Навадио змaje од Jacтpeпцa,
Те долази на биjелу кулу,
Те ме л(ь)уби на биjeлoj кули.
Царь Лазарь советует ей выведать от змея лестью, кого из юнаков он больше всех на свете страшится? Вот прилетел змей в терем, пал на мягкую постель, сбросил с себя огненную одежду («збаци рухо огњевито») и лег с царицею на подушках. Лаская, выпытала у него Милица тайну, что в целом свете боится он одного юнака – Змея-Деспота-Вука. Такое прозвание прямо указывает, что юнак этот – лицо мифическое, так же владеющее громом и молниями, как и его противник; рассказывая про его рождение, песня выражается:
Hиje чедо чеда каквано су:
Byчja шапа[413] и орлово крило,
И змajeво коло под пазуом,
Из уста му модар пламен биje.
На другой день дано знать Деспоту-Вуку; он не замедлил приехать и поразил змея от Ястребца. Замечательно сходство сербской песни с отрывком муромской легенды о князе Петре и супруге его Февронии. Легенда эта довольно часто попадается в рукописных сборниках XVI–XVIII столетий; начинается она так: «Бысть убо в русстей земли град, нарицаемый Муром, в нем же бе самодержствуя благоверный князь Павел. Искони ненавидя, враг диавол всели неприязненного летящего змия к жене князя того на блуд, и являлся ей – яков бяше естеством; приходящым людем являяся своими мечты, яко сам князь. Теми же мечты немало время прейде. Жена того не тая, поведа князю, мужу своему, вся случившаяся. Князь Павел мысля, что сотворити змию, но не зная, и рече жене своей: “мыслю аз, жено, но не вем – како на него навести смерть; блюди сие опасно: аще какие словеса глаголати начнет тебе той лукавый змий, и ты вопроси его о сем льстивыми словесы – весть ли той лукавый, отчего ему смерть хощет быти? аще уведаеши ты, то скоро поведай ми, яко ты свободишися в нынешнем веце злого его дыхания и сипения и всего скаредия, иже смрадно и глаголати, и в будущем веце судию нелицемерного Христа милостива сотвориши”. Жена, слыша глагол мужа своего, приимши твердо в сердцы(е) свое. В един день неприязнивому тому змию, прилетевшу к ней, она же, помня заповеданное слово мужа своего, нача к тому треклятому змию многие речи с лестию простирати, и по многих словесех вопроси его, яко хваля: вижу тя, яко много веси, и веси ли свою кончину, отчего ти смерть будет? Он же льстивый прелестник прельщен бысть от добрые жены, мняся, яко истину рекла ему, и изрече ей тайну свою: смерть моя от Петрова плеча, от Агрикова меча! Жена слыша глаголы от него и по отшествии его поведа князю, мужю своему. Князь Павел, слыша и недоумеяся, что есть ему смерть от Петрова плеча, от Агрикова меча? Имея у себе брата юнейша себе, именем Петра зовома; во един день поведа брату своему князю Петру подробну(о) вси змиевы речи, яже сказа жене его. Князь Петр слыша от брата своего, яко змий нарече тезоименита ему, и нача мыслити мужественно, не сумняяся, како бы змия убити; но не ведый Агрикова меча. Имея (же) обычай ходити един по церквам. Бысть церковь в женстем монастыри Воздвижения честного креста Господня, и прииде к ней един нощию помолитися, и явися ему отроча и рече: княже Петре! хощеши ли, да покажу ти Агриков меч? Князь Петр рече: покажи ми. И рече отроча: иди вслед мене. И показа ему во алтарной стене, между столпов, скважню, в ней же меч лежаще. Князь Петр виде меч, нарицаемый Агриков, и взя его, и прииде в дом свой и поведа брату своему князю Павлу, и оттого дни нача искати подобна время купно погубити змия. В некое время прилучися блаженному князю Петру приити в полату на поклонение брату своему, зане менши его леты; и бывый у брата своего, и иде в полату ко сносе своей, и виде у нее седяща мужа во образе брата своего. И изыде скоро из по латы и срете человека, иже предстоит всегда брату его князю Павлу; он же поведа ему, яко (кн. Павел) во своей полате седит. Князь Петр разуме пронырство лукавого змия и хотя испытно уверити, и