Я широко крестила
Черное поле
Грядущей войны.
Дай, дай угрызть!..
Жизнь… ох, вкусно…
На. Возьми. Подавись. Мне в ней не корысть.
…Лоб мой чистый,
дух мой сильный —
Я вас, люди, всех люблю.
Купол неба мощно-синий
Я вам, люди, подарю.
Вам дитя отдам в подарок.
Вам любимого отдам.
Пусть идет огонь пожара
Волком — по моим следам.
Заночую во сугробе.
Закручу любовь во рву!
В колыбели — и во гробе —
Я — войну — переживу.
И, космата, под вагоном
Продавая плоть свою,
Крикну мертвым миллионам:
Дураки! я вас люблю…
Вы себя поубивали…
Перегрызли… пережгли…
Как кричала — не слыхали! —
Я — о бешеной любви!..
Но и в самой язве боли,
В передсмертнейшем хмелю,
Я хриплю: услышь мя… что ли…
Кто живой… тебя — люблю…
Земля моя! Встань предо мною во фрунт.
Кинь тачки свои и тележки.
Ладони холеные враз не сотрут
Невольничьей острой усмешки.
Дай гляну в сведенное мразом лицо:
Морщинами — топи да копи
Да тьма рудников, где мерзлотным кольцом —
Посмертные свадьбы холопьи.
Россия моя! Меня выстрел сразил,
Шатнулся мой конь подо мною,
И крест золотой меж ключиц засквозил
Степною звездой ледяною…
И я перед тем, как душе отлететь,
Увидел тебя, Голубица:
В лазури — церквей твоих нежную медь,
Березы в снегу, как Жар-птицы!
Увидел мою золотую жену,
Что пулями изрешетили,
Узрел — из поднебесья — чудо-страну,
Что мы так по-детски любили!
Узрел — домны, баржи и грузовики,
Цеха, трактора да литейки:
Народ мой, страданья твои велики,
Да сбросить вериги посмей-ка!
Тебя обло чудище в клещи взяло —
И давит суставы до хруста…
И дух отлетел мой.
И Солнце взошло.
И было мне горько и пусто.
За веру, за Родину и за Царя
Лежал я в январской метели,
И кочетом рыжим горела заря
Над лесом, лиловее Гжели!
А я полетел над огромной землей —
Над Лондоном, Сеною, Фриско…
Но вышел мне срок! Захотел я домой!..
И вновь заискрились так близко
Увалы, отроги, поля во грязи…
Вот — вымерший хутор: два дома
Во яхонтах льдов — слез застылых Руси…
Вот — в церкви — пивнушка… О, Боже, спаси:
Знакомо все — и незнакомо!
Детишки молитвы не знают… и так
Отборным словцом щеголяют…
Гляди же, душа, мой исплаканный зрак,
На брата-ефрейтора, что, нищ и наг,
В миру с котомой костыляет!
На девок панельных. На хлестких купцов.
На жирных владык в лимузинах.
На черных чернобыльских вдов и вдовцов.
В ночлежный декор магазинов.
Не плачь, о душа моя, твердо гляди
На храм, что сожгли сельсоветы, —
Теперь над ним чистые стонут дожди,
В ночи — светляками — кометы…
Гляди — вот под ветрами трактор гниет…
Раскопы пурга обнимает…
Гляди, о душа, — твой великий народ
Без Бога живот свой умает!
Кто это содеял?! К ответу — кого?!..
Я всех назову поименно.
Я шашки и сабли рвану наголо —
За Ад наш трехсотмиллионный!
В толпе Вавилонской сплелись языки,
Ослабились древние крови —
Гляди же, душа, с межпланетной тоски,
Как дула здесь наизготове!
Ах, долго гремел репродуктор в пурге,
Трепались в ночи транспаранты —
Намаслен уж ствол, и винтовка — к ноге! —
Опричники, тля, оккупанты…
Так! Все, что здесь было, — великая ложь!
Но, Боже! Я верую в чудо
Твое! Я люблю тебя! Ты не умрешь,
Красавица, кляча, паскуда,
Век целый тащившая проклятый воз,
Блудница, царица, святая, —
И я, офицер, зревший кровь и навоз,
Скитавшийся между блистающих звезд,
Мальчонкой — к буранам седеющих кос,
К иссохлой груди припадаю.
— Тише, пес мой сеттер!..
Очень сильный ветер…
Нос твой — ветер жадно пьет,
Хвост твой — ветер бьет и бьет…
Собака моя, собака —
Рыжий Огонь из мрака…
Я — Мрак тобой подожгу!..
…Не смогу.
