Муха
Мои жена, отец, мать, все прочие родственники и друзья единогласно признают, что я превосхожу муху по всем параметрам. Они говорят, что сравнивать нас просто глупо. Достаточно поставить меня рядом с мухой, чтобы убедиться, что она уступает мне почти во всем. Жена говорит, что будь я даже карликом (каковым я, разумеется, не являюсь), то и тогда был бы выше и значительнее мухи. Не вижу смысла скромничать. Она абсолютно права. Я могу спокойно спать по ночам, поскольку точно знаю, что я важнее, чем муха.
Я могу раздавить муху одним пальцем. Уверяю вас. Я раздавил за свою жизнь не одну и не две мухи. Считаю, что человек должен испытывать от этого большое, очень большое удовлетворение. От сознания, что он — не муха.
Мне бы также хотелось кратко коснуться темы интеллекта. Вот лишь один, но характерный пример. Я умею водить автомобиль. А муха? Я спрашиваю вас: умеет ли муха водить машину? Конечно, муха может возразить, и справедливо, что она слишком мала для того, чтобы управлять автомобилем. Если она сядет на сиденье, то даже не дотянется до руля. Допустим, что так. Но пыталась ли муха создать маленькую машину, которая соответствовала бы размерам ее тела? Знает ли муха вообще, что такое машина? Думала ли она когда-нибудь о машинах?
Давайте говорить начистоту, господа. Когда я сижу в туалете, то не копаюсь, извините, в том, что вылезает у меня снизу. Да, господа, не копаюсь! Я — не муха. Сижу себе и читаю газету.
Если мне возразят, что мухи, несмотря на все свое ничтожество, размножаются быстрей, чем мы, я этого отрицать не стану. Если скажут, что они способны нам досаждать и переносят брюшной тиф, то и с этим я соглашусь.
Если скажут, что их намного больше и что они окружают нас со всех сторон, — это тоже верно.
Но никогда, слышите, никогда мухи не смогут достичь качественного уровня людей. Они не знают нашей истории. Они не способны бороться и не сдаваться до последней капли крови. Им не понять нашей связи с этой землей и нашего национального наследия.
Утром в субботу мы встаем позже обычного. Жена кладет мне голову на плечо, бросает взгляд на окно и видит муху, которая жужжит и махает крыльями. «Посмотри, — говорит жена, усмехаясь, — это муха. Через несколько дней она умрет. А ты, мой дорогой супруг, будешь продолжать жить во славу государства Израиль и во имя наших курчавых детей».
В ответ я улыбаюсь и кидаю в муху подушкой. Обычно я не попадаю, поскольку еще окончательно не проснулся. Но иногда подушка все-таки достигает цели, и муха, бездыханная, падает на пол. Тогда моя жена начинает плакать. «Почему ты плачешь, дорогая?» — спрашиваю я. «Я плачу от радости, что ты — не муха», — отвечает она.
И меня тоже охватывает волнение. Огромная волна признательности Богу затопляет меня. Я не могу сдержать слез и слышу, как наши кудрявые дети тоже начинают тихонько подвывать. Вся семья рыдает, обнявшись и обливаясь слезами. Мы дрожим от счастья и глубокого удовлетворения.
Господи, спасибо тебе! Спасибо тебе, что мы не мухи! Какое счастье, что мы не мухи!
Национальная библиотека
ЖЕНЩИНА-ГИД и ШОФЕР показывают ТУРИСТУ Национальную библиотеку, представляющую собой спичечную коробку, висящую на ниточке.
ГИД. А это — наша Национальная библиотека.
Турист смотрит в противоположную сторону.
Вы не туда смотрите.
ТУРИСТ (ищет глазами). Где?
ГИД (показывая на спичечную коробку). Здесь.
ТУРИСТ (подходит, разглядывает, недоверчиво смотрит то на гида, то на коробку). Вот это вот — Национальная библиотека?!
ШОФЕР (раздраженно). Национальная. Сказано тебе! На-ци-о-наль-на-я.
ТУРИСТ. Что, вот это вот — ваша Национальная библиотека?
ШОФЕР. Сказали же тебе — Национальная библиотека!
ТУРИСТ (Гиду). Скажите ему, пожалуйста, чтобы он на меня не кричал.
ГИД. Он — шофер. Ему хочется — он кричит.
ТУРИСТ. На меня нельзя кричать. Я — турист.
ШОФЕР. Турист, турист. Вот и осматривай Национальную библиотеку, если турист. Цып-цып-цып-цып…
ТУРИСТ. Я вам не курица, я — турист.
ГИД. Турист, курица… Одно другому не мешает.
ТУРИСТ (с опаской поглядывая в сторону Шофера, рассматривает спичечную коробку. Пауза). Вам не кажется, что ваша Национальная библиотека… что она… ну что она похожа… как бы это сказать… ну, это… (Встречаясь взглядом с Шофером, замолкает.)
ШОФЕР. На что?!
ТУРИСТ (боязливо). Да так, ни на что… Ну, что она немножко похожа на спичечную коробку.
ГИД. Что значит, немножко? Это и есть спичечная коробка.
ТУРИСТ (смущенно). В каком смысле?
ШОФЕР. Коробка. Спичечная. Что тут непонятного?
ТУРИСТ (боязливо). Да нет, все понятно… В самом деле, спичечная коробка. (Стараясь задобрить Шофера.) А она не очень-то большая, как вам кажется? (Шофер молча смотрит на него.) Я говорю, не очень-то она большая, а? (Пауза.) Не очень она большая, а? (Пауза.) Нет, правда. (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А? (Пауза.) А?
ШОФЕР. Ну ты и зануда.
ТУРИСТ (Гиду). Не очень-то она большая, эта ваша библиотека, верно?
ГИД. Не очень большая, но и не очень маленькая. В точности такая, какая нам нужна.
ТУРИСТ. Ну да, я и говорю. А как вы в нее книги засовываете?
ГИД. Книги? (Усмехаясь, Шоферу.) Он не понимает, как мы туда книги засовываем.
ШОФЕР (с ухмылкой). Щас как дам ему по башке, сразу поймет.
ТУРИСТ. Почему он все время нервничает?
ГИД. Он — шофер. Ему хочется — он и нервничает.
ШОФЕР. Где это ты видел, чтобы в спичечную коробку книги засовывали, а? Какого размера коробка и какого размера книга?! Ты что, нас за кретинов принимаешь?
ТУРИСТ. Но вы сказали, что это библиотека.
ШОФЕР. Конечно, библиотека. А ты думал, что это бордель твоей мамаши-проститутки?
ТУРИСТ. Он назвал мою мамочку проституткой!
ГИД. Он — шофер. Если он говорит, что она проститутка, значит, проститутка.
ТУРИСТ. Моя мамочка не проститутка. Она — туристка. А я — турист.
ШОФЕР. Цып-цып-цып….
ТУРИСТ. А библиотекари?
ГИД. Что библиотекари?
ТУРИСТ. Как они… (Взглянув на Шофера, опасливо делает шаг назад.) Да нет, ничего.
ГИД. Нет, вы спрашивайте, спрашивайте, я здесь специально, чтобы отвечать на ваши вопросы.
ТУРИСТ (прячась за спиной Гида). Как библиотекари туда заходят?
ГИД (Шоферу). Он спрашивает, как библиотекари туда заходят?
ТУРИСТ (Шоферу). Только не по голове!
ШОФЕР (злобно). Библиотекари?! В спичечную коробку?! Ты что, издеваешься?! Наши библиотекари, они, по-твоему, кто? Карлики? Микробы? Ах ты, хмырь заморский!
ТУРИСТ. Я не хмырь. Я — турист. И я не виноват, что ваша Национальная библиотека такая маленькая.
ГИД (добродушно улыбаясь). Он говорит, что она маленькая.
ШОФЕР. Маленькая, говоришь, да? Если рабби Акива[5] постановил, что она маленькая, значит, она маленькая. Ты что — рабби Акива? У тебя есть к нему вопросы? Ты здесь жил? Строил? Болота осушал? Поживи тут с нами лет десять, тогда и задавай свои вопросы. Почему она маленькая? Как туда книги засовывают? Как туда библиотекари заходят? Поц! Знаешь что? (Кладет «Национальную библиотеку» в карман.) Нет больше Национальной библиотеки. Ку-ку!
Весенняя операция «Возмездие»
АРАБ сидит и пьет кофе. Входит ЕВРЕЙ с чемоданчиком в руках. Он одет как коммивояжер. Не замечая Араба, ставит чемоданчик, открывает его и, весело насвистывая, достает провода и взрывчатку. Араб смотрит на него с возрастающим удивлением.
Наконец не выдерживает и подходит.
АРАБ. Извини…
ЕВРЕЙ. Что?
АРАБ (отшатывается). Да нет, ничего.
ЕВРЕЙ. Что ты тут делаешь?
АРАБ (смущенно). Ничего… Живу.
ЕВРЕЙ (встает, приветливо). A-а, живешь? Прости, я тебя не заметил. (Протягивает Арабу руку.) Рад познакомиться. (Жмут друг другу руки.) Я — Зильберман. Армия обороны Израиля. Стройбат.
АРАБ. Очень приятно. Хасан.
ЕВРЕЙ (достает из кармана удостоверение). Операция «Возмездие. 67/Огонь/411». Вот. (Показывает Арабу удостоверение.)
АРАБ(рассматривает удостоверение, возвращает). Хорошо. (Садится.) Выпьешь чашку кофе?
ЕВРЕЙ. Спасибо, нет, я очень спешу. Мы сегодня поздно начали. (Продолжает вынимать провода из чемодана и соединять их.)
АРАБ. Что-то особенное на этот раз?
ЕВРЕЙ. Да нет, как всегда.
АРАБ. Дома?
ЕВРЕЙ. Дома.
АРАБ(беспокойно). Ага… дома. С людьми или без людей?
ЕВРЕЙ. Слюдь… нет, без лю… Постой, сейчас посмотрим, я сегодня что-то совсем запутался. (Достает из кармана документ, смотрит.) Без.
АРАБ(облегченно вздохнув). Это хорошо.
ЕВРЕЙ. А?
АРАБ. Я говорю, это хорошо.
ЕВРЕЙ. Да, это гуманно. (Араб смотрит на него, не понимая. Еврей чертит в воздухе круг, чтобы объяснить.) Гуманно.
АРАБ(все еще не понимая). То есть надо будить детей?
ЕВРЕЙ. Детей? Почему детей. Каких детей?.. A-а, детей… (Чертит в воздухе круг. Смотрит в документ.) Разумеется. И побыстрей, пожалуйста. Я хочу все закончить поскорее и без проблем.
АРАБ. Не волнуйтесь, проблем не будет. Мы люди очень смирные.
ЕВРЕЙ. Это моя дипломная работа. Все должно пройти как по маслу. Понимаешь?
АРАБ. Понимаю.
ЕВРЕЙ. Спасибо. (Продолжает разматывать провода.)
АРАБ(подходит к двери своего дома, кричит). Фатима! Фатима!
ГОЛОС. Хасан? Что случилось?
АРАБ. Операция «Возмездие», Фатима.
ГОЛОС. Пусть приходят завтра!
АРАБ (сердито). Немедленно собери детей и уложи вещи! Это ЦАХАЛ[6]. У них мало времени.
ГОЛОС. Почему они приходят так поздно? Если бы пришли пораньше, не пришлось бы будить детей. Ну кто взрывает дома после полуночи?
ЕВРЕЙ. Она что, жалуется?
АРАБ. Нет-нет, она только немного беспокоится за детей. У них вчера была высокая температура… (Пауза.) Но не волнуйся, все будет в порядке. Она сейчас их выведет. (Пауза.)
ЕВРЕЙ (не переставая работать). А вы не пробовали таблетки АПЦ?
АРАБ. Таблетки АПЦ? Ты имеешь в виду — для дома? (Изображает руками взрыв.)
ЕВРЕЙ. Нет, для детей.
АРАБ. Но ты сказал, что сегодня только дома!
ЕВРЕЙ. Я имел в виду таблетки от температуры. Лекарство.
АРАБ. А-а.