иде в полату к брату своему и рече ему, когда семо прииде? Князь Павел рече ему: аз по твоем изшествии от мене никамо не исходил из палаты своей. Князь Петр поведа ему пронырство лукавого змия и како виде у жены его во образе его (Павлрвом), и рече ему: “отселе, брате, не исходи из полаты своей, дондеже аз иду братися со змием; ты, брате, в то время пребуди на молитве ко Господу Богу, егда услышит Господь Бог молитву твою и подаст ми помощь убити лукавого змия”. И тако увеща брата, и взем меч, нарицаемый Агриков, и иде в полату ко сносе своей и виде змия зраком аки брата седяща, и твердо уверися, яко несть брат его, но прелестный змий, и удари его мечом крепко зело, яко змий вострепета и бысть мертв, и явися – яков бяше естеством. Благоверный князь Петр нача его мечом сещи, дондеже до конца его низложи: от неприязненные крови его окровавися лице блаженного князя Петра от крепкого его ударения». В народе нашем ходят рассказы о том, как к одной бабе являлся змей в образе ее отсутствующего мужа и как к неутешной вдове приходил по ночам нечистый дух, принимая на себя вид дорогого ей покойника, и делил с нею любовь. Подробное сравнение муромской легенды с песнею Древней Эдды о Зигурде приводит к заключению о несомненном родстве преданий, составляющих их содержание; только в русской легенде старинному мифическому сказанию придана историческая обстановка и события и лица возведены в область христианских понятий. Как муромский князь Петр добывает себе славный Агриков меч из стены храма, так в саге о Вёльзунгах Зигмунд вытаскивает чудесный меч из священного дерева, в которое глубоко врубил его сам Один, а в песне о Зигфриде герой этот находит меч на змеином камне, т. е. молниеносное оружие, которым можно поразить змея, обретается в туче-дереве или туче-камне; церковь первоначально означала: небесный свод, этот мировой храм и жилище бессмертных.
Существует еще целая группа сказаний, в которых связь змея с красавицей изображается не как насилие с его стороны, а напротив, как измена сказочной царевны своему долгу. Прекрасная богиня земного плодородия на все время зимы покидает своего молниеносного супруга и отдается демону-змею; и в летнюю пору, облекаясь в мрачные тучи, она представлялась фантазии древних поэтов как бы обольщенною тем же змеем и в его объятиях предающеюся незаконной любви. Иногда эти отношения изменницы-жены к мужу народный эпос заменяет отношениями злой матери к сыну или злой сестры к брату, и таким образом любовь к змею сопровождастся нарушением самых священных семейных обязанностей. Таково содержание многих из русских сказок. Сильномогучий богатырь, царевич-громовник, победитель чудовищных змеев, овладевает их богатым, полным злата, серебра и самоцветных каменьев дворцом и поселяется в нем со своею любимою сестрою (или матерью); но один из главнейших змеев успевает скрыться от поражения. Вскоре сестра героя влюбляется в прелестника Змея Горыныча или Огненного Царя; слюбившись, они начинают придумывать, как бы извести царевича. А тот царевич был славный охотник, и были у него такие сильные и свирепые собаки, что нагоняли страх и на Змея Горыныча. Следуя обычному эпическому приему, царевна притворяется больною, рассказывает своему брату вымышленные сновидения о тех снадобьях, которые должны помочь ей, и посылает его за этими целебными лекарствами на опасные подвиги в надежде, что он безвременно погибнет. Царевич должен надоить и принесть ей молока от волчицы, медведицы, кабанихи и львицы и совершает это с успехом; звери эти – зооморфические воплощения туч, молоко их – метафора дождя; они не только дают царевичу молока, но еще дарят ему своих детенышей, которые и следуют за богатырем, как его «верная охота», т. е. как послушные охотничьи собаки. Тогда царевна объявляет, что добытое молоко ей не в пользу, и отправляет брата в толкучие горы за