жизни. Асклепий (Άσχλήπιος) изображался с жезлом, обвитым змеею; сын Аполлона, бог врачевства и целитель болезней (Σωτήρ), он обладал силою молодить старых и воскрешать мертвых. Такому искусству его научили змеи. Однажды обвилась змея вокруг его посоха, Асклепий убил ее, но выползла другая змея, держа во рту неведомую травку, прикосновением которой и воскресила убитую[394]. Чудесная травка и посох Асклепия тождественны трехлиственному, обвитому змеями жезлу Гермеса, которым он призывает к жизни усопших; это известная нам Перунова трава или прут-молния, отмыкающая весной облачные горы, низводящая оттуда живую воду и тем самым пробуждающая природу от зимнего сна. Предание о змеиной траве известно у многих народов и даже занесено в старинные лечебники. Так, в одном из рукописных лечебников XVII века читаем о траве попутнике: «сказывал де виницеянин торговый человек: случилось им дорогою ехати с товары на юзах тяжелых, и змея де лежит на дороге, и через ее перешел воз, и тут ее затерло – и она де умерла. И другая змея пришла и принесла во рту припутник да на ее возложила, и змея де ожила и поползла». В народной русской сказке встречаем следующий эпизод: идет лесом несчастная мать, несет на руках своего зарезанного ребенка и видит – лежит под кустом змейка, надвое разрубленная; приползла к ней большая змея с зеленым листком во рту, приложила листок к мертвой змейке – и та вмиг срослась и ожила. Женщина подняла тот листок, приложила к кровавой ране своего малютки – и ребенок в ту же минуту встрепенулся и вместе с жизнью получил непомерную силу – богатырскую. Немецкая сказка «Die drei schlangenblätter» рассказывает о королевне, которая не хотела иначе выходить замуж, как под условием, чтобы жених дал обещание: если она умрет прежде, то и его схоронить вместе с нею. Выискался смелый юноша и женился на королевне. Через сколько-то времени умерла королевна, и заклали ее в могильный склеп, вместе с мужем. Смотрит он, а к нему змея ползет; выхватил меч и рассек ее на три части. Тогда выползла другая змея с тремя зелеными листьями во рту, приложила их к убитой змее – и та мгновенно исцелилась. Молодец поднял зеленые листья, приложил один к устам, а два к очам своей мертвой подруги – и она ожила: кровь побежала в ее жилах и лицо покрылось румянцем. То же самое сказание сообщает и русская былина о богатыре Потоке, но с весьма любопытными отменами. О живительных листьях здесь нет ни слова; вместо того богатырь, закладенный в могилу со своею мертвою женою, мажет ее змеиного кровью:
Как пришла пора полуночная,
Собиралися к нему все гады змеиные,
А потом пришел большой змей –
Он жжет и палит пламенем огненным;
А Поток – Михайло Иванович
На то-то не робок был,
Вынимал саблю острую,
Убивает змея лютого,
Иссекает ему голову,
И тою головою змеиною
Учал тело Авдотьино мазати;
Втепоры она еретица
Из мертвых пробуждалася.
По другому варианту, сообщенному в песнях, собранных г. Рыбниковым, богатырь хватает змею в клещи и бьет железными прутьями:
Ай же ты, змея подземельная!
Принеси мне живой воды –
Оживить мне молода жена.
И змея подземельная (= горынская) приносит ему живой воды, силу которой он пробует сначала на убитом змееныше, а потом уже оживляет свою молодую жену. Жена Потока принадлежит к разряду вещих лебединых нимф; в образе белой лебеди и является она своему суженому в первую их встречу: через перо лебедь золотая, а головка увита красным золотом, усажена скатным жемчугом. Эти признаки указывают в ней существо, тождественное со скандинавскою Svanhvit Gullfjodhr, т. е. богиней Утренней Зорею (солнцем). По немецким сагам, целебные воды охраняются змеями и белыми женами; и те, и другие приходят в полдень купаться в источниках. Сам богатырь Поток есть дожденосный громовник; могила, в которой он заключается со своей вещею женою, – поэтическое представление подземелья-тучи. Захваченная темными демонами, лебединая жена подпадает злому очарованию, переходит в мрачное царство Смерти и не прежде освобождается оттуда, не прежде воскресает (= просветляется), как после победы громовника над змеем-тучею. Он поражает змея мечом-молнией, добывает живую воду и выводит на небо ясное солнце. Чехи убеждены в существовании чудесной травы, исцеляющей всякие болезни и раны; змея, рассеченная надвое, ищет этой травы и, прикасаясь к ней, снова срастается. Финны рассказывают о траве, которую змея, плывя по воде, держит в своей пасти, чтобы предохранить себя от потопления; с помощью этой травы, она может кусать самое твердое железо, т. е. обретает ту же силу, какая принадлежит разрыв-траве. Народные поверья приписывают змеям знание целебных зелий, и некоторым травам присвояются на Руси названия: змеиный корень (или чертова борода), змеевые головки, змеиный укус, или егорьево копье – veronica latifolia[395]. Воспоминание о мифической змеиной траве по преимуществу соединяется с чесноком и луком, так как растения эти, ради их острого, жгучего сока, получили свои названия от корней, означающих жар, горение: от ush – urere санскр. ushna, перс. sûch, лат. unio (вместо usnio) – луковица; рус. чеснок, илл. ćesan, литов. czĕsznakas роднятся с перс. ćashn – жар. По мнению чехов, дикий чеснок на кровле дома предохраняет здание от удара молнии. В Сербии существует поверье: если перед