ЕВРЕЙ. Сбивают температуру. Напомни мне, когда закончу. Дам тебе несколько таблеток.
АРАБ. Спасибо. Мы думали, это из-за погоды. Само пройдет.
ЕВРЕЙ. Ай-яй-яй. Так нельзя, Хасан. Здоровье нужно беречь.
АРАБ. Спасибо. (Пауза. Еврей запутывается в проводах.) Тебе помочь?
ЕВРЕЙ. Пожалуйста, если тебе не трудно, положи динамит возле каждой стены.
АРАБ. С удовольствием. (Раскладывает динамит.) Вы… прости мне, что я так много спрашиваю, вы… только мой дом или всю деревню?
ЕВРЕЙ. Весь район.
АРАБ. О! Видно, случилось что-то очень серьезное.
ЕВРЕЙ. Выборы.
АРАБ. А-а.
Еврей заканчивает подсоединять провода и смахивает платком пыль с динамита.
ЕВРЕЙ. Ну, вот и все. Ты закончил?
АРАБ. Да. (Оглядывается по сторонам.) Ты уверен, что этого хватит?
ЕВРЕЙ. Разумеется. (По-дружески кладет руку на плечо Араба.) Уходим.
АРАБ (останавливается). Может быть, еще немножко динамита? На всякий пожарный.
ЕВРЕЙ. Не волнуйся. Здесь камня на камне не останется. (Уходят. Взрыв. Затемнение. Свет. Дом разрушен. Валяется сломанный стул. Слышен плач ребенка. Возвращается Еврей. Разводит руками.) Ну вот, все можно сделать легко и просто, если только захотеть. (Возвращается Араб.) Посмотри, посмотри! Какой вид, а? Сколько теперь свободного места!
АРАБ. Да, теперь… Теперь стало просторнее.
ЕВРЕЙ. Пространственный дизайн — это моя профессия.
АРАБ (ставит ногу на стул). Хорошая работа.
ЕВРЕЙ. Когда я был ребенком, то увлекался скульптурой на пленэре, а в восемнадцать — заинтересовался взрывными устройствами.
АРАБ. У тебя хорошо получается.
ЕВРЕЙ. Хотя моя жена предпочитает летчиков. «В самолете, — говорит она, — более безопасно». В смысле, меньше шансов, что принесу домой клопов. (Достает из кармана фото, показывает Арабу.) Моя жена.
АРАБ (смотрит на фотографию). Симпатичная.
ЕВРЕЙ. Закончила филфак. Специализируется на Танахе[7]. В общем, Танах, трое детей…
АРАБ. Дай им Бог здоровья. (Слышен плач ребенка.)
ЕВРЕЙ (раздраженно). Почему он плачет?
АРАБ. Да нет, это так, ничего особенного. Просто ему осколком выбило глаз.
ЕВРЕЙ. Глаз? А, глаз… (Закрывает лицо руками, плачет.)
АРАБ. Не плачь, приятель. Это пустяки. У него все равно был ячмень. (Пауза. Еврей продолжает плакать.) Не плачь, прошу тебя, у меня сердце кровью обливается, когда ты плачешь.
ЕВРЕЙ (сквозь слезы). И почему это всегда происходит именно со мной? Глаза. Осколки… Почему я не могу сделать работу, как следует?
АРАБ. Все нормально, Зильберман. Все нормально…
ЕВРЕЙ. Тебе легко говорить…
АРАБ. Нет, правда. Что такое — глаз? Глупости. Одним больше, одним меньше…
ЕВРЕЙ (сквозь слезы). Но это же моя дипломная работа!
АРАБ. Все будет хорошо, Зильберман, не переживай. Мы никому не расскажем. (Еврей успокаивается.) Вот увидишь, все будет хорошо. Нельзя принимать все так близко к сердцу. (Еврей вытирает слезы платком.) Ты еще взорвешь много домов. Понемногу наберешься опыта. На это требуется время. (Еврей улыбается.)
ЕВРЕЙ. Спасибо тебе, Хасан. Я рад, что ты все понимаешь и готов помочь.
АРАБ. А почему бы и нет? Что я, эгоист?
ЕВРЕЙ. Есть и такие, Хасан. Эгоисты. Думают только о себе. Не хотят умирать.
АРАБ. Я не такой. Ты показал мне документ. В нем написано, что нужно взорвать мой дом. Написано — сделано. Молодец.
ЕВРЕЙ. Вот именно. Только не пойми нас превратно. Мы вам не мстим. Это просто с целью устрашения.
АРАБ. Да, разумеется.
ЕВРЕЙ. И вовсе не потому, что мы этого хотим. Мы просто вынуждены.
АРАБ. Да-да, конечно.
ЕВРЕЙ. В конце концов, мы ведь могли бы сделать что-нибудь и похуже. Если бы захотели. Ты меня понимаешь?
АРАБ. Понимаю, конечно. Я все понимаю.
ЕВРЕЙ (вынимает бумагу). А теперь распишись, пожалуйста, здесь. На двух экземплярах.
АРАБ. Что это?
ЕВРЕЙ. Расписка. (Читает.) Я, Хасан, такой-то и такой-то, проживающий в деревне такой-то, подтверждаю, что в операции «Возмездие 67/Огонь/411» от 02/04/67 у меня были произведены следующие работы: 1. Мой дом был взорван и разрушен до основания, включая кухню и туалет. 2. Электро- и водоснабжение было отключено. Произведенными работами я полностью удовлетворен. К подрядчику, строительному отделу Армии обороны Израиля, у меня нет и не будет никаких претензий. (Дает Арабу ручку, тот расписывается. Еврей складывает заявление, прячет в карман, закрывает чемодан, оглядывается по сторонам.) Ты не видел тут, случайно, мою шляпу?
АРАБ. Нет. (Смотрит по сторонам.) Может быть, она улетела во время взрыва?
ЕВРЕЙ. Взрыва? Какого взрыва? A-а, взрыва. Да, вполне возможно. (Снова смотрит по сторонам.) Ну и ладно, шут с ней. Лес рубят — щепки летят.
АРАБ. Такова жизнь.
ЕВРЕЙ. Ну что же, вот и все. (Протягивает Арабу руку.) Прощай, Хасан.
АРАБ (пожимает ему руку). Прощай, друг. Большое тебе спасибо.
ЕВРЕЙ. На здоровье. (Уходит.)
АРАБ (кричит ему вслед). Заходи в гости!
ЕВРЕЙ. Зайду. Летом мы снова сюда придем. (Пауза. Возвращается. Протягивает Хасану лекарство.) Совсем забыл. Это таблетки АПЦ.
Шустер
Дом учительницы Шустер. Ночь. ШУСТЕР в пижаме. Стук в дверь.
ШУСТЕР. Войдите.
Входит госпожа МАРКУС.
МАРКУС. Добрый вечер. Госпожа Шустер?
ШУСТЕР. Да, это я. Заходите, пожалуйста.
МАРКУС. Спасибо. Извините, что беспокою вас в такой поздний час…
ШУСТЕР. Ничего, ничего, ничего. Присаживайтесь, пожалуйста.
МАРКУС. Спасибо. (Садится.) Я не отниму у вас много времени, госпожа Шустер. Я пришла поговорить о моем сыне. Его зовут Эльханан Маркус. Он учится в вашем классе.
ШУСТЕР. А, Эльханан Маркус. Вы его мама? Очень приятно. Эльханан — очень прилежный мальчик.
МАРКУС. Спасибо. (Пауза.) Дело в том, что в последнее время мой сын, возвращаясь из школы, рассказывает мне такие вещи… В общем, мне немножко трудно в них поверить.
ШУСТЕР. Маркус? Но он же такой…
МАРКУС. Для меня это тоже полная неожиданность. Я уверена, что у него просто разыгралось воображение. Вы наверняка будете смеяться. (Пауза.) Вот, например, несколько дней назад он вернулся из школы и рассказал, что на уроке географии вы, госпожа Шустер, сказали им, что Земля — плоская. (Шустер вежливо улыбается.) Смешно, правда? (Шустер продолжает вежливо улыбаться.) То есть, я хочу сказать, смешно, что мальчик способен выдумать такое. (Пауза.) То есть… (Пауза.) В общем, я совершенно уверена, что вы им такого не рассказывали.
ШУСТЕР (продолжая вежливо улыбаться). Я? Почему же? Рассказывала.
МАРКУС. Простите, я не расслышала. Что вы сказали? (Деланно улыбаясь.) А, понимаю, это шутка. Смешно.
ШУСТЕР. Почему шутка?
МАРКУС. Как «почему шутка»? То есть как это? То есть… (Пауза.) Вы что, действительно учите их тому, что Земля плоская?
ШУСТЕР. Учу. (Пауза.)
МАРКУС. Видите ли, госпожа Шустер. Вы, конечно, меня извините… Но… позвольте мне вам напомнить, что… Одним словом, все знают, что Земля — круглая.
ШУСТЕР. Все? Кто это «все»? Я, например, этого не знаю.
МАРКУС. Но-о-о…
ШУСТЕР. Позвольте мне, госпожа Маркус, задать вам один очень простой вопрос. Если Земля действительно круглая, то почему тогда люди с другой стороны Земли ходят головой вниз, ногами вверх и не падают на облака?
МАРКУС. Послушайте… Но ведь каждый ребенок знает, что «низ» и «верх» — понятия относительные.
ШУСТЕР. Что это значит, «относительные»? Что это значит, госпожа Маркус? Зачем употреблять такие туманные выражения? Я задала вам очень простой вопрос: как люди ходят головой вниз, ногами вверх — и не падают? А вы мне говорите: «относительные понятия». Я что, по-вашему, маленькая девочка? Птица?
МАРКУС. На людей действует сила земного притяжения.
ШУСТЕР(раздраженно). Вы совсем запутались в ваших «относительных понятиях», госпожа Маркус. (Пауза.)
МАРКУС. Я очень прошу меня простить, госпожа Шустер, но, если это так, тогда вы объясните мне, почему в Австралии люди ходят и не падают?
ШУСТЕР. Это очень просто. Земля — плоская. (Пауза.)
МАРКУС. Значит, мой сын ничего не выдумал?
ШУСТЕР. Эльханан? Эльханан Маркус — мальчик прилежный и очень разумный. Что поделать? Я не ощущаю, что живу на шаре. Очень сожалею. Кстати, госпожа Маркус. Вот вы спрашиваете: как это люди ходят в Австралии? А вы хоть раз видели эту самую Австралию?
МАРКУС. Нет.
ШУСТЕР. А вы уверены, что Австралия существует?
МАРКУС. Что значит, существует ли Австралия?
ШУСТЕР. Да, да, вы не ослышались. Я спрашиваю: уверены ли вы, что Австралия существует? Кто вообще рассказывает нам об Австралии? Кто изготовил карты Австралии, кто печатает книги об Австралии? Кто пытается убедить нас в том, что на Земле существует такое место, как Австралия? Так я вам скажу. Сотрудники посольства Австралии! Но ведь они же не могут быть объективными. Они — австралийцы.
МАРКУС. Я очень прошу простить меня, госпожа Шустер. То, что вы сказали относительно Земли… Я, пожалуй, склонна с вами согласиться. В этом действительно что-то есть. Но вот что касается Австралии… Это уж, по-моему, слишком.
ШУСТЕР. Обратите внимание. Я не говорю, что Австралия есть, и не говорю, что Австралии нет. Я этим вопросом специально не занималась. Но когда мне пытаются представить факт существования Австралии как само собой разумеющийся… Нет, господа, я с этим никак не могу согласиться.
МАРКУС. Но послушайте, госпожа Шустер. Дело ведь не только в книгах и картах. Есть же люди, которые там побывали!
ШУСТЕР. Где?
МАРКУС. В Австралии.
ШУСТЕР. Откуда они это знают?
МАРКУС. В каком смысле «откуда они это знают»? Они сели в самолет, который летел в Австралию, и прибыли в Австралию.
ШУСТЕР. А как же они поняли, что прибыли именно в Австралию?
МАРКУС. Им так сказали.
ШУСТЕР. «Им так сказали». А кто им так сказал?
