Молчание затянулось. Михаилу Ильичу казалось, он испортил разговор, нельзя было обо всем за одну встречу. И вдруг услышал короткую, вполголоса, фразу:
— Попытаюсь, Михаил Ильич. Мне тоже больно…
И больше ни слова о самоходках.
Тряхнув головой, Павлов встал.
— Ты, Михаил Ильич, не сомневаешься в своем Встречном?
— Не сомневаюсь.
— В таком случае сделай мне танк таким, чтобы я и мои танкисты могли в нем чай пить и над вражескими снарядами посмеиваться.
Кошкин измерил взглядом Павлова.
— Танк на вас не рассчитан, Дмитрий Григорьевич. Инструкции запрещают лезть в танк человеку с вашими габаритами.
— Я как кошка свертываюсь, — комкор засмеялся. — Когда твой гусеничный будет готов?
— Надеюсь, года через полтора.
— А недругов не забыл? Кажется, их у твоего Встречного не меньше, чем скал в Испании. Хотя и друзей прибавляется…
Не стал дожидаться ответа, предложил:
— Поедешь к раненым. Настоящие герои! Расшевели их, расскажут такое, что нигде не услышишь, не вычитаешь. Комбата Жезлова помнишь? Да-да, ленинградец. Он со старшим механиком-водителем Мальгиным придумал двухслойную броню, экранировку к твоим «двадцатьшестеркам», — бронепули не брали!
Вызвав адъютанта, Павлов приказал отвезти Кошкина в дачный поселок Малаховка.
Выздоравливающие танкисты с мельчайшими подробностями рассказали Кошкину о боях в Испании, о достоинствах и недостатках «двадцатьшестерок», немецкой и итальянской техники. Слушая их, Кошкин словно сам побывал в Сесенье, Мадриде и под Гвадалахарой, воевал рядом с этими танкистами, скоростью и маневром спасал машины от снарядов противотанковых пушек, устранял на ходу неисправности, выскакивал с экипажами из горящих машин. Он спрашивал, какие механизмы чаще выходили из строя, а какие устояли в боях, на длительных переходах, при крутых подъемах и спусках, что следует делать конструкторам, чтобы с танками и людьми не повторялись, не могли повториться трагедии, подобные испанской. И все танкисты заявили в один голос: нужна толстобронная машина с мощной пушкой и надежным, сильным мотором.
Кошкин был доволен. Танкисты, участники боев, хотели иметь именно такую машину, над какой работала группа перспективного проектирования, — хотели иметь Встречный. Одно огорчило его — слепая вера некоторых танкистов, воевавших в Испании, в двухслойную броню, производство которой было налажено в Барселоне. По их рассказам не трудно представить себе экранировку из двух склепанных вместе листов: одного, обращенного вовнутрь танка, — из мягкого котельного железа, другого, наружного, — из обычной хромоникелевой стали. Кошкин знал: такая двухслойная броня могла противостоять простой пуле, но не бронебойной. На подмосковном полигоне бронепули пробивали экранные двухслойные листы не только с коротких, но и с длинных дистанций. Вернувшиеся из Испании танкисты об этом не слышали. С гордостью рассказывали они, как придуманные ими двухслойные листы, укрепленные на корпусе танка, выдержали в одном бою сильный ружейный и пулеметный огонь врага.
Кошкин пробовал доказывать танкистам, что появись в том бою противотанковая пушка или заряди противник пулеметы бронепулями — и тонкий наружный лист экранировки был бы пробит первой же очередью, а мягкое котельное железо — какая защита?.. Да разве докажешь, если немало командиров и военных техников возводят экранировку чуть ли не в степень технического открытия… Значит, тем скорее надо пустить в производство толстобронный танк, испытать, доказать, что не экранный тип брони из склепанных слабых листов, а только противоснарядный лист в тридцать — сорок миллиметров способен защитить машину и людей от противотанковых пушек.
Накануне отъезда Кошкина из Москвы Павлов предложил взять механиком-испытателем на завод выписавшегося из госпиталя Игоря Мальгина.
— Настоящий танковый ас! Не хотел бы с ним расставаться, но он уже двойной срок службы отбухал, и девушка его в твоем городе живет.
В купе они оказались вдвоем, и Кошкин узнал, что произошло с Игорем после Гвадалахары. Правда, о себе Мальгин говорил скупо. Больше об испанце Марсело, о Жезлове, о Курте Вейганде, с которым работал на уралмашевской сборке и неожиданно встретился под Мадридом, где Игорю прислали пополнение — коммунистов из отряда Тельмана. Он воевал с Куртом недолго. Раненные, потерявшие машину, они несколько дней выбирались из кольца чернорубашечников. Потом — минное поле, взрыв и госпиталь в Барселоне. Игорь не помнил, как он туда попал, не знал, что произошло с Куртом, — возможно, подорвался на мине…
— А девушка ваша знает, что вас выписали? — спросил Кошкин.
