[396]; напомним, что слюна – метафора дождя и что из нее создан был вещий Квасир. Немецкая сказка о белой змее начинается так: жил некогда царь, славный своей мудростью; во всем свете не было ничего, что бы оставалось для него тайною. У этого царя соблюдался обычай: каждый день, по окончании обеда, верный слуга приносил ему какое-то закрытое блюдо, и царь не иначе его отведывал, как оставшись наедине. Раз, вынося таинственное кушанье, слуга полюбопытствовал взглянуть на него, поднял крышку и увидел белую змею; он отрезал себе небольшой кусок и взял в рот. В ту же минуту послышался ему за окном странный говор многих тоненьких голосов: то были воробьи, весело болтавшие на дворе, и слуга догадался, что он получил дар понимать животных[397]. В Малороссии ходит такой рассказ: ехал чумак с наймитом, остановились на попас и развели огонь. Чумак отошел в сторону, свистнул – и сползлась к нему целая стая змей; набравши гадюк, он вкинул их в котелок и начал варить; когда вода закипела, чумак слил ее наземь; слил и другую воду и уже в третью всыпал пшена. Приготовил кашу, поел ее и велел наймиту вымыть котелок и ложку: «да смотри, – говорит, – не отведывай моей каши!» Наймит не утерпел, наскреб полную ложку гадючьей каши и съел; чудно ему стало! видит и слышит он, что всякая травка на степи колышется, одна к другой наклоняется и шепчут: «я от такой-то болезни помогаю!», «у меня такая-то сила!». Вздумал подойти к возу, а волы говорят: «вот идет закладать нас в ярмо!» И во всех звуках, какие только доходили до его слуха, стали ему слышаться разумные речи[398]. Народные былины вспоминают о богатырях, которым было доступно это высшее ведение; о князе Романе, например, сказано, что он был хитер-мудер, «знал языки воронйные, знал языки все птичие». Белая змея – олицетворение летнего, белоснежного, т. е. озаренного солнечными лучами облака, и потому в преданиях стоит в близкой связи с другим олицетворением дождевого облака – белою женою (weisse frau); и та, и другая стерегут живую воду, и белые жены нередко принимают на себя змеиный образ. Вкусить мяса белой змеи – то же самое, что испить воды мудрости = пролить дождь и услышать (= уразуметь) вещие глаголы грозовых птиц и животных.
Оплодотворяющая сила весенних гроз выразилась в мифе сказанием о любовной связи, в которую бог-громовник вступает с облачными женами и девами. То же представление соединяется и со змеем, как воплощением молнии и громоносной тучи. Он возбудитель любви, и в заговорах к нему обращаются с просьбою наслать в сердце девицы это пламенное чувство: «встану я, пойду в чистое поле, в широкое раздолье к синему морю-окияну. У того у синего моря-окияна лежит огненный змей; сряжается-снаряжается он зажигать горы и долы и быстрые реки… Подойду я поближе, поклонюсь я пониже. Гой еси ты, огненный змей! не зажигай ты горы и долы, ни быстрые реки; зажги ты красну девицу (имярек) в семьдесят семь составов, в семьдесят семь жил и в единую жилу становую, во всю ее хоть, чтоб ей милилось и хотелось, брало бы ее днем при солнце, ночью при месяце, чтобы она тосковала и горевала по рабу такому-то». Отсюда возникла чара: тот, кто желает сохранить любовь девицы, должен найти змею, придавить ее к земле рогулькою и продеть сквозь ее глаза иглу с ниткою, причитывая: «змея, змея! как тебе жалко своих глаз, так бы раба божья (имярек) любила меня и жалела»; потом взять эту змею, вытопить из нее сало и сделать свечу. Заметив охлаждение в любви, должно зажечь змеиную свечу; вместе с свечою снова возгорится и любовь в сердце девичьем. Змей Вритра изображается в Ведах похитителем небесных жен (dêvapatnis). До нас донеслась целая группа славянских преданий, повествующих о любовных связях огненного змея и похищении им дев. Вместе с усвоением змею богатырского типа ему придаются и человеческие страсти, и самое олицетворение это низводится на землю и ставится в условия обыкновенной людской жизни. Из представителя грозы, вступающего в брачный союз с вещими женами облачного неба, из молниеносного демона, низводящего плодотворное семя дождя, огненный змей становится обольстителем земных красавиц, их таинственным любовником и опасным врагом семейного счастья. Змей, говорят простолюдины, летит по поднебесью, дыша пламенем; над знакомою ему избою рассыпается он искрами и через трубу является перед избранною подругою и оборачивается молодцем несказанной красоты. С воздушных высот он высматривает красных девушек, и ее ли очарует какую любовным обаянием – то зазноба ее неисцелима вовеки: зазнобу эту ни заговорить, ни отпоить нельзя. «Не любя полюбишь, не хваля похвалишь такого молодца (змея); умеет оморочить он, злодей, душу красной девицы приветами; усладит он, губитель, речью лебединого молоду молодицу; заиграет он, безжалостный, ретивым сердцем девичьим; затомит он, ненасытный, ненаглядную в горючих объятиях; растопит он, варвар, уста злые. От его поцелуев горит красна девица румяной зарею; от его приветов цветет она красным солнышком. Без змея красна девица сидит во тоске во кручине; без него она не глядит на божий свет, без него она сушит-сушит себя!»