й искупался в змеиной крови, отчего по всей его коже простерлась роговая оболочка, и он сделался неуязвимым, исключая небольшого места между плеч, где прилип древесный лист. Это напоминает нам славного героя Илиады; мать Ахиллеса, богиня Фетида, омыла его еще в детстве амброзией, или, по другому сказанию, искупала в водах Стикса и чрез то сделала его тело невредимым, кроме пяты, за которую держала ребенка при омовении; в эту пяту и был он смертельно поранен стрелою Париса. Известно древнейшее представление бога-громовника и подвластных ему духов кузнецами, работающими в подземных пещерах (= тучах); Вилькина-сага рассказывает о Зигурде, что он жил в учениках у славного кузнеца Мимира, и когда тот, желая избавиться от опасного соперника, напустил на него брата своего – змея, Зигурд убил это чудовище. Как скандинавская сага приводит героя перед битвою с драконом в кузницу, так подобный же эпизод, но еще с более древними чертами, встречаем в русском предании. Молодой царевич убегает от палящего змея в кузницу; змей лизнул три раза железную дверь и просадил насквозь свой язык. Тогда мифические святые ковачи схватили его за язык раскаленными щипцами, запрягли в плуг и заставили пахать землю, после чего змей, опившись морской воды, лопнул. Предание это занесено и в сказку об Иване Попялове, где святые кузнецы убивают гигантскую змеиху тяжелыми молотами, т. е. змея-туча, опившись дождевой воды, гибнет под ударами Перунова молота; язык змея, которым он пролизывает железные двери кузницы, есть метафора грозового пламени.
В народных сказаниях змей изображается то как чудовищный зверь, то как великан. В грозовых тучах фантазия древнего человека созерцала существа самодействующие, признавала за ними ту же волю и те же страсти, какие приличны человеку; а потому рядом с животненными олицетворениями туч необходимо наделяла их и человеческими формами. Вот почему змей выезжает на битву как вооруженный воин, на славном, богатырском коне; на плече у него сидит черный ворон (= похититель живой воды), а позади хорт (= собака-ветр) бежит. Но перенося свои формы на облачный мир, человек расширял их до исполинских размеров, соответственно могуществу и громадности естественных явлений. Отсюда возникли сказания о великанах, к кругу которых принадлежит и змей, что до очевидности свидетельствуется греческим мифом о змеинохвостых гигантах и множеством других общеарийских преданий. О Тугарине Змеевиче народная сказка говорит: был он богатырь в вышину трех сажен, промеж глаз – калена стрела; пожирал он и выпивал так же много, как и великаны, поедающие небесных коров и опорожняющие целые бочки дождевого напитка. Вглядываясь в развитие мифических представлений, нетрудно заметить, что, под влиянием метафорического языка и неудержимого стремления фантазии олицетворять силы природы, каждое физическое явление в одно и то же время воплощалось в нескольких разнохарактерных образах или принимало на себя облик, составившийся из смешения этих образов. Огненный змей, зримый на небе пламенным, искрометным шаром, прилетая в избу своей возлюбленной – обращается в молодца несказанной красоты. «Есть молодые молодцы зазорливые (говорит устное предание о летучих змеях), которые умеют прикидываться по-змеиному и по-человеческому». В одной русской сказке змей представляется человеком со змеиной головою: с виду змей – богатырь, а голова змеиная; то же представление известно и между поляками (см. ниже). Согласно с теми прихотливо изменчивыми, фантастическими формами, какие принимают облака в своем бурном полете по небесному своду, воображение народа видело в них чудовищ со многими головами и раскрытыми пастями. Сказочный эпос изображает драконов и змеев с тремя, шестью или семью, девятью и двенадцатью головами; по числу голов определяется большая или меньшая степень их силы. Древность такого представления засвидетельствована ведическими гимнами, воспевающими борьбу бога-громовника с трехглавою, семихвостою змеею. Отсюда объясняется, почему некоторых богов язычники представляли с несколькими головами; большею частию это боги громоносных туч. Так, в Штетине стоял идол Триглава; ему приписывали владычество над тремя царствами: небом, землею и адом (т. е. воздушным царством, облачными подземельями и грозовым пеклом; ср. с тремя корнями мировой ясени). Триглав чтился и чехами; по указанию Вацерада они давали ему три головы козлиные, что свидетельствует за его громоносное значение (козел – животное, посвященное Topy). Идол Поревита изображался с пятью головами; Pyjeвит имел семь лиц под одним черепом; в разных славянских городах, по словам Гельмольда, стояли кумиры с двумя, тремя и более головами[379].
