После рабочего дня помощник поехал к Серго с докладом по неотложным делам. Захватил с собой и записку Горнова. Прочитав ее, Серго стал отчитывать помощника:
— Сколько раз тебе твердил: о приезде ко мне рабочих докладывать без всякой задержки и в любом случае. Ты же ничего у Горнова не узнал, может быть, его жена нуждается в срочной помощи — найди и привези. Сейчас же!
И не успокоился до тех пор, пока не увидел у себя уральцев, не усадил Любашу в кресло.
— Открой рот, не бойся. Ты же знаешь, что я фельдшер… Ух какой нарыв! Зина, звони хирургу, чтобы пришел. Не нервничай, Любаша, все будет хорошо — станцуем с тобой если не сегодня, так уж завтра обязательно.
После легкой операции боль отступила. Проводив хирурга и увидев, что Любаше стало легче, Серго рассмешил ее историей из своей фельдшерской практики. В далеком якутском селении ему пришлось срочно оперировать заглоточный абсцесс. Он спас больного от удушья, за что шаман объявил ссыльного дьяволом.
— Похож я на дьявола, Любаша? — Серго сдвинул брови, вытаращил глаза, показывая, каким его хотел представить шаман перед якутами.
В чесучовой русской рубахе, в пижамных брюках и в тапочках Серго выглядел домовитым добряком, которому, кажется, интереснее всего распоряжаться по семейным делам. Когда Зинаида Гавриловна принесла Любаше теплого молока, Серго воскликнул:
— Ай, Зина, не могла подогреть красное цинандали! Вино для богов и молодых жен. — Задорные глаза посмотрели на Алексея. — Между прочим, и тебе не вредно.
— Любаша не разрешает.
— Совсем?
— На большие праздники и от простуды — подносит.
— Боевая у тебя казачка, славно тебя приструнила.
Все перешли в столовую. Серго раскупорил бутылку цинандали, наполнил бокалы Зинаиде Гавриловне и Алексею.
— Себя зачем обижаете и Этери? — заметил Алексей.
— Извини, дорогой, но для нас с дочкой готовят специальный эликсир молодости, ни с кем делиться не можем…
Нагнулся к нижним дверцам старенького пузатого буфета, вынул бутылку розовой жидкости.
— Этери, дадим ему полакомиться? — спросил он пятнадцатилетнюю дочь. — Все же гость необычный, лучший сталевар Урала!
— Дадим, — прыснула Этери, блестя из-под густых ресниц черными вишнями глаз.
Серго налил Алексею большой, цвета бирюзы, бокал. Алексей отпил немного, и лицо его сделалось растерянно-смешным.
— Это же фруктовая водица!
— Не нравится? А мне и Этери лучше не надо. Эскулапы это назвали легким напитком наркома тяжелой промышленности.
Предложил тост:
— За молодость — надежду государства! За наших уральцев! За ваше счастье, молодожены!
За этим длинным столом с закругленными углами Любаше и Алексею было так хорошо, как в праздники дома с отцом и матерью. Ели искусно сваренную арталу — говядину со специями, потом стол украсил большой, шумный, из сверкающей меди, русский самовар. Серго ласково подтрунивал над гостями и Этери, пока Зинаида Гавриловна не сказала, что гостям и самому Серго пора отдыхать.
— Нас с Алексеем не трогай, нам поговорить надо.
— Пойдемте, Любаша, — отступилась Зинаида Гавриловна. — Будут болтать до полуночи.
Мужчины пересели на диван — Серго откинулся на спинку, Алексей устроился с краю. Как оказался с глазу на глаз с наркомом, так потерял мужество.
— Неприятности? — спросил Серго.
— Дегтем меня измазали, чуть ли не врагом объявили.
— За что?
— Испробовал сварить плавку без мастера… Не совсем ладно вышла, и поносить стали.
Алексея прорвало, говорил долго и сумбурно. Серго пожал плечами.
— Странно, я ратую за мастера-воспитателя, ты пошел против меня — и у меня же просишь защиты… Как тебе пришла в голову эта мысль: сталевар-мастер?
— На совещании стахановцев в Москве… Там… Я понял, что сталевар еще не хозяин печи. Начинаю плавку, мастер колдует надо мной, шихту подсчитывает, будто без него не в состоянии управиться. Сварил металл, доводка пошла — не смей без мастера. Выходит, не сталевар я — мальчишка при печке. Плавку варю, а выпускать разрешено только ему… За качество не я — он отвечает. Какой же я хозяин, если командуют мною: начальник цеха — раз, два заместителя, сменный инженер, обер-мастер, сменный мастер — это непосредственно на моем затылке. Да еще прибавьте начальство с шихтового двора, миксера, литейного пролета, которое тоже нос сует к печи.
Энергично распрямил пальцы и руки, будто отбросил от себя все лишнее.
— Года три назад, когда осваивали большегрузные печи, может, так и надо было. Но мы же выросли! В одном нашем цехе восемь молодых грамотных сталеваров. И заправочная машина появилась, и об автоматике поговаривают. Все — вперед, а организация труда топ-топ на месте.
Серго встал, начал ходить по комнате. Из того, что он говорил, Алексей уловил обрывки: «Сталеварский Гегель… Намудрил…» Потом Серго бросил громко через стол:
— Пойми психологию людей — никто не хочет быть сокращенным. Да не столько в этом загвоздка. Скажи, кто сегодня без мастера может выпустить плавку легированной стали? Фамилии назови. Загибай, загибай пальцы!