МАРКУС. Австралийцы.
ШУСТЕР. Вот именно. А вы что же, думали, австралийцы скажут им что-нибудь другое? Они говорят, а я должна верить? Придет, например, ко мне какой-нибудь человек и скажет, что он — доктор. А может быть, он вовсе не доктор никакой, а декоратор? И вообще. Мне кажется, что вся эта ваша пресловутая Австралия… Я думаю, это просто искаженное слово «Австрия». Странно, что никто до сих пор так и не потрудился исправить эту прискорбную ошибку. Впрочем, и сама-то Австрия — дело весьма и весьма сомнительное.
МАРКУС. Сказать по правде, госпожа Шустер… Относительно земного шара… В смысле, плоский он или круглый… Вы говорите о таких вещах, о которых я и сама не раз задумывалась. Просто мне как-то было неприятно о них говорить. В конце концов, почему именно я должна быть первой, кто закричит, что земной шар — плоский, если все кричат, что он круглый? Я вот, например, попробовала однажды доказать Мордехаю из молочной лавки, что молоко у него несвежее, но убедить его в этом не было никакой возможности. А главное — все остальные покупатели стояли в сторонке и помалкивали. Так что и по поводу земного шара я тоже решила молчать. Но теперь, когда я вижу, что вы придерживаетесь такого же мнения… В общем, теперь я могу признаться. Я никогда не была вполне уверена, что земной шар — круглый. И… Я очень рада, что наконец-то нашла человека, который, как и я, не хочет терпеть такое… ну, в общем, вы меня понимаете. Возьмите, к примеру, физику. Ну просто невероятные глупости! Мало того что ничего невозможно понять, так и понимать-то, собственно, нечего. Мой мозг все время мне твердит: «Обман. Мошенничество. Обман». Я вот никогда физику не учила. Но зато у меня был один знакомый физик, с такой маленькой бородкой. И глаза у него были, как у жулика. А я, госпожа Шустер, такой человек… Стоит мне только посмотреть кому-нибудь в глаза — и я сразу вижу, жулик он или нет. Могу вас заверить, с этим физиком я бы в разведку не пошла. Физика! Когда доходит дело до таких вопросов, как строение земного шара, которые нас непосредственно не касаются и мы не рискуем при этом своими денежными сбережениями… Как раз в таких вопросах мы и позволяем всяким проходимцам нас обманывать. Позволяем им утверждать, что земной шар — круглый.
ШУСТЕР. То же самое и с Австралией.
МАРКУС. Видите ли, госпожа Шустер, что касается Австралии… Должна признаться, что это у меня все-таки как-то не очень в голове укладывается. Как-никак Австралия.
ШУСТЕР. Но ведь я же вам сказала…
МАРКУС. Нет, я не говорю, что вы не правы. И все же. Такая большая страна… Зачеркнуть ее в один момент… Нет, Австралия, конечно, далеко. Даже очень далеко. Иногда мне даже кажется, что это какая-то сказочная, мифическая страна…
ШУСТЕР. Сказки. Все сплошные сказки.
МАРКУС. Да, доказательства, как вы правильно заметили, очень неубедительные… Но все-таки, если нет Австралии…
ШУСТЕР. Нет ее. Нет.
МАРКУС. Разумеется. Я тоже считаю, что нет. Но вы, госпожа Шустер, позволили себе также высказать некоторые сомнения по поводу Австрии. А вот с этим я никак согласиться не могу. Во-первых, Австрия находится гораздо ближе. Но самое главное, госпожа Шустер, состоит в том, что в Австрии живет мой двоюродный брат!
ШУСТЕР. Это он вам так сказал?
МАРКУС. Да, он. Но не станет же он мне лгать. Он ведь мой двоюродный брат.
ШУСТЕР. А кто говорит, что он лжет? Речь идет всего лишь об ошибке. Может быть, он говорил вам о чем-то другом, а вам показалось, что об Австрии. Может, он рассказывал вам про концерт Давида Ойстраха.
МАРКУС. Про Австрию. Он рассказывал мне про Австрию. Мой двоюродный брат живет в Австрии.
ШУСТЕР. А может быть, он сказал вам, что ел ойстер.
МАРКУС. Ойстер?!
ШУСТЕР. Ойстер, ойстер. Вы знаете, что значит по-английски «ойстер»? Устрица. Ракушка.
МАРКУС. Госпожа Шустер, он живет в Австрии. Мой двоюродный брат живет в Австрии. Я могу вам его письма показать!
ШУСТЕР. Да не надо мне ничего показывать. Это меня все равно не переубедит.
МАРКУС. Послушайте. Я, конечно, полностью согласна с вами во всем, что касается земного шара и Австралии. Более того, если говорить начистоту, я тоже не раз сомневалась в существовании таких далеких стран, как Аляска или там Австралия… Даже в существовании Турции. В самом деле. Приходят какие-то люди, что-то там рассказывают, журналисты все это записывают, поднимают вокруг этого шум, а простой человек всему этому верит. И никто не хочет дать себе труда задуматься: а что это вообще значит, «Турция»? Что это такое? Вот так вот просто взять и спросить: что такое — Турция? Если бы люди задумались и задали бы себе все эти простейшие вопросы, то не стали бы верить во все эти странные вещи, в существовании которых нас пытаются убедить. Должна вам сказать, я вообще отношусь к географии с большим подозрением. Горы, реки, холмы, моря. И это называется «наука»? Это, извините меня, не наука, а пейзаж. Кроме того, я лично знакома с некоторыми географами. У меня вот была одна подруга, которая изучала географию. Она вышла замуж за инженера-механика. Этот негодяй сломал ей жизнь, они развелись, и теперь она живет одна, с двумя детьми. Поэтому ко всему, что связано с географией, я отношусь с большим подозрением. И если говорить об Австралии…
ШУСТЕР. Австрия — это тоже чепуха.
МАРКУС. Но поймите, там живет мой двоюродный брат… Кузен.
ШУСТЕР. Он рассказывал вам, что ел ойстер. Он ел ойстер.
МАРКУС. Но ведь марки на его письмах — австрийские!
ШУСТЕР. Эти марки вполне могут быть итальянскими. С изображением Австрии.
МАРКУС. Госпожа Шустер. Я со всей ответственностью заявляю, что мой двоюродный брат не ел никаких ойстеров и ничего мне о них не рассказывал. И я не могу… То есть Австрия, она, конечно…
ШУСТЕР. Ойстер, ойстер.
МАРКУС. Да. У меня тоже неоднократно было такое ощущение, что в названии «Австро-Венгрия» есть что-то, как бы это сказать… Противоестественное… В общем, что-то здесь явно не так. Потому что Венгрия — это Венгрия. А вот Австрия… Что это вообще значит — «Австрия»?
ШУСТЕР. Венгрия.
МАРКУС. Точно. А мой кузен…
ШУСТЕР. Он говорил вам об ойстере.
МАРКУС. Да, по-видимому, так оно и есть.
ШУСТЕР. Правда, я сама ойстеров никогда не ела…
МАРКУС. А они вообще-то существуют?
ШУСТЕР. Нет. Никаких ойстеров не существует.
МАРКУС. Тогда о чем же рассказывал мне двоюродный брат?
ШУСТЕР. А я откуда знаю? Может быть, он говорил «шустер»? А вы перепутали его с «ойстер».
МАРКУС. «Шустер»?! Почему «шустер»? Что это такое — «шустер»?
ШУСТЕР. Шустер — это я!
МАРКУС. А-а-а… (Пауза.) Шустер?
ШУСТЕР. Да. Я — Шустер. Теперь вы сами видите, насколько все просто и как все в этом мире взаимосвязано. Надо только не бояться задавать вопросы и, главное, додумывать их до конца. Все современные ученые, если только они не ищут окольных путей, а идут прямо к цели, в конце концов приходят ко мне. Именно этому я и учу своих учеников. Я учу их «Шустеру». И когда они подрастают и покидают школу, они твердо знают, что «Шустер» существует!
МАРКУС. Я бесконечно вам признательна, госпожа Шустер.
ШУСТЕР. Не за что, госпожа Маркус, не за что.
МАРКУС. Очень была рада с вами познакомиться. Простите, что побеспокоила.
ШУСТЕР. Эльханан очень прилежный мальчик. Передайте ему от моего имени: «Шустер».
МАРКУС. Обязательно, госпожа Шустер. Передам. Спокойной ночи. (Уходит.)
Мирные переговоры на Ближнем Востоке
Раунд 1. ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЙГУНАР. Мирные переговоры в пяти раундах между Махмудом Риадом… (Риад поднимает руку.) …и Имой Эбан[8]. При посредничестве Гунара Яринга, по прозвищу Великий Гу. (Отвешивает поклон.) Раунд первый, предварительный. (Обращаясь к Риаду и Эбан.) Можно начинать.
ЭБАН. Может, начнем сразу со второго раунда?
ГУНАР. Очень жаль, но это невозможно. Согласно протоколу, необходим предварительный раунд.
РИАД (Гунару). Правильно. Надо делать все по протоколу.
ГУНАР. Положись на меня. (Пауза.) Можете начинать. (Пауза.)
ЭБАН. А может быть, отсрочить предварительные переговоры и провести их как-нибудь потом, после третьего или четвертого раунда?
ГУНАР. Мы обязаны придерживаться протокола. (Риаду.) Я же сказал, положись на меня.
РИАД. Продолжай в том же духе. (Пауза.)
ГУНАР. Если хотите, могу подсказать, с чего начать.
ЭБАН. Я — хочу.
ГУНАР. Шестнадцать.
ЭБАН (Риаду). И я считаю: шестнадцать.
Оба называют номера, не торопясь, как игроки в покер.
РИАД. Семнадцать.
ЭБАН. А?
РИАД. Семнадцать.
ЭБАН (смотрит на Гунара, тот позволяет ей заглянуть в свой блокнот). Восемнадцать.
РИАД. Девятнадцать. (Риад и Гунар внимательно следят за реакцией Эбан.)
ЭБАН. Двадцать. (Напряженно ждут реакции Риада.)
РИАД. Двадцать один.
ЭБАН. Пароль.
ГУНАР. Парле ву франсе?
РИАД. Ванс зер вос э визард[9]. Сорок.
ГУНАР (свистит). Согласно протоколу, у нас есть еще целый час. Зачем же сразу перескакивать на сорок? (Обращаясь к Эбан.) Вот видишь, я же сказал, на меня можно положиться.
РИАД (раздраженно). Что касается Иерусалима, я обязан заявить, что мы никогда не согласимся… (Гунар свистит.) Двадцать шесть.
ЭБАН. Двадцать семь.
РИАД. Двадцать восемь.
ЭБАН. Двадцать девять.
РИАД. Тридцать.
ЭБАН. Тридцать один.
РИАД. Тридцать два.
ГУНАР. Прекрасно. Все идет прекрасно.
ЭБАН. Тридцать три.
РИАД. Тридцать четыре.
ЭБАН. Тридцать пять.
РИАД. Тридцать шесть.
ЭБАН. Тридцать семь.
РИАД. Тридцать восемь. (Гунару.) Тебя не затруднит заменить меня на пару минут? Мне надо выйти. (Убегает.)
ЭБАН. Тридцать девять.
ГУНАР. Сорок.
ЭБАН. Сорок один.
ГУНАР. Сорок два.
ЭБАН. Сорок три. Замени и меня тоже.
ГУНАР. Но ведь по протоколу…
ЭБАН. Я мигом. (Выходит.)
ГУНАР (сонно). Сорок четыре… сорок пять… сорок шесть… сорок семь… сорок восемь… (воровато оглядывается по сторонам и выпаливает) тысяча четыреста пятьдесят шесть, тысяча четыреста пятьдесят семь, тысяча четыреста пятьдесят восемь, тысяча четыреста пятьдесят девять… Прекрасно. Все идет прекрасно… Две тысячи! (Свистит.) Предварительный раунд переговоров объявляется закрытым.
Раунд 2. ВЕЛИКИЙ ГУ И ЕГО КОМПАНИЯ СИДЯТ В КАФЕГУНАР, РИАД и ЭБАН сидят в кафе.