Быстрота, с которою несутся грозовые тучи, гонимые бурными ветрами, заставила уподобить их птице и борзо скачущему коню; означенные метафоры возникли в древнейшую эпоху языка и, по всему вероятию, одновременно с уподоблением тучи небесному змею. Эти различные животненные олицетворения, относясь к одному и тому же явлению, необходимо должны были сливаться в убеждениях первобытных племен. Фантазия смешала формы птицы, коня и змея и составила из них баснословных животных. Старинная песня говорит, что богатырский конь-туча шип пускал по-змеиному и, отделяясь от земли, летал выше лесу стоячего, ниже облака ходячего. Огненного змея народ называет летучим, дает ему крылья птицы и наделяет его крылатым конем, на котором носится он по воздуху. На лубочных картинах змей рисуется с крыльями; сербская песня упоминает о змее шестикрылом. Русские и словацкие сказки говорят о двенадцатикрылом коне змея; по свидетельству былины, Тугарин Змеевич «садился на своего доброго коня, поднялся на крыльях по поднебесью летать», а конь у Тугарина «как бы лютый зверь, из хайлища пламень пышет, из ушей дым столбом». Следуя этому описанию, лубочная картина изображает Тугаринова коня крылатым. В сказках к услугам змея являются конь-ветер и конь-молния, и драк прилетает «na ohnivem voze». Народная загадка обозначает змея под метафорическим образом коня: «стоит конь вороной – нельзя за гриву взять, нельзя и погладить». Те же представления находим и у других народов. Германцы изображают дракона крылатым змеем; сам он покрыт чешуею, когти его острее меча и тверже стали, а крылья похожи на два паруса, надутые ветром; когда он летит, устрашенные облака убегают при его приближении, т. е. несутся по воле вихрей, испускаемых пастью дракона. В Швейцарии до сих пор, увидя деревья, опрокинутые бурею, говорят: «здесь дракон прошел!» Шум грозовой бури сравнивали с шипением змеи. По свидетельству русских сказок и былин, огненный змей поднимает страшный свист и шип; голос его подобен завыванию вихрей: «заревел Тугарин – и дрогнула вся дубрава!» Как от «змеиного шипа» коня сивки-бурки, как от свиста Соловья-разбойника падали стены и люди, так и свист мифического змея производит то же сокрушающее действие. По мнению чехов, бурные ветры бывают оттого, что колдун выпускает дракона; а греки представляли Борея в виде крылатого старца, со змеиным хвостом вместо ног.
Мы знаем, что молнии уподоблялись стрелам, копьям и воинской палице. Эти поэтические представления должны были прилагаться и к змею, как воплощению громоносной тучи. Стрела-молния то служит ему как бранное оружие, то принимается за необходимый атрибут его фантастического образа. Под влиянием метафорического языка фантазия наделила дракона стреловидным жалом или острым огненным языком: верование это до такой степени проникло в убеждение народа, что, по мнению крестьян, даже простые змеи (гадюки) уязвляют не зубами, а жалом, которого они в действительности не имеют. На лубочных картинах огненный змей изображается с одною или несколькими стрелами в пасти, и самый конец хвоста его заостряется стрелою; так, Еруслан-богатырь убивает змея о трех головах, в каждой голове по стреле – вместо жала, а хвост оканчивается четвертой стрелою. Существует поверье, что змея-медяница (или медянка – от слова медь)[380] целый год бывает слепа и только на Иванов день получает зрение и тогда, бросаясь на человека или животное, пробивает свою жертву насквозь – точно стрелою. Эта медная стрела-змея тождественна с огненным Перуновым цветом, который распускается на Иванову ночь; сознание о таком тождестве выразилось в народном сказании о траве-медянице: зарождается трава-медяница от гниения зловредных гадов, «растет слепою, зрение получает в Иванов день, и когда увидит человека или другое животное – тогда бросается на него стрелою и пробивает насквозь». В своих битвах с богатырями змеи сражаются копьями и палицею; по немецким сагам, драконы имеют на головах шлемы, а под крыльями острые мечи. Возврату дракона домой предшествует ринутая им издалека, стремительно летящая булава, падение которой потрясает его крепкий дворец. Как олицетворение молнии, змей летит по небу раскаленной железной палицею и принимается за символическое знамение оружия. В средневековой поэзии нередки сравнения блестящего оружия с молнией и змеем; сербы о ножах, мечах и бритвах выражаются: «оштро као змща».
Весьма знаменательно русское название мифического змея – Горыныч, увеличительное Горынчище; оно происходит от слова гора и есть отечественная форма, означающая сына горы, т. е. горы-тучи, рождающей из себя извивистую змею-молнию. В былинах присваиваются змее эпитеты горынская и подземельная. Выше было объяснено это древнее представление тучи горою и указаны следы его в целом ряде народных сказаний и в названиях гор по имени громовника; наряду с «гремячими горами» можно поставить географическое название гора Змеища. В гимнах Ригведы тучи называются горами змея Вритры, а сам Вритра – гороподобным. Связь огненного змея с горами и скалами подтверждается множеством поверий, сохранившихся у всех индоевропейских народов. Драконы и змеи живут внутри гор или в каменных пещерах и сюда скрывают похищенных ими дев. В Томской губ. рассказывают про Змееву гору (около Змеиногорского рудника), что в нее ушел змей-полаз. В Уваровой станице на берегу Иртыша есть пещера, в которую скрылся явившийся из реки змей, и там, где он полз, видна на траве выжженная тропинка. Беломорцы показывают на острове Робьяке (в Кандалашском заливе) большой камень, с отверстием внутри, за которым начинается пропасть; в этой пропасти жил некогда страшный змей. Богатырь Добрыня приплыл в пещеры белокаменные, где жил змей Горынчище, застал в гнезде его малых детушек и всех пришиб, пополам разорвал. В «Нибелунгах» Зигфрид находит дракона на горе, Беовульф поражает его в ущельях скал. Древнепольское предание рассказывает о князе Кроке или Краке, от которого производят название города Кракова, во время его княжения народ терпел величайшие бедствия от страшного змея, который жил в пещерах горы Вавель и равно поедал и людей, и скот. Чтобы избавить свой народ от змея, Крок употребил хитрость: взял несколько воловьих шкур, начинил смолою, серою и другими горючими снадобьями и, запалив вложенные в них фитили, придвинул все это к змеиной норе. Змей выполз, проглотил воловьи шкуры; пламя вспыхнуло в его утробе, и он издох. В связи с именем Крока ста