вижной мишенью. Нашей армии нужны быстрые машины со смешанным движителем, а не толстобронный, едва ползущий танк, на производство и освоение которого потребуется лет шесть, не меньше. Ждать мы не можем. Вы будете делать Т-20. Никто не позволит заменить его вашим новоиспеченным «Мюром и Мерилизом»!
Последняя фраза была рассчитана на Сталина. Когда конструкторы представляли усложненные проекты или опытные машины, напичканные сверх меры механизмами, Сталин, морщась, укорял: «Не превращайте машины в Мюра и Мерилиза», имея в виду дореволюционный московский универмаг, владельцы которого, Мюр и Мерилиз, торговали самыми разнообразными товарами.
Сталин повернулся к Кошкину:
— Вы хотите ответить вашим критикам?
— Хочу, товарищ Сталин.
Кошкин помолчал, обдумывая ответ.
— За год наш коллектив создал проекты колесно-гусеничного и гусеничного танков, — сказал он. — Мне поручено заверить Центральный Комитет партии и Главный военный совет, что не позднее чем через год оба танка будут представлены на государственные испытания.
Сталин держал трубку в полуопущенной руке и изредка едва заметно кивал. Похоже было, он одобрял. Возможно, ему понравились вера Кошкина в заводской коллектив, спокойная настойчивость конструктора, умение за полторы минуты сообщить основное, то, чего, вероятно, ждал от него Сталин.
Короткая тишина, и Сталин, выделяя каждый слог, сказал негромко:
— Я думаю, мы предоставим товарищу Кошкину и его конструкторам свободу действий. Пусть экспериментируют на двух машинах. Сравнительные испытания покажут, кто прав.
Конфликт с самим собой
От опытного цеха к воротам завода мчались танки-соперники. Кошкин и Морозов, отступив на обочину дороги, проводили взглядами машины.
Первым мимо конструкторов пронесся Т-20. Казалось, он едва-едва касается колесами брусчатки, выбивает звенящую чечетку, насмехается над толстобронным братом: «Не до-го-нишь!» Встречный, лязгая широченными полуметровыми гусеницами, гремел, рычал, словно сердился на меньшего брата, что настичь его не мог.
Когда танки скрылись за кирпичной стеной и затих дизельный гул, Кошкин сказал задумчиво:
— Возможно, скоро такие машины пойдут в бой.
— Скоро?.. — Глаза Морозова расширились. — На Востоке вроде улеглось, а на Западе — есть же пакт с Германией!
— Австрия, Чехословакия, Польша — Гитлер на них не остановится…
Кошкин вспомнил ночь у Серго, доклад Тухачевского. Пять лет минуло — миг истории! — а Гитлер уже захватил обширные территории. Не нужно быть сверхискушенным в политике, чтобы понимать: пакт ненадолго. Германия спешит. Создала танковые корпуса, меняет технику — в польской кампании участвовал батальон средних танков. Увидеть бы их, сравнить с нашими! А если они лучше? Если немцы начали массовое производство таких машин? Надо скорей дать армии Встречный.
Морозов не стал спорить с Кошкиным, хотя считал, что главный конструктор преувеличивает военную угрозу.
Многим в те дни казалось, что победные бои советских войск на Халхин-Голе и освободительный поход Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию обеспечили стране длительную мирную перспективу. Обнадеживал людей и пакт о ненападении, заключенный с Германией. Вырос международный авторитет страны, Красной Армии, и не последнюю роль в этом сыграли бронетанковые силы.
«Участники боев на Халхин-Голе хвалят наши «бетушки», хотя они и понесли немалые потери. Попади в Монголию Т-20 с дизелем или гусеничный танк с дизелем и усиленной броневой защитой, урона в технике было бы значительно меньше. Гусеничный, правда, уступил бы «бетушкам» в стремительности маршей, а Т-20 на колесах не уступил бы», — так размышлял Морозов, отмечая про себя, что и Михаил Ильич, кажется, иначе стал смотреть на достоинства Т-20, на его перспективы.
Но даже Морозову нелегко было разобраться в сложностях борьбы главного конструктора с самим собой.
За два года, пока группа перспективы занималась колесно-гусеничным Т-20, Кошкин к нему привязался, привык, как привыкает добрый человек к принятому в семью чужому ребенку. Он ничем не ущемлял Т-20 и не простил бы никому в КБ скепсиса, неверия в этот танк. Однако никто в полной мере не представлял себе, чего стоило Кошкину равное отношение к соперникам.
Главный конструктор жил как бы в двух измерениях. Порой казалось, он перестает быть самим собой, изменяет своему «я». Невольно думалось, что жизнь не сможет простить примирения столь различных идей и принципов: одних — возникших внутри себя, других — навязанных кем-то извне, И все же два года работы над проектом Т-20 не прошли, не могли пройти бесследно для главного конструктора. Т-20 был во многом лучше БТ: броня не пятнадцать, а двадцать миллиметров, карданный вал с приводами превратил все колеса в ведущие. Эти изменения, правда, усложняли производство, увеличивали вес машины, не позволили применить для нее противоснарядную броню, но все же хотелось верить, что в каких-то боевых ситуациях принесут пользу и такие машины — сумели же «бетушки» выиграть одно из решающих сражений в Монголии. Возможно, сторонники Т-20 и рассчитывают применить его в боях, подобных тем, у Халхин-Гола, когда у японцев не оказалось значительных противотанковых средств.