Темные флаги на землю легли,
Плоть городскую укрыли.
А в снеговой ювелирной пыли
Рынка врата — будто крылья.
Ночью смыкаются эти крыла.
Крытые спят павильоны.
Днем тут держава войною прошла —
Грубых сапог батальоны.
Следом от шины впечатался Путь
Млечный — в поднебесья деготь…
Рынок! Тебе зацепился за грудь
Птичий обломанный коготь —
Вот он, малявка, пацан, воробей, —
Смерть надоели подвалы,
Где среди взрослых и грозных людей
Шкетья судьба ночевала!
Шел он да шел, без суда, без следа,
Сеттер к нему приблудился…
Рынок! Пристанище ты хоть куда,
Коль ты щенятам сгодился!
Сбить на морозе амбарный замок —
Плевое дело, игрушка!..
Пахнет свининой застылый чертог,
Медом, лимоном, петрушкой…
Запахов много — все не перечесть!..
Ящик — чем хуже перины?!..
Сеттер, огонь мой, — скулишь, клянчишь есть,
Носом толкаешь корзину…
Все здесб подъели, в прогнившей стране.
Все подмели подчистую.
Всю потопили — в дешевом вине —
Голода силу святую.
Гладит малец одичалого пса.
Тесно прижмутся друг к другу
В ящике из-под хурмы… Небеса,
Сыпьте арахисом — вьюгу!
Сыпьте им яркою радугой — снег,
Сахар капусты — с возов и телег,
Кровь помидоров — из бака!..
Медом стекает по скулам ночлег…
В ящике, маленький, спи, человек,
Спи, заревая собака.
Это крайняя — я - за лимоном стояла!..
Вот глаза ледяные — синее Байкала,
Косы из-под платка, что рыбачьи канаты,
И все швы на дерюге пальтишка разъяты;
Кочерыжка, горбушка, птенец, восьмилетка, —
Поднабита людьми рынка ржавая клетка,
Все со службы — час пик! — каблуки не источишь,
А туда же! — стоишь: мандаринчика хочешь…
И распахнуты синие очи иконно
На купюры, на смерч голубей заоконных,
На торговку златой мандаринной горою,
На лица ее булку,
на море людское!
В кулачонке вспотевшем зажаты копейки…
Ты, проталина вешняя, дудка-жалейка,
Заплати — и возьми! Тонкокорый, громадный
Охряной мандарин — и сожми его жадно,
Так зажми в кулаке, чтобы кровь стала капать,
Чтобы смог сладкий плод на морозе заплакать —
По тебе, истопницына дочь, замухрышка,
Сталеварного града сухая коврижка.
А вот лисы, а вот лисы, а вот зайцы-волки!..
Мездру мороз прошивает кованой иголкой,
Меха иней зацелует сизыми губами, —
Не горжетка то — ослеп ты: пламя это, пламя!..
Звери рыскали по лесу. Дитяток рожали.
Целясь, очи потемнели! Локти задрожали!..
…А теперь зверье — гляди-ко! — рухлядь, красотища!..
Закупи — и вспыхнешь павой, а не мышью нищей,
Шею закрути лебяжью лисьими хвостами —
Пусть мужик твой, жмот и заяц, затрясет перстами,
Затрусит на снег монеты из мошны совецкой:
Вот он мех колымский, кольский, обский, соловецкий,
Вот — куничий да соболий, искристый, богатый,
На руках торговки Любы во пурге распятый, —
Рвите, рвите, налетайте, по дешевке сбуду
Выпивохам да пройдохам, черни, сброду, люду,
А не наглым иноземцам с масленым карманом,
А родной толпе дремучей,
хвойной, дымной, рваной.
Ох, Расея моя, Расея.
Головою — о край стола…
Каменея, горя, леденея,
О, куда б от тебя ушла?!
Горевая твоя простуда
И чахоткин, с подхрипом, рык…
Средь зверья твоего и люда
Расплескался мой жалкий крик.
Задери головенку: страшно!..
Коли страшно — к земле пригнись…
Вот они, кремлевские башни, —
Им, кровавым, да поклонись.
Ты из вервия мне свивала
Сети, петли, мешки, хлысты…
Ты поземками целовала
По-над грудью моей — кресты!
Но я землю рвала ногтями!
Ела падаль твоих полей!
Снег твой мечется меж горстями
Сирым клекотом журавлей!
И, на нежном пригорке стоя
По-над Волгою в синем дыму,
Я молюсь — твоей красотою —
За вкусивших твою тюрьму!
За тебя проклявших, бежавших
Во заморских быков стада,