РИАД. Условием любых переговоров о мире является отступление со всех оккупированных территорий.
ЭБАН. Мы сможем решить судьбу этих территорий только на переговорах.
ГУНАР. Закажем кофе?
РИАД (Име Эбан). Мы не приступим ни к каким переговорам, пока не будет осуществлено тотальное отступление со всех территорий.
ЭБАН. Нужно прояснить, какие именно территории имеются в виду, а это можно сделать только на переговорах.
ГУНАР. Вы не хотите кофе?
РИАД (показывает на Эбан). Победитель заказывает.
ГУНАР (глядя на Эбан). Что верно, то верно. Победитель заказывает. (Кричит.) Три кофе и телятину-гриль!
ЭБАН. В задницу твою телятину.
ГУНАР. Не ругайся, Эбан.
ЭБАН. Когда заказываю я, это всегда телятина, а когда заказывает он — мы сразу становимся вегетарианцами.
ГУНАР. Но победили же вы.
РИАД (тихо). Только в одном бою. Война еще далеко не закончена.
ЭБАН. Если он согласится на переговоры — будет ему телятина.
ГУНАР. Риад, соглашайся на переговоры.
РИАД. Поцелуй меня в зад.
ГУНАР. Не ругайся, Риад. Я не имел в виду ничего плохого. Я всего лишь хотел сказать, что мы должны сегодня… поесть телятины.
РИАД (гордо). Я готов опуститься даже до курицы, но поступаться принципами не собираюсь!
ГУНАР (кричит). Три кофе и курицу-гриль!
ЭБАН. В задницу твою курицу.
ГУНАР. Не ругайся, Има. Речь идет всего лишь о крошечной курице. Даже без гарнира.
ЭБАН. Я сказала: кофе — значит, кофе.
ГУНАР (разочарованно). А пирожные?
ЭБАН. Пирожные? В задни…
ГУНАР. …в задницу, знаю, знаю. (Про себя.) И далась же им эта задница!
РИАД. Хочу вам напомнить, что на прошлой неделе я заказывал кофе с пирожными.
ГУНАР (Име Эбан). Он заказывал с пирожными.
ЭБАН (Гунару). Скажи ему, чтобы засунул их себе в…
ГУНАР (Риаду). Засунь их себе в задницу.
РИАД. Гунар, я тебя предупреждаю!
ГУНАР. Это она просила меня передать.
РИАД. Тогда передай ей, чтобы поцеловала меня в задницу. Скажи ей, скажи.
ГУНАР (Име Эбан). Он говорит, чтобы ты поцеловала его в задницу.
ЭБАН. Пусть сначала он и еще парочка таких же, как он, поцелуют в задницу меня. Передай ему от меня.
ГУНАР (Риаду). Ты, и парочка таких, как ты, должны поцеловать ее в задницу.
РИАД. Сначала вы с ней поцелуете мою.
ГУНАР. А я-то здесь при чем? Почему я?!
РИАД. Потому что ты тоже сидишь у меня в заднице! И она, со своей телятиной!
Начинают говорить одновременно.
ЭБАН. А он у меня в заднице со своим кофе без сахара.
РИАД. А она со своей большой задницей сидит в моей заднице.
ЭБАН. Да, с моей большой задницей в его малю-ю-сенькой заднице.
РИАД. С моей малю-ю-сенькой задницей в ее боль-шо-о-й…
ГУНАР (обидевшись, что про него забыли, свистит в свисток). А как же я?
Раунд 3. ВЕЛИКИЙ ГУ — ШВЕДГУНАР, ЭБАН, РИАД.
ГУНАР(равнодушно). Заседание шестьсот семьдесят один, и так далее.
РИАД (монотонно). Параграф «А» — нет, параграф «Б» — нет. И так далее.
ЭБАН. Целиком согласна с предыдущим оратором. И так далее.
РИАД. Тупик и так далее?
ЭБАН. И так далее. (Пауза.) Великий Гу, скажи что-нибудь. Почему ты молчишь?
ГУНАР(равнодушно). Скажу. Я скажу вам правду. Я — швед.
ЭБАН(вежливо). Да?
ГУНАР. Да. (Напевает шведскую песенку.)
РИАД. Мы опять зашли в тупик, Гу. Что ты скажешь на это?
ГУНАР. Ничего. Поймите вы наконец, я — швед.
РИАД. Ну хорошо, хорошо, ты швед. А как же насчет наших переговоров?
ГУНАР(равнодушно). Не «наших» переговоров, а «ваших» переговоров. Лично я — из Швеции.
РИАД. Да мы уже давно поняли, что ты из Швеции…
ГУНАР. Совершенно верно. Я — из Швеции. Я в Швеции родился. У меня в Стокгольме — жена и дети. Моя мама очень дружна с Ингмаром Бергманом. Она даже играла эпизодическую роль в «Земляничной поляне». Помните ту сцену в ресторане, когда они делают привал? Помните?
ЭБАН. Я не видела этого фильма.
РИАД. А я видел спектакль. Браво!
ГУНАР. Не важно. Я всего лишь хотел сказать, что моя мама очень дружна с Ингмаром Бергманом. Она даже играла эпизодическую роль в «Земляничной поляне». Помните ту сцену в ресторане, когда они делают привал? Помните?
ЭБАН. Я не видела этого фильма.
РИАД. А я видел спектакль. Браво!
ГУНАР. Не важно. Моя мама, например…
РИАД. Браво! А как насчет конфликта на Ближнем Востоке?
ГУНАР. Я ничего не знаю о конфликте на Ближнем Востоке. Я — швед. Моя жена и дети живут в Стокгольме. Моя мама, например…
ЭБАН. Все это, конечно, хорошо. Но конфликт на Ближнем Востоке…
ГУНАР. Кстати, если уж мы заговорили о конфликтах. Взять, например, наш конфликт с норвежцами.
ЭБАН. Я ничего об этом не слышала.
РИАД. А я видел спектакль. Браво!
ГУНАР. Да, у нас тоже есть наши собственные проблемы. Просто о них мало говорят. Но, если уж вы заговорили о конфликтах, думаю, вам стоит об этом узнать. Я — не буду от вас этого скрывать — истинный швед. Когда я вижу фьорды, захваченные норвежцами в тысяча шестьсот двадцать шестом году, мое сердце обливается кровью. Когда в Швейцарии я встречаюсь с потомками шведских беженцев пятнадцатого века, мне очень больно. Эти раны… Они никогда не затянутся. Потому что я — не буду от вас этого скрывать — я хороший швед. Из чего, по-вашему, сделан Гунар Яринг? Думаете, Гунар Яринг — не человек? У него что, нет ушей, носа, живота? Если его колют, он не плачет? Если щекочут — не смеется? Если играют шведский гимн — он не встает? (Встает.) Да здравствует Швеция! Да здравствует свободная неделимая Швеция!
Раунд 4. ВЕЛИКИЙ ГУ РАЗЖИГАЕТ КОНФЛИКТНа сцене один ГУНАР. Раздраженно, несколько раз свистит в свисток. Вбегают ЭБАН и РИАД. Усаживаются.
ГУНАР. Заседание номер…
РИАД (решительно). Мы готовы заключить мирное соглашение без предварительных условий. (Гунар смотрит на него, не понимая.)
ЭБАН(решительно). Нет никакой необходимости в уступках и условиях, если мы все равно уходим с оккупированных территорий.
ГУНАР (смеется, думая, что это шутка). Они уходят с оккупированных территорий! (Начинает понимать, что дело принимает серьезный оборот.)
РИАД. Мы подпишем мирное соглашение и без территорий.
ЭБАН. Но мы хотим вернуть вам все захваченные территории.
РИАД. Спасибо. Не надо.
ЭБАН. Но возьмите хотя бы Иерусалим.
РИАД. Боже упаси! Иерусалим — священный еврейский город.
ЭБАН. Но для вас он тоже священный.
РИАД. Нет. Мы пошутили.
ЭБАН. Мы тоже. Поэтому отдаем вам в качестве компенсации пустыню Негев.
РИАД. Простите, но вся территория вплоть до Суэцкого канала, включая сам Суэцкий канал, — ваша. Это даже не подлежит обсуждению.
ЭБАН. Нет, это ваши территории. Мы не можем с этим согласиться.
РИАД. Да какая разница: наши, ваши… Кстати, мы послали вам по почте ключи от города Александрии.
ЭБАН. Но ведь Александрия — это египетский город.
РИАД. Был.
ЭБАН. И будет. А также Беэр-Шева и Герцлия. И еще вы получите военную базу в Раанане.
РИАД. Только после того, как мы увидим еврейский флаг над Нилом.
ЭБАН. Если вы согласитесь создать поселения на берегу реки Александр.
РИАД. Что мы будем делать на берегу реки Александр, если мы отдали вам Асуанскую плотину?
ГУНАР. Позвольте…
ЭБАН (не обращая на него внимания). Петах-Тиква готова хоть сейчас принять наших мусульманских братьев.
РИАД. Команда «Маккаби» из Порт-Саида войдет в Национальную израильскую лигу.
ГУНАР. Позвольте…
ЭБАН(не обращая на него внимания). Рабочие Ашдодского порта заявили, что будут в Рамадан соблюдать пост.
ГУНАР. Дайте же мне вставить слово наконец!
ЭБАН (ледяным тоном). Что вы хотите сказать, господин Яринг?
ГУНАР. Послушайте, я, конечно, не хочу лишних конфликтов, но вся эта история мне очень не нравится.
ЭБАН. Что именно вам не нравится, господин Яринг?
ГУНАР. Я бы на твоем месте хорошенько подумал, прежде чем отдавать все.
РИАД. Но речь идет о подлинном мире, господин Яринг.
ГУНАР (Риаду). На твоем месте я не был бы так уж в этом уверен. Я, конечно, не хочу лишних конфликтов, но считаю своим долгом напомнить, что ты имеешь дело с империалистами.
РИАД. Не забывайте, господин Яринг, что речь идет о свободной демократической стране.
ГУНАР (Име Эбан). А тебя я вообще не понимаю. Ты что, забыла, что русские пытаются сделать арабские страны своими сателлитами?
ЭБАН (укоризненно). Господин Яринг, все знают, что речь идет всего лишь о безобидном обмене студентами.
ГУНАР (раздраженно). Это меня просто убивает. Я не хочу лишних конфликтов, но это меня буквально убивает. С чего это ты вдруг начала им верить? Забыла, что ли, кто такие арабы? (Риаду.) Ты меня, конечно, прости, я не хочу тебя обидеть… (Име Эбан) но это лживый и очень коварный народ. (Риаду.) Не принимай на свой счет, Махмуд… (Име Эбан.) Он врун и жулик, каких свет не видывал.
РИАД. Кто, я — врун?!
ЭБАН. Господин Яринг, что вы такое гово…
ГУНАР (кричит). Хватит! Какой я вам, к черту, господин Яринг? Никакое министерство иностранных дел этого не ратифицирует. Не переговоры, а детский сад какой-то. И это называется — серьезное отношение к работе? Мир! Они будут рассказывать мне, что такое мир! Разумеется, я за мир. Ведь я посредник на мирных переговорах. Разумеется, я не хочу лишних конфликтов. Но, господа, нужно же быть реалистами! Что будет, если все вдруг начнут друг другу доверять? Что будет, если все начнут отдавать друг другу свои земли и святые места? Что будет, если все начнут жертвовать принципами во имя ложно понятого гуманизма и пойдут на поводу своих эмоций? Для чего я сидел тут с вами столько лет? Чтобы вы перечеркнули всю мою работу одним росчерком пера? И это ваша благодарность? (Пауза. Немного успокоившись.) В общем, господа, я, разумеется, не хочу лишних конфликтов, но вы должны в конце концов решить, чего вы хотите. Мира? Или мира? (Пауза. Эбан и Риад переглядываются.)
ЭБАН (примирительно). Я выбираю мир.
РИАД. Я тоже.
ГУНАР (довольный).Вот что мне особенно нравится в вашем конфликте. Ваше искреннее стремление к миру.
