вне рая поставил есть Бог хиравими и сирафими, оружье пламянно в руках имущи, стрещи рая и древа животна». Народные сказки говорят о змеиных (драконовых) дворцах или царствах медном, серебряном и золотом. В Литве сохранилось предание, как один царь (= демонический представитель туч) во гневе своем на солнце приказал заключить его в башню, нарочно для того устроенную. Приказ был исполнен, и солнце перестало светить. Тогда двенадцать планет, лишенные его света, заказали огромный молот, этим молотом (т. е. молниями) пробили отверстие в башне и освободили солнце из тяжкого заключения.
Владыка весенних гроз, разбиватель мрачных туч, просветитель неба, податель дождей и урожаев, присутствие которого так очевидно для всех в летнюю пору, на зиму как бы совсем скрывается; в период суровых вьюг, снегов и морозов не узнается его творческая сила, и миф представляет его засыпающим непробудным сном или умирающим на все время зимы. Очарованный, заклятый, полоненный враждебными демонами, бог-громовник, вместе с своим победоносным воинством, почиет до весны в облачных горах или замках. По указанию ведических гимнов, пробужденный весною Индра разрушает своими огненными стрелами семь городов демона зимы (Çambar’ы) и выводит из-за крепких затворов стада небесных коров, несущих в своих сосцах благодатное млеко дождя, или освобождает из заключения облачных дев, поспешающих оросить бесплодную землю живою водою. Семь городов указывают на семь зимних месяцев; предания индоевропейских народов осязательно свидетельствуют, что первоначальной родиной их прародительского племени была страна умеренного пояса, сходная по климату со среднею Россией, – страна, чуждая и зноя тропиков и стужи земель, ближайших к полюсу. Неистовое воинство Одина, как повествуют народные саги, то заключается в горы, то выходит из их пещер. По мифической связи душ усопших с ветрами и грозовым пламенем, в свите Одина шествуют и толпы скончавшихся героев. Мать сыра земля, скрывающая в свои недра трупы умерших, разверзается и для Одинова воинства. Собственно, здесь разумеются облачные горы, в мрачных подземельях которых успокаивается Один со своими небесными ратниками и усопшими героями, вслед за тем, как стихают бурные грозы, и где сидят они в зимнем оцепенении, словно заключенные узники. Принимая их в свои вертепы, горы извергают огонь и затворяются со страшным треском. В декабре, когда боги отпирают врата пресветлого рая и новорожденное солнце исходит из них на летний путь, горы эти раскрываются и в них можно видеть спящего Одина со всею его храброю свитою. В двенадцать святых ночей (на Рождественские святки) пробуждаются духи неистового воинства и заводят шумную песню; но это пробуждение бывает кратковременное. Зима не выпускает их из своих оков, и только тогда, как исполнится семь зимних месяцев и придет пора весны – выступает Один из горных вертепов совершенно свободный, готовый на битвы с демонами и как царственный властитель мира начинает свое бурное шествие над зеленеющими полями. Саги повествуют об очарованных горах, из недр которых от времени до времени слышатся звуки труб и рогов, топот коней и стук оружия, из чего заключают о приготовлениях божественной рати к выступлению в поход. Миф о спящем воинстве был низведен на землю и приурочен к различным местностям, а роль Одина передана любимым народным героям – славным воителям. Там и здесь в Германии рассказывают, что в такой-то горе или замке спит заклятое воинство и во главе его могучий вождь: Зигфрид, Карл Великий, Генрих Птицелов, Отгон Великий или Фридрих Барбаросса. Некоторым счастливцам удавалось посещать эти горы в период их кратковременного раскрытия. Однажды кузнец искал в кустах Одиновой горы (Odenberg) рукоятку на молоток, как внезапно открылась перед ним расщелина в каменных скалах; он вошел в эту расщелину и очутился в чудесном мире. Сильные витязи играли в кегли железными шарами и приглашали гостя принять участие в своей игре; но кузнец отказался: шары были слишком тяжелы для его руки. Игроки дружелюбно предложили ему выбрать себе что-нибудь в подарок; кузнец взял один из железных шаров, принес его домой, и когда, собираясь ковать, раскалил его докрасна – шар обратился в чистое золото. Сколько потом ни ходил кузнец на Оденберг, никогда более не попадал в подземные пещеры. О Карле Великом рассказывают, что у самой подошвы Оденберга участвовал он в страшной битве; кровь лилась так беспощадно, что потоки ее проложили глубокие борозды. Карл одержал победу, но вечером, вместе с своим войском, вступил внутрь скалы и заключился в ее стенах; там покоится он теперь от своих геройских подвигов. Каждые семь лет выступает он из горы; в воздухе раздаются звон оружия, бой барабанов, ржание лошадей и удары их подков; шествие направляется к Glisborn’y, где воины поят лошадей и, напоив, тем же путем возвращаются в гору. В определенные дни года очарованные горы раскрываются, и в их подземельях можно видеть старого длиннобородого мужа в царственном венце, восседающего за столом, а кругом его одетых в латы ратников – все они покоятся глубоким сном: это – или Карл Великий или император Фридрих. Когда борода Карла вырастет на столько, что трижды обовьется около стола, тогда наступит время пробуждения, и проснувшееся воинство выступит из горных пещер. В горах Турингии (auf dem Kifhäuser) спит Фридрих Красная борода (Rothbart). Смерть, постигшая его вдалеке – в крестовом походе, дала народу повод думать, что он не умер и что будет время, когда он воротится и низвергнет похитителя своего престола. Теперь он сидит с подвластными