Алексей растерялся:
— Аврутин. Ну, я. Ну…
— Забуксовал. Получается — из стариков один да из молодых один, а в цехе около сорока сталеваров! А организация? Сменный мастер руководит четырьмя печами, регулирует выпуск плавок. Кто за него сделает, если металл поспеет на двух-трех печах одновременно?
— Сменный инженер.
Не сумел больше Алексей усидеть, поднялся.
— Честное слово, будет сталевар-мастер — качество не пострадает и металла больше дадим. Научится сталевар всему, полноправный хозяин у печи будет, а не пешка.
Любопытство и одобрение смешались в глазах Серго с сожалением.
— Не говори за всех. Половина сталеваров умела бы вести тепловой режим, как ты, — я тотчас приказ бы подписал: внедрить метод Горнова. Но ты же знаешь…
— Сегодня, может быть, и рано, — вздохнул Алексей. — А через год-два?
— Дорогой мой Алеша, то, что ты предлагаешь, это, пожалуй, полное слияние труда умственного и физического. При коммунизме будет такое.
— Через сто лет?
— Зачем так много — куда быстрее сбудется, если война не заставит другим делом заниматься.
Алексей потупился:
— Впустую, значит…
— Не переживай. Смелый человек всегда немножко фантазер. Скажу тебе по секрету: твоя мечта мне нравится. Сталевар-мастер! По образованию это будет техник или инженер. Представляешь себе, Алеша, инженер у печи! — И, смакуя каждый слог, произнес: — Пре-вос-ход-ная мечта!
Но тут же унял свой восторг:
— И все-таки это проблема будущего. Сейчас тебя и меня должно беспокоить другое. В вашем цехе какой средний съем стали?
— Четыре тонны с небольшим.
— А у тебя?
— Бывает семь с половиной, бывает иногда десять.
— Видишь, в два раза больше, чем по цеху. У Макара Мазая в Мариуполе чуть повыше твоего. Я расчет сделал, хочешь посмотреть?
Не успел Алексей ответить, как Серго, положив руку на его плечо, повел в домашний кабинет, к письменному столу, вынул из ящика блокнот:
— Садись. Смотри, что получается.
Производительность всех мартеновских цехов, начиная от гигантов, кончая карликовыми с допотопными печами, была внесена на страницы блокнота. Редкий цех давал съемы выше пяти тонн с квадратного метра пода печи, большинство — четыре, а то и три. Средний съем по стране составлял около четырех тонн.
Серго нагнулся над блокнотом, обвел красным карандашом отдельно выведенную цифру.
— Это средний съем у немцев — к шести приближается, А нам надо обогнать, непременно обогнать фашистскую Германию, не то…
Подчеркнул тремя жирными линиями цифру «шесть», а ниже написал еще одну шестерку с четырьмя нулями.
— Совещался я на днях с учеными-металлургами, сказал им: «В сутки нам нужно не сорок пять тысяч тонн, как сегодня, а шестьдесят тысяч». Они мне ответили: «Через два-три года». А ты как думаешь?
Перелистнул блокнот.
— Возьмем твой цех, прикинем, сколько вы можете выплавлять в сутки на двенадцати печах, скажем, в январе — феврале предстоящего года. Реально, без дутых слов, исходя из того, что вы уже выплавляли.
Выяснилось, что рабочие уже прикидывали, обдумывали и пришли к мысли, что в первом квартале тридцать седьмого года цех может дать по четыре тысячи двести тонн стали в сутки, а ко второй половине года подняться и до пяти тысяч.
— Значит, выйдет! — Серго стиснул плечо Алексея. — Вполне выйдет по стране шестьдесят тысяч!
Алексей чувствовал: в разговоре с ним Серго взвешивал весь государственный план. Вероятно, не с одним из мартеновцев советовался, не сразу появилась эта уверенность. Было любопытно и приятно наблюдать, как Серго открыто, искренне радуется тому, что его мысль совпала с мыслью рабочего.
И тут Алексей увидел под настольным стеклом написанные рукой наркома фразы. Они построились столбиком:
«…связь с массой.
Жить в гуще.
Знать настроения.
Знать все.
Понимать массу.
Уметь подойти.
Завоевать ее абсолютное доверие».
Алексей не знал, чьи это слова, но спрашивать неудобно было. Чувствовал только: в этих словах — весь Серго!
Нарком стал что-то разыскивать в книжном шкафу, стоявшем позади стола. Пока он рылся в книгах, Алексей осмотрел кабинет. Просторный. С полками томов Ленина и Маркса возле рабочего стола. С портретами на стенах. Справа — с мудрым прищуром Ленин. Близко к нему — Киров поглядывает дружески. А Сталин — один на противоположной стене. Во весь рост. Идет из заснеженной глубины в шапке-ушанке, то ли в шубе, то ли в длинном пальто. Хотелось подойти рассмотреть, увеличенная ли фотография в продолговатой раме или живопись, но тут Серго отвернулся от шкафа:
— Мы создали в Ленинграде Броневое бюро. Ижора уже катает противоснарядные броневые листы для танков.
— А когда мы с места стронемся, товарищ нарком? У нас на Магнитке пока одни разговоры, и даже не около…