Раунд 5. ВЕЛИКИЙ ГУ В РИО-ДЕ-ЖАНЕЙРОГУНАР сидит в кафе в черных очках, в шляпе, надвинутой на брови, разговаривает сам с собой и время от времени подозрительно смотрит по сторонам. Кривляется и жестикулирует, подражая Риаду и Эбан.
ГУНАР. Нью-Йорк меняем на Женеву… Женеву на Никосию… Никосию на Париж… Мою задницу на вашу задницу… Вашу задницу на мою задницу… Париж на Гибралтар… Гибралтар на Монако… Монако на Гавайские острова… Шестнадцать… Семнадцать… Восемнадцать… На вашу задницу… На мою задницу… Предварительные переговоры… Двадцать… Двадцать один… Иерусалим… Гавайские острова на Токио… Токио на Рио…
Входят ЭБАН и РИАД, встают у него за спиной. Гунар их не замечает.
«Рио, Рио, Рио, дай мне жить счастливо…»
ЭБАН (радостно). Великий Гу! (Гунар вздрагивает, как от укуса змеи.)
РИАД. Великий Гу, мы здесь.
ГУНАР. О! Джентльмены! Мне кажется, мы с вами где-то встречались.
ЭБАН (улыбаясь). Встречались, встречались!
РИАД (улыбаясь). Еще как встречались.
ГУНАР. Вам не кажется странным, что куда бы я ни пошел, обязательно натыкаюсь на вас.
РИАД. Это потому что мы всюду следуем за тобой, Гу.
ГУНАР. Что вы говорите? Я что, такой привлекательный?
РИАД. Ты наш посредник на переговорах.
ГУНАР. Кто, я?!
РИАД. Ты, Гу. Ты.
ГУНАР. Что это значит? Разве я похож на посредника?
РИАД (сухо). Выглядишь и впрямь хреновато. Но все равно ты наш посредник.
ГУНАР. Это какое-то недоразумение. По-моему, вы меня с кем-то перепутали. Я всего-навсего доктор Менгеле и скрываюсь в Рио-де-Жанейро от возмездия. Прячусь от Мосада. Мне тут очень хорошо, спокойно. Я ненавижу евреев. Я ненавижу арабов. Я ненавижу китайцев и негров. Я антисемит, расист, фашист, нацист. Раз в две недели я рисую фашистскую свастику на дверях синагог. (Риаду.) А также на мечетях. Чтоб он провалился, ваш Ближний Восток! Вместе со всей Африкой и Азией… Я хочу жить своей собственной жизнью, хочу быть просто человеком. (Пауза.)
ЭБАН (Риаду). По-моему, он рехнулся…
РИАД. Надо срочно звонить Генеральному секретарю ООН.
ГУНАР. О, ООН! Генеральный секретарь ООН в Рио-де-Жанейро… Футбол… Пляж… Плавки… Си, си… Я видел… Все сотрудники ООН сбежали… (Изображает самолет.) Ж-ж-ж-ж-ж… Рио-де-Жанейро. Все прячутся в Рио, как нацисты… Никсон… Косыгин… Вильсон… Паулюс… А де Голля там нет… Де Голль — в Чили… Он не хочет прятаться вместе со всеми… Утверждает, что он доктор Менгеле. Но это ложь! Доктор Менгеле — это я! Все здесь. Нет больше никаких проблем. Вьетнам. Ближний Восток. Биафра. Все исчезло. Никакой головной боли. Какое счастье быть нацистом и прятаться под солнцем в Рио-де-Жанейро! Жизнь только начинается…
Жертвоприношение
АВРААМ. Сын мой, Ицхак, знаешь ли ты, что я собираюсь сейчас с тобой сделать?
ИЦХАК. Да, папочка, конечно, знаю. Ты собираешься зарезать меня, как скотину.
АВРААМ. Бог повелел мне это сделать, сынок.
ИЦХАК. Да я же не возражаю, папа. Если ты чувствуешь, что должен зарезать меня, режь.
АВРААМ. Что это значит «чувствуешь»? У меня просто нет другого выхода.
ИЦХАК. Я понимаю тебя, папа, понимаю. Не мучай себя. Возьми в руки нож и зарежь.
АВРААМ. Пойми. Я делаю это только потому, что я, Авраам, — орудие в руках Господа.
ИЦХАК. Разумеется, орудие, папа. Конечно, ты орудие. Я всегда подозревал, что мой отец всего лишь орудие. Ну что ж, давай, занеси свой нож над любимым и единственным сыном твоим. Зарежь его, как корову.
АВРААМ. Очень мило с твоей стороны, сынок. Очень мило. Нехорошо, Ицхак, издеваться над родным отцом. Мне и без того нелегко.
ИЦХАК. Да кто над тобой издевается, папа? Я же тебе говорю — возьми в руки нож и зарежь своего несчастного сына. И пусть не дрогнет твоя отцовская рука.
АВРААМ. Конечно. Проще всего обвинить во всем меня. Давай, давай, сынок, не стесняйся. Обвиняй во всем твоего одинокого, несчастного отца. Он стерпит.
ИЦХАК. Папа, да я ни в чем тебя не обвиняю. Ты же всего-навсего орудие в руках Господа. Когда Господь говорит тебе: «Убей своего сына, как собаку», — ты покорно, как баран, идешь и убиваешь.
АВРААМ. Вот это славненько. Вот что я заслужил на старости лет. Давай, давай, продолжай в том же духе. Обвиняй меня во всех смертных грехах, если тебе так нравится. Обвиняй своего старого, сломленного жизнью отца, который в таком преклонном возрасте вынужден лезть на высокую гору, возлагать тебя на жертвенник, убивать, а потом еще и ломать голову, как рассказать об этом твоей мамочке. Ты что же думаешь, мне в мои годы больше заняться нечем?
ИЦХАК. Я очень хорошо тебя понимаю, папа. Я не жалуюсь. Говорю же тебе: режь. Убей своими собственными руками наследника твоего, кровинушку твою, омой его жаркой кровью руки свои. Давай, папа, режь. Я готов. Режь.
АВРААМ. Да-а, сыночек мой дорогой. Умеешь ты играть на чувствах отца, которому скоро предстоит потерять своего сына. О сын мой, воспитанный в уважении к родителям своим! Посмотри на меня глазищами своими огромными и разбей мое сердце навеки! Отрави своему престарелому отцу, который не может ослушаться повеления Господа, те жалкие дни, что осталось ему прожить на земле после ужасной смерти твоей!
ИЦХАК. Не понимаю я тебя, папа. Ты же видишь, я не против. Если ты готов хладнокровно убить сына своего, которого чудесным образом Господь даровал тебе в возрасте девяноста лет, если ты готов зарезать радость жизни твоей, единственное утешение старости твоей, неужели я скажу тебе — «нет»? Режь, папулечка, режь меня. И пусть не мучают тебя угрызения совести. В самом деле. Что тут такого особенного? Ну, собираются зарезать ребенка. Подумаешь! Маленького и слабого ребенка. Пустяки! Особенно когда это делает его собственный отец. Тем более что он профессиональный забойщик скота и орудие в руках Господа. Смелее же, папочка, смелее. Вонзай свое смертоносное лезвие в мою юную плоть. Перережь мое нежное горло. Пусть кровь моя хлынет потоком на землю, как кровь коровы. Преврати меня в корову, любимый папочка. Пусть глаза мои вылезут из орбит. И когда я издам свой последний крик и мой синий язык вывалится наружу, когда я, плоть от плоти твоей и кровь от крови твоей, забьюсь в предсмертной судороге на этом камне, поверни свой нож у меня в горле, папочка. Добей меня! Ну, давай же, режь меня, режь, смелее!
АВРААМ. Ничего не поделаешь. Я родился, чтобы стать жертвой. Да, я — жертва. Вот она — награда за все, что ты делаешь для своих детей. В конце концов они плюют тебе в лицо. Конечно, почему бы не помучить меня, если можно? Почему бы не сделать меня еще несчастнее. А ведь я всего-навсего пытаюсь выполнить то, что предписано мне небесами. Пожилой человек, старик, одной ногой уже в могиле. Может быть, ты вообще хочешь сбежать, а? Может быть, ты хочешь, чтобы я гнался за тобой, сбивая в кровь свои старческие, подгибающиеся ноги? Да? Или, может, ты сам хочешь вонзить в меня острый нож? А что, давай! Возьми этот нож и зарежь меня. Зарежь своего отца, он это заслужил.
ИЦХАК. Нет уж, режь меня ты, милосердный и жалостливый папочка. Ты меня режь, праведник.
АВРААМ. Убей своего отца, разбойник! Убей меня!
ИЦХАК. Режь, образцовый папочка с добрым еврейским сердцем! Режь!
АВРААМ. Сбрось в могилу отца своего единственного, мерзавец!
ИЦХАК. Режь, папочка, режь меня, не бойся! А мое мясо отнеси мамочке…
АВРААМ. Убийца! (Хватает Ицхака за горло.) Лежать!
ИЦХАК. Голос! Голос! Я слышу голос!
АВРААМ. Какой еще голос?! Лежать!
ИЦХАК. Голос с неба!
АВРААМ. Какой еще голос с неба? Лежать!
ИЦХАК. Не знаю. Он сказал: «Авраам, не трогай ребенка».
АВРААМ. Я ничего не слышал.
ИЦХАК. Ты просто оглох от старости. Тихо! Вот, опять… «Не трогай мальчика». Слышишь?
АВРААМ. Нет.
ИЦХАК. Клянусь тебе. «Не трогай ребенка». (Пауза. Авраам отпускает Ицхака.) Клянусь тебе, папа, я слышал голос с неба. (Пауза.)
АВРААМ. Я верю тебе, сынок. Ты прав, я немножко глуховат.
ИЦХАК. Чтоб мне провалиться на этом месте! Ты же знаешь, я был не против. Но голос с неба — это голос неба. (Пауза.) Ты же видел, что я был совсем не против. (Пауза.) Мы оба были не против. (Пауза.) Разве мы были против? (Пауза.) Но ведь все кончилось хорошо, папа, правда? Почему же ты такой расстроенный?
АВРААМ. Я думаю. Если другим отцам придется убивать своих детей, какая сила их спасет?
ИЦХАК. Всегда есть надежда, что послышится голос с неба.
АВРААМ (умиротворенно). Ты так считаешь?
Вдова Вазахти
ВАЗАХТИ. Я Вазахти. Вдова.
ОЗАХ. Я — Озах. Сирота.
ЖУРНАЛИСТ. А я — журналист Пецек. Сегодня мы попытаемся понять, что чувствуют израильтяне, потерявшие на войне своих близких. Мы возьмем интервью у несчастной вдовы Вазахти и ее осиротевшего сына.
ВАЗАХТИ. Садитесь, пожалуйста.
ПЕЦЕК. Спасибо. Бедная, бедная, несчастная вдова Вазахти…
ВАЗАХТИ. Зовите меня просто Вазахти.
ПЕЦЕК. Боже упаси! Есть приличия. Что я вам, близкий друг? Мальчишка какой-нибудь?
ВАЗАХТИ. Я вас очень прошу.
ПЕЦЕК. Нет-нет, даже и не просите, несчастная вдова, я джентльмен. Лучше скажите нам, пожалуйста, чем вы занимались, когда получили известие о гибели вашего мужа?
ВАЗАХТИ. Спала.
ПЕЦЕК. Почему?
ВАЗАХТИ. Это было ночью.
ПЕЦЕК. А потом, после того, как получили известие?
ВАЗАХТИ. Встала.
ПЕЦЕК. Почему вы не уснули снова?
ВАЗАХТИ. Не могла.
ПЕЦЕК. Почему? Вы же сказали, это было ночью.
ВАЗАХТИ. Но ведь погиб мой муж.
ПЕЦЕК. Да, понимаю. А что вы в тот момент чувствовали?
ВАЗАХТИ. Мне было грустно. По-моему.
ПЕЦЕК. Почему?
ВАЗАХТИ. Потому что погиб мой муж.
ПЕЦЕК. Значит, ваш муж погиб, и поэтому вам было грустно.
ВАЗАХТИ. Да.