Но Кошкин возвращался к событиям в Испании, к тому, что происходит в Западной Европе, особенно в Германии, и выводы делались непреклонными, не терпящими сглаживаний и примирений; плотность противотанкового огня непрерывно растет, Т-20 со слабой броней ждет на полях сражений участь печальнее той, что постигла Т-26 за Пиренеями…
На сравнительные испытания прибыли представители наркоматов обороны и машиностроения — созданного после расформирования Наркомтяжпрома. В день приезда председатель комиссии командарм Кулик сделал недвусмысленное заявление о безусловном превосходстве Т-20 над гусеничным танком.
— Т-20 — улучшенный вариант БТ-5 и БТ-7, которые выиграли бои с японцами благодаря колесному ходу.
Намек был понятен членам комиссии: заместитель наркома Кулик ведал в Монголии взаимодействием родов войск и поэтому знает, какими должны быть боевые машины.
Но поздней ночью, оставшись наедине с Кошкиным, Жезлов, который воевал в Монголии, рассказал правду о танковых сражениях на Халхин-Голе.
Да, танки в Монголии доказали: они годятся на большее, чем только поддерживать пехоту. Главный бой двухсот БТ против японцев, прорвавшихся на западный берег Халхин-Гола и захвативших гору Баин-Цаган, произошел без участия наших стрелковых частей, нашей артиллерии и вопреки желанию Кулика. Не он, а командующий советскими войсками в Монголии комкор Жуков поднял танкистов по тревоге, приказал мчаться сотни километров до реки и сбросить в нее японскую дивизию — двадцать одну тысячу штыков! — пока те не закрепились окончательно, пока не успели переправиться на западный берег главные силы самураев. Танковая бригада вместе с советскими и монгольскими подразделениями броневичков, совершив стремительный тяжелый марш, с ходу врезалась в боевые порядки противника, сбросила его с горы в Халхин-Гол.
— Мало кто знает, чего это стоило. Танки горели на наших глазах, и это было страшнее, чем в Испании, — там мы не имели такой массы машин, такого сопротивления. Мы потеряли половину танков и людей.
Жезлов помолчал, сжав губы.
— Победа досталась такой ценой не потому, что приказ Жукова был опрометчивым или неверным. Все дело в танках, ведь у БТ та же тонкая броня, тот же бензиновый мотор, что на «двадцатьшестерках», они так же огнеопасны.
Так и подмывало Кошкина спросить у Жезлова, чем он объясняет, что Кулик послан сюда, на завод, председателем комиссии на сравнительные испытания, если знают, что он давний противник гусеничного танка? Но ничего не спросил — не до этого было.
Командарм и его сторонники в комиссии выискивали погрешности у Встречного и даже самые незначительные возводили в крупные конструктивные недостатки. Кошкин и Морозов доказывали, что погрешности неизбежны — ведь это первая модель принципиально нового танка; часть дефектов обнаружена до комиссии и успешно устраняется. Конструкторов выслушали и… составили отрицательное, заключение задолго до окончания испытаний. Крупным козырем обвинителей были фрикционы.
— Летят главные фрикционы, товарищ главный конструктор?
— Летели, товарищ командарм. От трения коробились диски главного сцепления. Но мы нашли способ уменьшить пробуксовку.
— А разрывы вентиляторов?
Должно быть, кто-то из заводских, возможно, Степарь, информировал председателя обо всех неувязках во Встречном.
Кошкин терпеливо объяснял, что причины разрывов вскрыты — медник Захаров укрепил угольниками лопатки вентиляторов, и они больше не рвутся при переключении скоростей. Но глава комиссии, досадливо морщась, стал придираться к созданной Морозовым широкой мелкозвенчатой гусенице:
— Нет, это не Т-20. У того перебьют гусеницу, он с тремя парами ведущих колес даже по болоту пройдет, не то что по асфальту.
К концу испытаний стало ясно: Кулик склонен «провалить» Встречный, а Т-20 объявить победителем. Наверное, этим бы и завершилось, не будь в комиссии начальника бронетанкового управления Наркомата обороны Павлова. Он настаивал провести огневые испытания, обстрел обеих машин из одинаковых пушек и с одинаковых дистанций. Председатель комиссии сослался на срочный вызов в Москву, но все же был вынужден посчитаться с мнением Павлова.
Однако выводы комиссии по сравнительным испытаниям были уклончивы. Так и не появилось окончательного заключения, какой танк рекомендовать для серийного производства.
Записали то, что в какой-то мере устраивало спорящих: обе машины выполнены хорошо, а по своей надежности и прочности выше всех опытных образцов, ранее выпущенных.
Кошкин, ожидавший уже полного разноса, несколько приободрился: все-таки Встречный не был зачеркнут. Но обида не утихала: почему такая необъективность?