[399] О падающих звездах говорят, что это огненные змеи или нечистые духи, поспешающие на любовное свидание к одиноким бабам и девицам; по некоторым местам уверяют, что звезда всегда упадает на тот двор, где девица потеряла невинность. Но и до сих пор предание не забыло о вещем характере тех жен и дев, с которыми вступает змей в брачное торжество; по народному поверью, любовницами его по преимуществу бывают ведьмы, чародейки, и та женщина, к которой летает огненный змей, уже ради этой связи приобретает волшебную силу. В песне про Добрыню полюбовница Змея Горыныча, молодая Марина, насылает на этого витязя чародейным заклятием любовную тоску, потом превращает его в тура – золотые рога, а сама оборачивается птичкой-касаточкой и летит в чистое поле. Плодом нецеломудренных связей жен со змеями бывают не обыкновенные дети, а богатыри-кудесники и кикиморы, т. е. грозовые духи. Припомним Тугарина Змеевича и Волха Всеславьевича:
По саду, саду зеленому ходила-гуляла
Молода княжна Марфа Всеславьевна;
Она с камени скочила на лютого змея –
Обвивается лютой змей около чебота-зелен сафьян,
Около чулочка шелкового, хоботом бьет по белу стегну;
А втапоры княжна понос понесла,
А понос понесла – и дитя родила[400].
Родился могучий богатырь Волх; во время его рождения сотряслася земля, всколебалося море, как при рождении громовника (молнии) из недр тучи трясутся облачные горы и шумят дождевые потоки; подобно тому немецкая сага рассказывает, что в то время, когда нарождался герой Helgi, кричали орлы (разносители перунов) и лились из гор священные воды. Древнейшему сказанию о происхождении богатыря-громовника от змея придана была впоследствии историческая окраска, и в самом богатыре этом стали видеть вещего Олега. То же применение мифического предания к историческим героям встречаем и у народов античных; так, по свидетельству Тита Ливия, об Александре Македонском рассказывали, будто он родился от огромной змеи, которую часто находили в спальне его матери и которая тотчас же уползала и скрывалась, как скоро показывались люди. Светоний говорит, что народ почитал Августа за сына Аполлонова; однажды мать его заснула в храме, посвященном Аполлону; пользуясь ее сном, явился дракон и совершил с нею соитие, плодом которого и был «божественный» Август. Любовь огненного змея точно так же сушит и изводит избранную красавицу, как и высасывание им молока из женских грудей: оба представления равносильны и в преданиях нередко заменяются одно другим; ибо та же извивающаяся змеем молния, которая сосет молоко-дождь, уподоблялась и фаллюсу. Сербская царица Милица от змеиной любви стала «у образу бл’jеда и потмула»; на Руси думают, что и шутовка (водяная = грозовая жена), если привяжется к парню, то непременно иссушит его своею любовью. В сказках змей представляется похитителем красавиц; эту роль разделяют с ним и олицетворения грозовых сил природы, выводимые в народном эпосе под своими нарицательными названиями: Ветер, Гром, Дождь и Град; о похищениях царевен Вихрем сказки упоминают весьма часто. В шведской сказке облако, спустившись в сад, унесло оттуда трех королевен, которые впоследствии найдены в горной пещере у троллей; там были они заключены на семь долгих лет, т. е. на семь зимних месяцев, пока не явился пастух и не освободил их при помощи трех собак, разорвавших троллей; эти собаки – олицетворение ветров, рассеивающих зимние туманы, а пастух – сам Тор, владыка небесных стад. Выводят ли сказки змеев или прямо стихийные силы, все равно – мифическая основа остается одна и та же; потому что летучий змей не что иное, как воплощение громовой тучи. Прилетая за прекрасной царевною и возвращаясь в свой дворец, он является с громом и бурею: «поднимается (говорит сказка) сильная буря, гром гремит, земля дрожит, дремучий лес долу приклоняется – летит трехглавый змей. Царевны, уносимые вихрями, обретаются потом в змеиных царствах. Сербские песни поют про любу змея огненного:
Змaj пролеће с мора на Дунаво
И под крилом пронесе дjевочку,
Под jедним лиjспy дjевочку,
А под другим рухо дjевоiачко[401].
Это была дочь славного царя, верная люба огненного змея, и пронеслись они через поле, «како звjезда преко ведра неба». В другой песне рассказывается про сива сокола (= одно из любимых превращений бога-громовника), который залетел за море и женился там:
Узео je л(ь)убу огн(ь)евиту –