ПЕЦЕК. Логично. А о чем вы той ночью думали?
ВАЗАХТИ. О муже.
ПЕЦЕК. Потому что он погиб?
ВАЗАХТИ. Да.
ПЕЦЕК. Понимаю. (Обращаясь к сыну.) А ты, бедняжка, о чем думал ты в ту ночь, несчастный сирота?
ОЗАХ. Об отце.
ПЕЦЕК. Почему?
ОЗАХ. Потому что он погиб.
ПЕЦЕК. Тебе было грустно?
ОЗАХ. Да.
ПЕЦЕК. Почему?
ОЗАХ. Потому что погиб мой папа.
ПЕЦЕК. А что ты делал потом?
ОЗАХ. Плакал.
ПЕЦЕК. Потому что погиб твой папа или по какой-то другой причине?
ОЗАХ. Потому что погиб мой папа.
ПЕЦЕК. А чем ты занимался на следующий день?
ОЗАХ. Пошел на похороны.
ПЕЦЕК. На чьи похороны?
ОЗАХ. Моего отца.
ПЕЦЕК. И там ты тоже плакал?
ОЗАХ. Да.
ПЕЦЕК. По той же самой причине?
ОЗАХ. Да.
ПЕЦЕК. По какой именно?
ОЗАХ. Потому что погиб мой папа.
ПЕЦЕК. Понимаю. (Обращаясь к вдове.) А что вы делали, когда Озах пошел на похороны?
ВАЗАХТИ. Тоже пошла на похороны.
ПЕЦЕК. На те же самые похороны?
ВАЗАХТИ. Да.
ПЕЦЕК. И что вы чувствовали, когда вернулись домой?
ВАЗАХТИ. Одиночество. Мне так кажется.
ПЕЦЕК. А какого рода одиночество вы чувствовали? Одиночество философского характера или одиночество человека, у которого что-то отняли?
ВАЗАХТИ. Одиночество человека, у которого что-то отняли.
ПЕЦЕК. Уточните, пожалуйста.
ВАЗАХТИ. Я поняла, что я — вдова.
ПЕЦЕК (Озаху). Ты тоже понял, что ты — вдова?
ОЗАХ. Нет, я понял, что я — сирота.
ПЕЦЕК. Почему?
ОЗАХ. Потому что погиб мой отец.
ПЕЦЕК. И в этом ты видишь знак сиротства?
ОЗАХ. Да.
ПЕЦЕК. Несчастная вдова Вазахти, в заключение я хотел бы задать вам еще один вопрос. Предположим, что вы должны выбрать, падет ли в бою ваш муж, или упадет на пол дорогая фарфоровая тарелка. Если бы это зависело от вас, что бы вы выбрали?
ВАЗАХТИ. Я бы предпочла, чтобы упала тарелка.
ПЕЦЕК. Почему?
ВАЗАХТИ. Потому что упавшая тарелка значит для меня меньше, чем павший человек.
ПЕЦЕК. Прекрасный ответ! Вообще, как журналисту мне часто приходится сталкиваться в Израиле с вдовами и сиротами, но я еще никогда не получал таких простых, ясных и искренних ответов. Теперь я начинаю понимать, почему мы всегда побеждаем в войнах.
Чудесная страна
МУЖ и ЖЕНА принимают гостя, ТУРИСТА господина Челси.
ТУРИСТ. О, как это здорово, как чудесно. Ваша страна действительно чудесна.
ЖЕНА (скромно). Да, господин Челси, мы — народ маленький, но чудесный. Маленький, но просто чудесный народ. (Мужу.) А ты как думаешь, Александр?
МУЖ. Я думаю, ты абсолютно права. Мы действительно маленький и чудесный народ. Очень маленький и совершенно чудесный. Да, мы — маленький и чудесный народ. Маленький и чудесный народ — это мы… (Жена бьет Мужа по голове, он замолкает.)
ЖЕНА (Туристу). Да, такова наша судьба. Маленький народ создал самую сильную и надежную армию в мире. Армию, которая знает, за что она воюет. И нет такой силы, которая способна перед ней устоять. Ничего не поделаешь. Мы такие. Сильные и чудесные.
ТУРИСТ. Да, действительно, прекрасная страна. Взять, например, ваше солнце…
ЖЕНА. Что верно, то верно: солнце действительно очень много делает для нашего блага. Но главный источник нашей силы не в этом. Ты что-то сказал, Александр?
МУЖ. Я говорю, что солнце, оно, конечно, солнце, но мы умеем воевать и ночью. Солнце, оно, конечно, солнце, но мы умеем воевать и ночью… (Жена бьет его по голове, он замолкает.)
ЖЕНА. Днем или ночью, господин Челси, для нас это не имеет никакого значения. Мы настолько чудесные, что готовы выступить в любое время, когда потребуется, и знаем, что без победы не вернемся. Потому что у нас нет другого выхода. Мы просто обязаны победить. Сама логика нашего существования делает нашу армию такой могучей. Армию, великолепные человеческие качества которой компенсируют постоянную нехватку личного состава. Армию, офицеры которой идут впереди рядовых, повара которой едят раньше артиллеристов, армия, в которой… Да что тут много говорить, господин Челси.
ТУРИСТ. А особенно я люблю ваш климат. Это солнце, этот свет, ваше море… Оно такое глубокое, такое синее…
ЖЕНА. Да, господин Челси, военно-морские силы — это действительно вопрос довольно деликатный. Они у нас, конечно, маленькие и недостаточно развитые. Но зато мужественные и чудесные. Как ты считаешь, Александр?
МУЖ. Как я считаю? Я считаю, что морские войска предназначены для моря, воздушные войска для воздуха, артиллерийские войска для артиллеристов, парашютные — для парашютистов… (Жена бьет его по голове, он замолкает.)
ЖЕНА. У каждого рода войск — свое предназначение, госпо…
МУЖ. …а пехота для пехотинцев, женские войска — для женщин… (Не дожидаясь удара, замолкает.)
ЖЕНА. Как я уже сказала, у каждого рода войск — свое предназначение. Наши военно-морские силы в последнее время значительно окрепли и фактически контролируют теперь все Средиземное море. Мы готовы, если понадобится, вступить в морское сражение даже с русским флотом, который дислоцируется в Средиземноморье. Мы рассчитываем, что в критический момент нам на помощь придут военная авиация и корабли Шестого американского флота. Наш военный флот, возможно, единственный во всем мире, где командир подводной лодки опускается под воду вместе со своими моряками, а затем вместе с ними же поднимается на поверхность. Когда у тебя есть такой военный флот, тебе не остается ничего другого, как склонить голову в знак восхищения и признать, что ты просто чудесен.
ТУРИСТ (вежливо). Если же снова вернуться к вопросу о вашем климате…
ЖЕНА. Простите, господин Челси, но, по-моему, вы что-то имеете против нашей армии.
Мир
Два человека сидят и разговаривают.
АЛЕФ. Ты только послушай, что я тебе скажу. Поверь мне, все еще будет очень хорошо.
БЕТ. Как это вдруг может стать хорошо? Если мы живем от войны до войны.
АЛЕФ. Это пройдет. Ты только представь. Однажды ночью ты засыпаешь, а утром просыпаешься и видишь: мир уже наступил. Встав с постели, ты не мчишься, как сумасшедший, слушать новости, а спокойненько идешь чистить зубы. Когда ты возвращаешься из ванной, стол уже накрыт и возле него сидит твоя жена. Ты тоже садишься рядом с ней. От радости, что наступил мир, жена начинает трещать, как сорока. Ты берешь ее за волосы и бьешь головой об стол. Мирное весеннее утро.
После этого ты отправляешься на работу. Идешь себе и спокойно насвистываешь устаревшую за ночь военную песню. Или, скажем, слушаешь транзисторный приемник, который лежит у тебя на плече. Когда ты приходишь на работу, то сразу замечаешь, как все вокруг переменилось. Просто невероятная разница. Лица у всех буквально сияют. Входит твой секретарь… У тебя есть секретарь?
БЕТ. Нет… Я сам секретарь.
АЛЕФ. Не важно. Входит твой начальник. Говорит, что ты должен сделать то-то и то-то. В мирные дни ты как-то особенно остро чувствуешь, насколько он тебе надоел. Спокойно берешь его за волосы и бьешь головой об стол. В обеденный перерыв ты идешь домой, плотно закусываешь и ложишься вздремнуть. В это время из школы возвращается твой сын. В дни мира ему как-то особенно хочется пошалить и поозорничать. Он бегает, кричит и не дает тебе спать. Ты спокойно подзываешь его, берешь за волосы и бьешь головой о ножку кровати. Потом ты принимаешь душ, бреешься и идешь в кино. Так проходит первый мирный день. Потом второй, третий… В общем, жизнь прекрасна!
БЕТ. Воистину прекрасна.
АЛЕФ. На четвертый день тебя увольняют с работы. Ты возвращаешься домой. Соседи за стеной вопят, на лестничной площадке — грязь, потому что электрическая компания устроила наводнение, у ребенка аппендицит, жена сбежала с хозяином продуктовой лавки. Ты входишь в дом, наливаешь себе чашку кофе, садишься и бьешься головой об стол. (Пауза.)
БЕТ. И это называется «мир»?
АЛЕФ. Это только его начало.
Бегин говорит с Рафулем[10] о последнем взрыве в Бейруте
Дом Бегина. Раздается звонок телефона. БЕГИН снимает трубку.
БЕГИН. Алло?
РАФУЛЬ. Черный орел на красной крыше.
БЕГИН. Что?! Кто это?
РАФУЛЬ. Это Несгибаемый[11]?
БЕГИН. Вы ошиблись номером.
РАФУЛЬ (кричит). Алло! Не вешайте трубку! Говорит Рафуль.
БЕГИН. Какой еще Рафуль?
РАФУЛЬ. Главнокомандующий.
БЕГИН. Какой еще главнокомандующий?
РАФУЛЬ. Послушайте…
БЕГИН. Кому вы звоните?
РАФУЛЬ. А кто это говорит?
БЕГИН. Кому вы звоните?
РАФУЛЬ. Дайте мне Бегина.
БЕГИН. Бегин слушает. Кому вы звоните?
РАФУЛЬ. Вам. Жду вас, как мы и договаривались.
БЕГИН. Хорошо. (Вешает трубку. Раздается звонок. Поднимает трубку.) Алло?
РАФУЛЬ. Вы не сказали, где мы встречаемся.
БЕГИН. Кто это?
РАФУЛЬ. Рафуль.
БЕГИН. Вы тоже Рафуль?
РАФУЛЬ. Я все тот же Рафуль.
БЕГИН. Зачем же вы снова звоните?
РАФУЛЬ. Мы не договорились, где мы встретимся.
БЕГИН. Вы уверены?
РАФУЛЬ. Да.
БЕГИН. Хорошо. Так где мы встречаемся?
РАФУЛЬ. Можно у меня.
БЕГИН. Хорошо. (Вешает трубку. Звонок. Поднимает трубку.) Алло?
РАФУЛЬ. Вы помните, где я живу?
БЕГИН. Помню. А кто это?
РАФУЛЬ. Рафуль.
БЕГИН. A-а, Рафуль. Здравствуйте, Рафуль. Как поживаете? Давненько о вас ничего не было слышно.
РАФУЛЬ. Мы только что с вами разговаривали.
БЕГИН. Серьезно? Надо же, как тесен мир.
РАФУЛЬ. Я вас жду.
БЕГИН. Еду. (Кладет трубку. Звонок. Поднимает трубку.) Алло?
РАФУЛЬ. Я забыл вам сказать, что звоню не из дома.
БЕГИН. Не из дома? А что случилось?
РАФУЛЬ. Я как раз поэтому и звоню. Черный орел на красной крыше.
БЕГИН. Что-что? Кто это говорит?
Фокусник
На сцене — ФОКУСНИК. Из-за кулис выходит смущенный ЧЕЛОВЕК.
ЧЕЛОВЕК. Простите, господин фокусник. (Пауза.) Прошу прощения… (Пауза.) Господин фокусник, я очень прошу меня извинить.
ФОКУСНИК. Вы что, не видите? Я занят.