ему рыцарями и оруженосцами в подземной пещере за круглым каменным столом, поддерживая рукою поникшую голову; борода его уже дважды обросла около стола, и когда обовьется она еще один раз – то последует пробуждение государя и настанут лучшие времена. Тут же стоят разнузданные кони и, потрясая сбруею, производят сильный шум; в яслях нет сена, а только терновник. Пещера поражает великолепием: все в ней блестит золотом и драгоценными каменьями, и здесь так же светло, как на земле в ясный солнечный день; у самых стен видны большие бочки, наполненные дорогим вином. К одному овчару, который случайно зашел в эту пещеру, Фридрих обратился с вопросом: «летают ли вороны возле горы?» – и заметил, что ему приходится спать еще целое столетие. Овчар был приведен в оружейную и получил в подарок ножку от сосуда, которая была из чистого золота. По другому варианту, овчар, найдя открытую опускную дверь в горах Kifhäuser’a, спустился вниз по длинной лестнице и увидел в зале с высокими сводами императора Оттона, который ласково кивнул ему головою и показал на кучу горячих угольев; пастух наполнил ими свою сумку, и когда вышел из пещеры – то уголья превратились в золото. Подобные сказания соединяются в Шотландии с именем короля Артура, национального героя кельтов. Любопытен рассказ об одном наезднике, который продал незнакомому старику коня и за уплатою должен был отправиться в горы Eildonhills. Он последовал туда за своим проводником – через целый ряд стойл, в которых неподвижно стояли лошади, а на земле, у ног их, лежали спящие воины. В конце подземелья висели меч и рог; наездник взялся за последний и только затрубил – как тотчас же затопали кони и стали подыматься воины, звеня своим оружием. Эти роговые звуки – символ грома, пробуждающего от зимнего сна бога весенней грозы и его сопутников; игра железными шарами – поэтическое изображение сверкающих молний и громовых раскатов; бочки с вином – дождевые тучи; золото и драгоценные камни – клады, сокрытые в пещерах облачных гор; вороны – вещие птицы Одина. И Один, и Тор представлялись бородатыми мужами, ибо древнейшая метафора уподобляла темные тучи спутанным волосам: как длинная седая борода Карла Великого указывает на Одина, так красная борода Фридриха – на Донара; этому последнему предания дают огненную бороду, и в Норвегии он отождествляется с краснобородым Олафом. По глубокому убеждению древних германцев, падшие в сражениях витязи переходили по смерти в состав Одинова воинства, в небесную валгаллу; в средние века небо признавалось блаженною страною пребывания героев, и памятник XII века говорит о райском (= облачном) граде («небесном Иерусалиме») как о месте, исключительно предназначенном для рыцарей. Под влиянием этих верований мифические предания о верховном божестве гроз и подвластных ему духах были перенесены на усопших исторических деятелей и народных героев, причем фантазия надежду на их пробуждение стала связывать с чрезвычайными нуждами родной земли: они проснутся и явятся германскому народу в то время, когда он будет в величайшей опасности и отечество потребует необычайной помощи. Так думают, что это случится в ту кровавую эпоху, когда турки нахлынут на христианские земли, одолеют все собранные рати и станут поить коней своих водами Рейна. В Швейцарии верят, что три основателя народного союза, ныне спящие в ущельях скал, проснутся – как скоро позовет их отечество. Как могучий громовник пробуждается на борьбу с демонами зимы, захватившими божий мир, побеждает их и снова восстановляет благодатное лето с его ясными днями и изобилием плодов земных, так и царственный герой пробуждается от долгого сна на битвы с сильными врагами, завладевшими всею страною, и с его пробуждением нераздельны победа и начало лучших, счастливейших времен.
Миф называет царство весны и лета золотым (т. е. ясным, светлым, блаженным) веком; эта счастливая пора, после постепенной утраты природою солнечного блеска и силы плодородия[321], сменяется железным (холодным, ледяным) веком зимы, веком распрей, зла и бедствий, который в свою очередь (как скоро восторжествуют боги правды и добра) должен рушиться и уступить место возрожденному и просветленному миру, т. е. новому лету. Впоследствии, когда позабыт был первоначальный смысл этих метафорических выражений, человек, не находя в своем действительном быту ни полного счастия, ни твердой, незыблемой справедливости, отодвинул предание о золотом веке в незапамятное прошедшее и в далекое будущее и слил его с представлениями рая потерянного, в котором жили первые невинные люди, и рая грядущего, который наследуют праведники при кончине вселенной. Вместе с этим весеннее пробуждение бога-громовника, рушителя старого греховного царства зимы и творца новой, благословенной жизни, соединяется с мыслью о кончине мира, Страшном суде и водворении на обновленной земле вечного счастия и правды. В Германии сохраняется верование, что в то время, когда борода Фридриха или Карла Великого трижды обовьет верхнюю доску стола (т. е. когда вырастет грозовая туча), – явится антихрист, и затем наступит последний день мира и затрубит ангельская труба, призывая всех на Страшный суд. Тогда-то, с пробуждением спящего героя, произойдет страшная, кровопролитная битва. На Walserfeld’e, говорит сага, стоит сухое дерево; уже трижды оно было срублено, но всякий раз корень его давал новый отросток. Когда оно вновь оживет и позеленеет, тогда проснется император Фридрих, повесит свой щит на чудесное дерево и начнет беспощадный бой; кровь польется рекою и смочит обувь всех воинов; но злые будут побеждены добрым