живою водою, а потом на чертову мельницу достать мучной пыли. Ворочаясь домой, царевич не успел вызвать из чертовой мельницы свою «охоту»; так быстро захлопнулись ее железные двери. Беззащитный – он попадается в руки лютого змея и уже готовится к смерти; но звери прогрызли железные двери и вовремя явились на выручку. По другому варианту, царевич сламывает три зеленых прута, ударяет ими – и вмиг распадаются все запоры и освобождаются его верные псы. Эти зеленые прутья тождественны с волшебной разрыв-травою (springruthe) и означают разящие молнии; а толкучие горы и быстро замыкающаяся мельница – метафоры громовых туч. Как скоро разбиты молнией крепкие затворы туч, из-за них вырываются небесные псы-вихри и льется живая вода дождя: бог-громовник, сопутствуемый собаками и зверями, является во всей своей грозной силе – подобно Одину, когда тот несется во главе дикой охоты. Измена открывается, змей гибнет, и коварная сестра получает достойное наказание. Этот ряд сцен, следующих одна за другою, есть не что иное, как поэтические картины весенней грозы. Разобранная нами сказка известна у многих народов; у других славян содержание ее развивается с некоторыми любопытными особенностями. Были сын да мать, рассказывает словацкая сказка; трижды семь лет сосал сын материнскую грудь и сделался великий силач, так что мог обхватить и вырвать с корнем хоть какое толстое дерево. Этот богатырь – бог-громовник; как олицетворение молнии, он рождается от облачной жены и сосет из ее груди животворное молоко-дождь. С громадным деревом, вместо дубинки, отправляется он искать новое, лучшее жилье для своей матери. Нашел богатый замок, очистил его от змеев и поселился в нем вместе с матерью. В одной из комнат замка сидел змей, прикованный к стене тремя железными обручами; так поступили с ним его собственные братья. «Отпусти меня на волю!» – просит змей богатыря. «Э, если тебя приковали твои же братья, то немного от тебя добра будет! Сиди-ка лучше здесь». Не удалось змею обмануть сына; зато удалось обольстить мать. Он обещал взять ее замуж, и она принесла ему из погреба три стакана вина; за каждым выпитым стаканом лопается и падает со змея по одному обручу: эпизод уже нам знакомый! так же срывается с цепей и Кощей бессмертный. И вот змей на свободе и замышляет, как бы извести богатыря. По его наущению, мать притворяется больною и посылает сына за разными снадобьями, добывание которых сопряжено с опасностью потерять жизнь. Он должен принести ей поросенка от дикого кабана, живой и мертвой воды, золотое яблоко из драконова сада и птицу, которая своими крыльями подымает столь сильный ветр, что исторгает из земли деревья. В этих подвигах ему помогает святая Неделька, заменяемая в других редакциях вещею, водяною девою или вилою; она дает витязю и необходимые советы и волшебного коня Татошика. Добытую живую воду и птицу-вихрь Неделька удерживает у себя, подменяя их простой водою и обыкновенной птицею. Наконец коварной матери удается связать своего сына шелковым шнуром; на ее призыв является змей и убивает молодца. Мать вынимает из него сердце и оставляет у себя, а прочие части рассеченного трупа привязывает к Татошику, примолвив: «ты носил его живого, неси же и мертвого – куда знаешь!» Конь приносит хозяина к святой Недельке, а та воскрешает его живой водою. «Странно, – говорит оживленный молодец, – мое сердце не бьется!» – «Как ему биться, когда его нету!» – «Где же оно?» Неделька рассказала ему все, что случилось. Молодец не почувствовал ни малейшего гнева, потому что у него не было сердца. Св. Неделька нарядила его в нищенское платье, дала в руки волынку и послала в замок: «ступай и в награду за музыку выпроси свое сердце!» Богатырь пришел в замок, заиграл на волынке; мать его пустилась плясать со своим возлюбленным змеем и плясала день и ночь, пока из сил не выбилась, т. е. под звуки