ЧЕЛОВЕК. Простите. (Уходит за кулисы, затем снова возвращается.) Я очень извиняюсь, господин фокусник… (Пауза.)
ФОКУСНИК. В чем дело?
ЧЕЛОВЕК. Я только хотел спросить… насчет своей жены.
ФОКУСНИК. Кого?
ЧЕЛОВЕК. Жены… Моей жены. Десять минут назад вы соизволили распилить ее на две части.
ФОКУСНИК. Ну, распилил. (Продолжает номер. Видя, что человек не уходит.) Вы чего-нибудь ждете?
ЧЕЛОВЕК. Нет, я только насчет жены.
ФОКУСНИК. Ну.
ЧЕЛОВЕК. Вы распилили ее на две части.
ФОКУСНИК. Вы это уже говорили.
ЧЕЛОВЕК. Ну вот. Она все еще… распиленная.
ФОКУСНИК. Ну и что? В чем, собственно, дело?
ЧЕЛОВЕК. Я только хотел спросить… Я, конечно, ничего не понимаю в фокусах, но… когда вы ее снова обратно склеите?
ФОКУСНИК. Не понял.
ЧЕЛОВЕК. Я хочу сказать, когда вы опять склеите две половинки в одну?
ФОКУСНИК. Я, сударь, ничего не склеиваю. Здесь не столярная мастерская.
ЧЕЛОВЕК. Я страшно извиняюсь.
ФОКУСНИК. Ничего.
ЧЕЛОВЕК(собирается уходить, но потом останавливается). Но господин фокусник…
ФОКУСНИК. Я вас слушаю.
ЧЕЛОВЕК. Моя жена… Она разделена на две части. Вы должны ее склеить. То есть соединить. Чтобы она стала, как раньше. (Пауза.) Помните, она вызвалась десять минут назад, чтобы ее распилили, и вы ее распилили. А теперь мы все ждем, когда же будет трюк.
ФОКУСНИК. Трюк? Я трюками не занимаюсь. Я фокусник.
ЧЕЛОВЕК. А как же моя жена?
ФОКУСНИК. Что, ваша жена?
ЧЕЛОВЕК. Она распилена. Она ведь не может так жить, когда она распилена на две части.
ФОКУСНИК. А почему вы не вызываете «скорую»? Судя по тому, что вы рассказываете, она нуждается в медицинской помощи.
ЧЕЛОВЕК. В каком смысле? Что вы хотите этим… А как же трюк?
ФОКУСНИК. Заладил, как попугай: трюк, трюк. Я вам пытаюсь вежливо объяснить, а вы опять за свое.
ЧЕЛОВЕК. Я требую немедленно склеить мою жену.
ФОКУСНИК. Во-первых, не надо на меня орать. Если я разозлюсь, то могу превратить вас в кролика. А во-вторых, если ваша жена действительно распилена на две части, то она, скорей всего, умерла.
ЧЕЛОВЕК. Как умерла?
ФОКУСНИК. Вы же сами сказали, что она распилена на две части, разве не так?
ЧЕЛОВЕК. Но вы же фокусник.
ФОКУСНИК. Какое это имеет значение?
ЧЕЛОВЕК. Распилить жену на части — это я тоже могу.
ФОКУСНИК. Нет никакой необходимости. Я это уже сделал.
Оккупация Советского Союза
Одной из самых блестящих операций израильской армии во время «Десятиминутной войны», несомненно, была оккупация Советского Союза, хотя со стратегической точки зрения эта операция считалась второстепенной. Выполнение задачи было возложено на боевую группу из трех человек (по уставу для операций такого масштаба положено выделять двенадцать) — командира группы ефрейтора Зингера и двух его заместителей — рядового Кевер-Рахель[12] и рядового Абутбуля.
Подготовка к операции проходила в порту города Нагарии. 21 сентября в 6 часов утра заместитель командира Яфат передал по телефону код операции. Ефрейтор Зингер скомандовал: «За мной!» — и два его подчиненных прыгнули за ним в воду. Они переплыли Эгейское море, Дарданеллы, Босфор и высадились на северном берегу Черного моря. Дерзкий план ефрейтора Зингера был на удивление прост. Двое его подчиненных должны были окружить Советский Союз с востока и с запада и зажать его в клещи. Сам ефрейтор Зингер должен был тайно пересечь Советский Союз и окопаться в тылу, на берегу Северного Ледовитого океана, чтобы остановить возможное отступление советских войск на Северном фронте.
Задача была выполнена с образцовой точностью. Рядовой Абутбуль сел на мотороллер, заранее подготовленный для него служащими материальной части, и начал окружать Советский Союз вдоль румынской, венгерской, чешской и польской границ. Бравым солдатам Красной Армии ничего не оставалось, как сложить оружие к его ногам, так что Абутбулю пришлось объезжать образовавшуюся в результате огромную груду оружия, из-за чего он потерял целых две минуты драгоценного времени. В это время рядовой Кевер-Рахель, оседлав верблюда, молниеносно окружил юго-восточные республики Советского Союза и, уничтожив на своем пути несколько ракетных баз, окопался на берегу Охотского моря. Погибающая Красная Армия, которой, как и предвидел Зингер, было приказано отступить и окопаться на второй линии фронта, попала в засаду и была наголову разбита. Поражение было полным и безоговорочным. На Кремлевской стене был вывешен белый флаг. Президент Советского Союза объявил о капитуляции. Обратившись к русскому народу с речью, ефрейтор Зингер пообещал обеспечить бесперебойную поставку муки и воды.
Уже через девять минут сорок секунд после того, как ефрейтор Зингер получил команду начать операцию, он с гордостью и удовлетворением послал заместителю командира телеграмму следующего содержания:
«Советский Союз в наших руках. Повторяю. Советский Союз в наших руках. Потерь нет. Рядовой Кевер-Рахель вывихнул ногу».
На что заместитель командира отправил ему ответную телеграмму: «Поздравляю. Китай захватывать не надо. Повторяю. Китай захватывать не надо. В столовой сегодня вечером дежурят рядовые Авраам Эпштейн и Менаше Абутбуль».
Вдова Робинзон
Вдова РОБИНЗОН. ГЕРДА КУК. ШЛЕЗВИГ КУК.
Вдова Робинзон принимает у себя в гостях Герду и Шлезвига.
РОБИНЗОН. Хотите кофе?
ШЛЕЗВИГ. С удово…
ГЕРДА. Большое спасибо, госпожа Робинзон, мы только что пили. (Бросает на Шлезвига мрачный взгляд.)
ШЛЕЗВИГ(шепотом). Герда, я пить хочу.
ГЕРДА (шепотом). Перестань, Шлезвиг, прекрати, она в трауре.
ШЛЕЗВИГ (шепотом). Но ведь прошло уже пять лет.
ГЕРДА (шепотом). Сиди тихо, ты в этом ничего не понимаешь… (Качает головой, в знак соболезнования.) Да, так-то вот. (Слышен звук пролетающего самолета.)
ШЛЕЗВИГ. Самолет.
РОБИНЗОН (улыбаясь). Да, самолет.
ГЕРДА (шепотом). Как ты смеешь? Ты что, забыл? Это же ей напоминает!
ШЛЕЗВИГ (шепотом). Он был летчиком?
ГЕРДА (шепотом). Прекрати! (Вслух, обращаясь к Робинзон и продолжая качать головой.) Да, так-то вот.
РОБИНЗОН. Может, выпьете чего-нибудь?
ГЕРДА. Нет, спасибо. (Толкает Шлезвига локтем в бок.)
ШЛЕЗВИГ (слабым голосом). А может быть… (Герда вонзает в него пронзающий взгляд, и он замолкает. Длинная пауза.) Через неделю Песах.
РОБИНЗОН (улыбаясь). Да, Песах.
ГЕРДА (шепотом). Шлезвиг, ты же знаешь, что ей это напоминает!
ШЛЕЗВИГ (шепотом). Что, и Песах тоже?
ГЕРДА(шепотом). Его звали Песах.
ШЛЕЗВИГ. Извините, госпожа Робинзон.
РОБИНЗОН. За что?
ШЛЕЗВИГ. Ну, за то, что… (Встречается взглядом с Гердой.) Нет, ничего, это я так…
ГЕРДА. Шлезвиг, он очень деликатный. Все время извиняется. (Длинная пауза.)
РОБИНЗОН. Я вам говорила, что через месяц выхожу замуж? (Герда и Шлезвиг встают.)
ШЛЕЗВИГ. Поздравляю, госпожа Робинзон!
ГЕРДА (шепотом). Чтоб ты провалился со своими поздравлениями. У нее траур!
ШЛЕЗВИГ (шепотом). Она сказала, что выходит замуж.
ГЕРДА (обращаясь к Робинзон). Вы, конечно, делаете это по экономическим соображениям?
РОБИНЗОН. Нет, мне просто нужен муж.
ГЕРДА. A-а… (Пауза.) Значит, вы делаете это ради детей?
РОБИНЗОН. Нет, ради самой себя. (Герда и Шлезвиг садятся. Пауза.) Вы придете на свадьбу?
ШЛЕЗВИГ (испуганно). Спасибо, но мы только что пили.
ГЕРДА (утирая слезу). Придем, придем, конечно, придем, почтем за честь.
Оккупированные территории
БЕРТА и ЦВИ принимают гостя, ЗЭБАЦА.
БЕРТА. Кушай, Зэбац, кушай.
ЗЭБАЦ. Спасибо.
БЕРТА. Почему ты не кушаешь? Остынет.
ЗЭБАЦ. Большое спасибо. Я только хотел спросить, где у вас тут туалет.
ЦВИ и БЕРТА (оскорбленно). Туалет?
ЗЭБАЦ. Да, туалет.
БЕРТА. Кушай, Зэбац, кушай.
ЗЭБАЦ. Я имею в виду, туалет, ну… удобства.
БЕРТА. А вам, что, неудобно, господин Зэбац?
ЗЭБАЦ. Да нет, что вы, мне очень удобно.
БЕРТА. Так ешьте тогда.
ЗЭБАЦ. Мне надо в сортир.
ЦВИ. Зэбац, здесь женщина!
ЗЭБАЦ. Прошу прощения, но я не знаю, как это сказать по-другому… Ноль-ноль?
ЦВИ. Кто с кем играет?
ЗЭБАЦ. Цви, мне надо в уборную!
БЕРТА. Зачем?
ЗЭБАЦ. Что значит, зачем? Мне надо по… по…
ЦВИ. Зэбац, здесь присутствует женщина!
ЗЭБАЦ. Извини. (Пауза.) Цви, я больше не могу, я хочу пи-пи.
БЕРТА. Скажи лучше, что хочешь вернуть арабам оккупированные территории.
ЗЭБАЦ. При чем здесь территории? Я не говорил ни про какие территории. Я мигом. Туда и обратно.
БЕРТА. А почему мы должны в это верить?
ЦВИ. Вот именно. Почему?
ЗЭБАЦ. Ты что, Цви, меня не знаешь?
ЦВИ. Знаю, конечно, знаю, ты — Зэбац, верно?
ЗЭБАЦ. Верно.
ЦВИ. Ну вот видишь, в наши дни ни в чем нельзя быть полностью уверенным. Когда человек входит, он один, а когда выходит — он уже не тот, что был.
ЗЭБАЦ. Если хотите, я могу оставить дверь открытой.
ЦВИ. Зэбац, не забывай: здесь присутствует женщина.
ЗЭБАЦ. Я могу свои часы в залог оставить.
БЕРТА. Грязная сделка.
ЦВИ (презрительно смеясь). Взятка.
ЗЭБАЦ. Отличные часы. Швейцарские. Правда. Я их купил. Что ты смеешься, Цви?
ЦВИ. Послушай, Зэбац. Давай поговорим как два взрослых человека. Ты — здесь, я тебя вижу. Ты входишь…
БЕРТА. Теперь понимаешь, Зэбац?
ЗЭБАЦ. Понимаю.
БЕРТА. Тогда ешь. (Пауза.)