— Нет еще… — только и сказал Игорь и смолк. Что ему было говорить, если за полтора месяца в Малаховке, кроме двух телеграфных слов «Жив. Приеду», ничего не послал, даже адреса. Сказали: лучше не сообщать. Но это же не запрет! Скорее не хотел, чтобы Галя увидела его в больничном халате, желтого, изможденного. Он сам себе был противен. Как взглянет в зеркало — отпрянет. А как ей такого увидеть? Может, и той телеграммы не получила, уехала неизвестно куда?
И не знал Игорь, что в день, когда он покинул Малаховку и носился по столичным универмагам в поисках подарка Гале, она добралась до его палаты, а сейчас догоняла пассажирский поезд на экспрессе.
В ходе технической реконструкции и организационной перестройки Советской Армии Центральному Комитету партии, Реввоенсовету СССР пришлось преодолеть имевшие место консерватизм, недооценку значения новой военной техники, в частности танков, и преувеличение роли конницы в современной войне, фетишизацию опыта гражданской войны 1918—1920 годов.
Маршал Советского Союза М. Н. Тухачевский писал об этом 6 мая 1937 года в «Красной звезде»:
«Прежде всего пришлось столкнуться с теорией «особенной» маневренности Красной Армии, — теорией, основанной не на изучении и учете нового вооружения как в руках наших возможных врагов, так и в руках советского бойца, а на одних лишь уроках гражданской войны, на взглядах, более навеянных героикой гражданской войны, чем обоснованных ростом могущества культуры, ростом крупной индустрии социалистического государства, а также ростом вооружений армий наших возможных противников из капиталистического лагеря».
…Те, кто создал двигатель В-2, в силу секретного характера работы, были в свое время обойдены народным признанием. Теперь можно назвать их имена: это конструкторы К. Ф. Челпан, Я. Е. Вихман, Т. И. Чупахин, И. Я. Трашутин.
Сейчас не нужно доказывать преимущества дизельного двигателя перед бензиновым, стоявшим на всех танках мира. А тогда авторам модели В-2 пришлось приложить немало усилий, чтобы дать жизнь своему детищу.
…В бронетанковой академии как курьез… показали инструкцию, по которой в 30-х годах надлежало заводить мотор танка в присутствии пожарников. Бензиновые авиационные двигатели, применявшиеся тогда для бронированных машин, были очень сложны в эксплуатации и опасны для экипажа. В-2, хотя и состоял почти из двух тысяч деталей, оказался простым в обращении и безопасным в работе. Он обладал мощностью в 500 «лошадей». Наша промышленность сумела в короткий срок освоить серийный выпуск В-2 на многих заводах Урала и Сибири.
Ни одна страна в мире не могла создать ничего подобного В-2. Фирме «Дженерал моторс», например, понадобилось десять лет, чтобы сконструировать двухтактный дизель «Джи-Эм-Си», мощность» всего в 210 лошадиных сил. На американском танке «Шерман» стояла двигательная установка из двух «Джи-Эм-Си», а чаще она состояла из пяти бензиновых автомобильных агрегатов. Случалось, что англичане ставили на свои крейсерские танки авиамоторы «Либерти» двадцатипятилетней давности.
Мои отношения с генеральным штабом после того, как его начальником стал генерал Бек, осложнились. Человек старой школы, он о современной сложной технике не имел никакого представления и постоянно выступал против моих планов организации бронетанковых войск.
С назначением командующим сухопутными войсками генерала барона фон Фрича мне стало значительно легче разрешать вопросы развития бронетанковых войск.
В конце лета тридцать пятого года мы провели четырехнедельные учения для танковой дивизии, в которую были объединены все имевшиеся бронетанковые части и подразделения. Генералы Бломберг и Фрич с большим интересом следили за этими учениями. Их результаты оказались удовлетворительными. Когда был выпущен желтый аэростат, сигнал окончания учений, Фрич шутливо сказал: «Теперь остается, чтобы на аэростате появилась надпись: «Танки Гудериана — самые лучшие».
В октябре сформировали три танковые дивизии. Одна — под моим командованием. Я покинул Берлин, чтобы сменить службу в центре на практическую работу в войсках.
В августе 1936 года меня произвели в генерал-майоры.
По поручению генерала Лутца я зимой 1936—1937 годов написал книгу «Внимание, танки!». В ней я изложил историю возникновения и развития танков, а также свои взгляды на организацию бронетанковых войск Германии в будущем.
В книге я указывал, что в России насчитывается десять тысяч танков, однако против этой цифры возражали начальник генерального штаба Бек, а также цензура. Мне стоило большого труда добиться разрешения на опубликование этих цифр. Хотя я располагал данными о семнадцати тысячах танков у русских, но сам с чрезвычайной осторожностью подходил к опубликованию имевшихся сведений.
Практика тоже со скрипом пробивает себе дорогу.
Пока еще плохо устраняются конструктивные недостатки Т-3 и Т-4, которые должны изменить облик не только бронетанковых сил, но и всего вермахта. Недопустимы затяжки испытаний.