Благовещеньем убить змею, посадить и вырастить в ее голове луковицу чеснока, потом привязать этот чеснок к шапке, а шапку надеть на голову, то все ведьмы сбегутся и станут отымать его – конечно потому, что в нем заключается великая сила; точно так же нечистые духи силятся отнять у человека таинственный цвет папоротника. Соответственное поверье, сохранившееся у чехов, заменяет чеснок горохом – растением, посвященным богу-громовнику: если у белой змеи отсечь голову и вложить в ее правый глаз горошину, то вырастет чудесный стручок; кто станет носить его при себе, тот будет невидимкою, а кто съест его, тот будет понимать язык птиц. Тому, кто желал одержать верх на судебном поединке, колдуны и знахари советовали: «убей змею черную саблею или ножом, да вынь из нее язык, да вверти в тафту и положи в сапог левой, а обуй на том же месте… А когда надобно, и ты в тот сапог положи три зубчика чесноковые… и бери с собою, когда пойдешь на суд или на поле битвы». По указанию памятников, в старину пили в честь языческих богов, вкладывая в чаши чеснок; в слове христолюбца (рукопись XIV в.) сказано: «и огневе (Сварожичу) моляться, и чесновиток – богом же его творят – егда о у кого будет пир, тогда же кладут в ведра и в чаши, и пьют о идолах своих, веселящись не хужыпи суть еретиков». В слове, приписанном Григорию Богослову (рукоп. XIV в.): «словене же на свадьбах, вкладывающе срамоту и чесновиток в ведра, пьють». Чесноку приписывается сила прогонять ведьм, нечистых духов и болезни. У всех славян он составляет необходимую принадлежность ужина накануне Рождества; в Галиции и Малороссии в этот вечер кладут перед каждым прибором по головке чеснока или вместо того полагают три головки чеснока и двенадцать луковиц в сено, которым бывает устлан стол; делается это в охрану от болезней и злых духов. Чтобы оборонить себя от ведьм, сербы натирают себе подошвы, грудь и под мышками соком чеснока; чехи с тою же целью и для прогнания болезней вешают его над дверями; частым повторением слова чеснок можно отделаться от нападок лешего; в Германии думают, что цверги не терпят луку и улетают, заслыша его запах. В некоторых деревнях южной России, когда невеста отправляется в церковь, ей завязывают в косу головку чеснока, для отвращения порчи. По сербской поговорке, чеснок защищает от всякого зла; а на Руси говорят: «лук от семи недуг», и во время морового поветрия крестьяне считают за необходимое носить при себе лук и чеснок и как можно чаще – употреблять их в пищу.
Живая вода наделяла тех, кто испивал ее, великою мудростью и предведением: эти вещие дары принадлежат и змею.
Наравне с девами судьбы, обитавшими у небесных источников, он ведает все тайное; поэтому в сказке о Марке Богатом Василий Бессчастный идет к царю-змею, обращается к нему с тремя вопросами или загадками, и царь-змей разрешает их. Загадки все мифологического содержания: про вековой дуб, под которым спрятаны золотые сокровища (= туча, закрывающая солнце), про кит-рыбу, что лежит мостом через все море широкое, и, наконец, о перевозчике, который обязан перевозить смертных на тот свет. В норвежской редакции сказочный герой задает дракону вопросы о весенних дарах природы, похищенных демонами зимы: отчего нет в королевском колодце воды? куда унесена прекрасная королевна и где затерян ее золотой ключ? т. е. где сокрытые дождевые источники, куда исчезла богиня лета и где спрятан золотой ключ-молния, отпирающий светлое небо и дождевые облака? Сказка эта известна у всех индоевропейских народов; но особенно важною для нас признаем мы сербскую редакцию, где вместо царя-змея вопросы обращены к Судьбе. Аполлон, победитель Пифона, имел в Дельфах оракул; треножник, на котором восседала вещая пифия, стоял над расселиною горы, откуда исходили испарения, наводившие на вдыхающую их жрицу род исступления. Все, что она изрекала, признавалось за слово самого божества, которое (по первоначальному представлению) вещает к людям громовыми глаголами из туманов облачных гор. Кассандра и брат ее Гелен, оставленные в святилище Аполлона, получили дар предвещаний от змей, которые очистили их слух (уши), сделали его столь чутким к восприятию всякого знания, что они стали понимать язык птиц; сходно с этим, Афина очистила слух предвещателю Тирезию и взамен отнятого у него зрения дала способность разуметь птиц, т. е. взамен дневного света, сокрытого темными тучами, дается возможность слышать напевы грозовых птиц. Тем же знанием наделяет и вкушение драконовой крови. Эдда рассказывает, что Зигурд, после убиения Фафнира, стал жарить его сердце на горячих угольях; когда оно запенилось кровью, Зигурд, желая узнать – готово ли драконово сердце, дотронулся до него пальцем, обжегся и сунул палец в рот: едва кровь Фафнира попала ему на язык, как в ту же минуту он стал понимать птичьи речи и вслед за этим съел сердце целиком. По русским преданиям, кто съедает змеиные сердца, тот становится сильномогучим богатырем. В одной из наших сказок охотник увидал горящий пень, а в огне змею, помог ей вылезть, и змея одарила его в благодарность разумением языка животных. С этою сказкою сходны сербская: «Немушти jезик» и немецкая: «Die weisse schlange». Змеиный царь плюет в открытый рот пастуху и дает ему «немушти jезик», т. е. способность понимать речи животных