ЗЭБАЦ. Ну, Цви! Ну только один разок. (Цви отрицательно мотает головой.) Берта, вы даже не заметите. (Кричит.) Что, в этом государстве уже и пописать спокойно нельзя?! Сразу надо обвинить человека в том, что он хочет вернуть арабам территории?!
Пауза. Неожиданно на его лице появляется выражение огромного облегчения. Берта и Цви с отвращением смотрят на его брюки.
БЕРТА (с укором). Зэбац!
ЦВИ. Что ты наделал, Зэбац?
ЗЭБАЦ. Прошу прощения, господа. Но, как говорится, вылетела птичка — не поймаешь.
Исайя и Иеремия
АЙЗЕК заканчивает свой ужин. Его жена ВАФЛЯ нежно кладет ему руку на плечо.
ВАФЛЯ. Айзек, я хочу тебя кое о чем спросить. (Айзек вопросительно смотрит на нее.) Ты знаешь, сколько у меня грудей?
АЙЗЕК. Знаю.
ВАФЛЯ. Сколько?
АЙЗЕК. Две.
ВАФЛЯ. Верно. (Пауза.) Ты сам сосчитал?
АЙЗЕК. Сам.
ВАФЛЯ. А может, тебе сказал кто-нибудь?
АЙЗЕК. Нет, я сам сосчитал. Причем не один раз.
ВАФЛЯ. А ты иногда о них думаешь?
АЙЗЕК. Все время думаю. Они у меня из головы не выходят. А также твоя попа и мой автомобиль. Уж такой я человек.
ВАФЛЯ. А ты их любишь?
АЙЗЕК. Грудки твои? Да я их люблю сильней, чем свою мать. Если бы мне предложили выбирать: отрезать тебе грудь или зарезать мать, я бы предпочел зарезать мать, отца и трех своих сестер в придачу.
ВАФЛЯ. Я горжусь тобой.
АЙЗЕК. И дядю моего Эльханана.
ВАФЛЯ. Спасибо, Айзек. Моим грудкам очень приятно это слышать. Вечером я отведу их в ванную. Тебе, наверное, странно, почему это я вдруг с тобой об этом говорю?
АЙЗЕК. Да нет, что тут странного? Женщине захотелось поговорить про свои груди. Ничего странного.
ВАФЛЯ. И все-таки кое-чего о моих грудях ты еще не знаешь. Я тебе до сих пор про это не рассказывала. А сейчас вот хочу рассказать. (Пауза.) Дело в том, что у них есть имена. Одну зовут Исайя, а вторую — Иеремия.
АЙЗЕК. А какая из них Исайя и какая — Иеремия?
ВАФЛЯ (показывая на правую грудь). Это Исайя. (Показывая на левую.) А это — Иеремия. Ты не хочешь спросить, почему я тебе до сих пор об этом не рассказывала?
АЙЗЕК. А что тут спрашивать? Жена и автомобиль — две самые загадочные в мире вещи. Что тут непонятного?
ВАФЛЯ. Но ты на меня за это не сердишься?
АЙЗЕК. С чего это мне сердиться? Что, я обед пропустил? Или мне дверцу машины поцарапали? С чего мне сердиться?
ВАФЛЯ. Как ты прав, Айзек, когда говоришь, что женщины — существа таинственные.
АЙЗЕК. И мою двоюродную сестру Ривку тоже.
ВАФЛЯ. Что ты сказал?
АЙЗЕК. И ее бы тоже зарезал.
ВАФЛЯ. Я горжусь тобой. Ну вот. Поскольку ты теперь знаешь мою тайну, можешь с ними познакомиться.
АЙЗЕК (протягивает руку к правой груди). Очень приятно. Я — Айзек.
ВАФЛЯ. У грудей нет рук. Ты ее просто сожми. Она поймет.
АЙЗЕК (сжимает правую грудь жены). Привет, Иеремия.
ВАФЛЯ (поправляя его). Исайя.
АЙЗЕК. Привет, Исайя. (Сжимает левую грудь.) Привет, Иезекииль.
ВАФЛЯ (поправляя его). Иеремия.
АЙЗЕК. Иеремия. А можно я буду называть их Исайка и Ерема?
ВАФЛЯ. Боюсь, они с этим не согласятся. Скоро ты сам поймешь почему. Как бы там ни было, теперь ты знаешь, что в течение последних пятнадцати лет ты каждую ночь трудился над Исайей и Иеремией.
АЙЗЕК. А мне это ничуть не мешает. И я ужасно рад, что два года назад нам удалось купить автомобиль.
ВАФЛЯ. Исайя и Иеремия — это две замечательные книги, отличающиеся великолепием стиля и гуманизмом.
АЙЗЕК. Да?
ВАФЛЯ. Я тебе все это рассказываю, чтобы ты понял, почему Шведская академия наук решила удостоить тебя Нобелевской премии по литературе за этот год. (Пауза.)
АЙЗЕК (не выказывая удивления). И сколько это будет?
ВАФЛЯ. Не знаю. Но, Айзек, дорогой! Ты только подумай! Ведь это же Нобелевская премия. Тебя это не удивляет?
АЙЗЕК. А чему тут удивляться? Пятнадцать лет почти каждую ночь я занимался Исайей и Иеремией. Верно? Исайя и Иеремия — это две замечательные книги, отличающиеся великолепием стиля и гуманизмом. Верно? Сочини две таких книги — вот тебе и Нобелевская. Меня лично это абсолютно не удивляет.
ВАФЛЯ. Я горжусь тобой. Ты знаешь, что ты ученый и гуманист?
АЙЗЕК. Ну ты даешь! Конечно же я знаю, что я ученый и гуманист. Иначе за что бы мне дали Нобелевскую премию? А когда можно получить чек?
ВАФЛЯ. Прямо сейчас. Король Швеции ожидает тебя на кухне. Я тебя просто хотела к этому приготовить.
АЙЗЕК. А чего тут готовить? Заслужил Нобелевскую премию — получи Нобелевскую премию. Чего тут мудрить? Как его зовут?
ВАФЛЯ. Густав-Адольф.
АЙЗЕК (кричит). Густав!
ГУСТАВ (из-за кулис). Я здесь!
АЙЗЕК (кричит). Можешь войти! И Нобелевскую не забудь.
Входит ГУСТАВ-АДОЛЬФ с подносом, на котором лежит бархатная подушечка. На ней — пергаментный свиток. Густав протягивает Айзеку руку.
ГУСТАВ. Густав-Адольф. Король Швеции.
АЙЗЕК (пожимая ему руку). Айзек Фукс. Лауреат Нобелевской премии этого года за гуманизм в литературе.
ГУСТАВ. Поклонитесь.
АЙЗЕК. Не хочу.
ГУСТАВ. Ну и не надо. (Разворачивает свиток, читает.) Господин Айзек Фукс, позвольте мне от имени Шведской академии наук вручить вам Нобелевскую премию за тысяча девятьсот семидесятый год за гуманизм в литературе. Вы удостоены этой премии за вашу неустанную работу над Исайей и Иеремией. Исайя и Иеремия…
АЙЗЕК. Прошу прощения. Мы не понимаем по-шведски.
ГУСТАВ. Но я говорю на иврите.
АЙЗЕК. Вообще-то, да.
ГУСТАВ (продолжает читать свиток). Исайя и Иеремия…
АЙЗЕК. Короче, сколько?
ГУСТАВ. Двести тысяч крон.
АЙЗЕК. А в долларах? Сколько это будет в долларах?
ГУСТАВ. Сто тысяч. За вычетом одного и двух десятых процента комиссионных в соответствие с курсом доллара. Упсальский экспортный банк всегда к вашим услугам. (Достает чековую книжку, начинает выписывать чек.)
АЙЗЕК. Распишитесь на обратной стороне.
ГУСТАВ. Слушаюсь. (Отдает чек Айзеку.)
ВАФЛЯ (аплодирует). Я горжусь тобой! Я горжусь тобой!
Густав протягивает Айзеку руку на прощанье.
АЙЗЕК (пожимая ему руку). Будете в наших краях — заглядывайте.
ГУСТАВ. Может все-таки поклонитесь?
АЙЗЕК. Нет.
ГУСТАВ. Ни за что?
АЙЗЕК. Не дождешься. Сам кланяйся.
ГУСТАВ. Простите, что вы сказали?
АЙЗЕК. Я говорю, сам кланяйся.
Густав смущенно кланяется и уходит.
Дружба
Торжественный прием в американском посольстве.
МИНИСТР. Уважаемый американский посол, дамы и господа, по случаю вашего праздника независимости наше правительство поручило мне, министру иностранных дел, поздравить ваш великий и прекрасный народ, лидера свободного мира, нашего друга и союзника…
ПОСОЛ. Нашего друга.
МИНИСТР. Что?
ПОСОЛ. Нашего друга. Не союзника. Только друга.
МИНИСТР. Разумеется, нашего друга, нашего хорошего друга, великого друга. Поднимем же бокалы в честь развивающейся и крепнущей дружбы между нашими странами. Выпьем за братский союз…
ПОСОЛ. За дружбу.
МИНИСТР. Да, за дружбу, и за какую дружбу! Но немножко и за союз…
ПОСОЛ. Нет, только за дружбу.
МИНИСТР. За неформальный союз!
ПОСОЛ. За дружбу.
МИНИСТР. За вечную дружбу.
ПОСОЛ. За просто дружбу.
МИНИСТР. Но за… сердечную дружбу.
ПОСОЛ. Сердечную.
МИНИСТР. За союз двух сердец.
ПОСОЛ. За дружбу!
МИНИСТР. Хорошо, за дружбу. Я так и сказал: за дружбу. Господа, есть просто дружба, и есть дружба с большой буквы. Есть дружба с со…
ПОСОЛ. Просто дружба! Я же сказал: дружба!
МИНИСТР. Хорошо, хорошо, не надо кричать. Я не хотел сказать: с со-ЮЗНИКАМИ! Я хотел сказать: с СОСЕДЯМИ! Есть дружба с СОСЕДЯМИ. А есть дружба с АМЕРИКОЙ. И когда мы говорим о дружеских отношениях с Америкой, мы не забываем, что стоим перед лицом союза…
ПОСОЛ. Союза! Ты сказал «союза»!
МИНИСТР. Советского Союза. Я сказал: Советского Союза. Потому что, если Советский Союз захочет нас уничтожить, разве Америка не захочет превратить дружбу в братский союз…
ПОСОЛ. Др-р-ружбу!!!
МИНИСТР. Дружбу, дружбу… содружество. (Вдруг, со слезами на глазах, встает на колени.) Дай двести миллионов!
ПОСОЛ. Что-о?!
МИНИСТР. Двести миллионов. Дай! Дай, и я не буду больше мучить тебя «союзом»…
ПОСОЛ. Господин министр, это официальный прием…
МИНИСТР. Да, я знаю, я знаю. Прием… Независимость… Шампанское. От чистого сердца… щедро… дай. Дай! Брось их на землю! Я подберу… Как собака. На коленях прошу…. Подбрось их в воздух… Засунь мне их в задницу. Проститутка! Дай!
ПОСОЛ. Господин министр иностранных дел…
МИНИСТР. Не называй меня министром. Лучше… менестрелем. Да, менестрелем. Слугой… Чертом лысым! Возьми меня с собой в Америку, а? Я буду тебе помогать. В Америке. Я буду тебе прислуживать. Как слуга. Посмотри, я и одет-то как горничная. Ну, возьми, что тебе стоит, прошу тебя. Не надо мне никаких денег. Только возь-ми-и-и-и… (Рыдает у ног посла. Посол хлопает его по плечу, пытаясь успокоить. Министр иностранных дел встает. Продолжает умоляющим голосом.) Но если вдруг на нас нападет Россия… (Замолкает и смотрит на посла.) Если вдруг Россия…
ПОСОЛ (поет).
О, если Россия на вас нападет
и ракетами вас закидает,
мы будем опять
в сторонке стоять
и смотреть, как вас убивают.
А когда вы умрете
и в землю сойдете,
мы прольем крокодиловы слезы,
и на вашу могилу,
вздохнув с облегченьем,
положим гвоздики и розы.
Предыдущая
Стр. 18 из 18