальник цеха возвратиться из командировки, как сменный мастер подсунул ему заявление-ультиматум: если Горнов останется сталеваром, он уезжает на другой завод.
Городская газета опубликовала статью начальника планового отдела заводоуправления, доказывающего, что «предложенный А. Горновым метод сталевар-мастер» противоречит принципам социалистического производства, подрывает авторитет мастера. Обсуждая статью, партийное бюро вынесло молодому коммунисту Горнову выговор, администрация перевела его к другому мастеру, на самую запущенную печь.
Удары, которые обрушились на Алексея, были бы не столь чувствительны, если б не семейный разлад.
— Вечно лезешь, куда не следует, фонари себе набиваешь, — укоряла дома Любаша. — Добился — тебя назвали шарлатаном. Просила же тебя: не озлобляй мастеров — заклюют. Отец тридцать лет сталеварит, в мастера не лезет, а ты?!
Алексей молчал-молчал — и не выдержал:
— Надеешься, что я стану гладенький, что от себя отступлюсь! Зачем замуж пошла? Знала же мою натуру!.. Не согласен я жить, как отец. Сталевар должен быть хозяином печи! Здесь не докажу — на другой завод переберусь, там повторю. Серго перевод даст.
— И разговаривать с таким не станет!
— Поглядим… Отпуск — и еду. А ты как хочешь.
Она покапризничала, но отпуск взяла вместе с Алексеем, и за длинную дорогу до Москвы они помирились.
Заехали к сталевару, с которым Алексей сдружился на совещании стахановцев, побывали в театрах, музеях, в мартеновском цехе «Серпа и молота». Алексей медлил: то хотел звонить Серго, то соглашался с Любашей, что неудобно беспокоить наркома, тем более после провала в цехе. Возможно, Алексей так и не решился бы, но Любаша заболела ангиной, и пришлось поторопиться с отъездом — тут он уже без звонка пошел в наркомат. Серго там не было: врачи предписали ему постельный режим.
— Если, товарищ Горнов, вам лично к наркому, зайдите через пять дней, — сказал помощник Серго.
— Домой спешу, поезд у меня вечером.
— Хотите написать записку?
— Да.
Алексей примостился с края стола, написал:
«Дорогой товарищ Серго!
Жаль, что не мог Вас увидеть. Сегодня уезжаем домой. Любаша себя чувствует не совсем хорошо.
Желаю Вам скорого и полного выздоровления.
Из наркомата Алексей поехал на Казанский вокзал, купил билеты, и часа через два молодожены сидели уже в купе мягкого вагона.
Алексея беспокоило состояние Любаши. Ангина обычно протекала у нее не остро. Теперь температура повысилась. Любаша прилегла, попросила расплести косы. Алексей расчесал волосы — тонкое светлое их золото омывало его бугорчатые, в ссадинах, пальцы.
— Безмозглый дуралей! — в сердцах ругал он себя. — Надо же было покупать тебе две порции мороженого.
Любаше стало приятно, что он жалеет ее. Ласково взглянула, чтобы успокоился.
— Иди покури.
Он стоял в тамбуре спиной к гудящему перрону, курил глубокими затяжками, когда позади него послышался высокий женский голос:
— Тебя в жизни так никто не искал, профессор. Должно быть, видный человек этот Горнов…
Алексей повернулся, увидел загорелую шатенку в панаме, видимо, профессорская чета ехала с юга.
— Вы, кажется, сказали — Горнов… Кто ищет?
— Не слышали? Уже давно радио надрывается, наверно, важная персона… Вот опять.
На все платформы и залы раздавалось:
— Внимание! Граждане пассажиры и проводники вагонов! Среди отъезжающих на Урал должны быть Алексей Петрович Горнов с супругой. Попросите их незамедлительно выйти из вагона. У дежурного по вокзалу дожидается представитель Наркомтяжпрома.
Последние слова Алексей уже слышал на бегу. Он бежал к Любаше.