– Тогда решено, – заявил Рай. – Я пойду…
– Но не один, – перебил его отец и, не дожидаясь возражений, добавил: – Никому не дозволено выходить из дворца в одиночку.
Первым отозвался Алукард, бледный и измученный. Он вцепился руками в подлокотники и хотел подняться, но его опередила Лайла. Она отставила бокал и шагнула вперед.
– Ленос, уложи капитана спать, – велела она и обернулась к королю. – С его высочеством пойду я.
Максим нахмурился:
– Как я могу доверить тебе жизнь моего сына?
Она склонила голову, откинув темную челку и открыв расколотый глаз. И этот единственный дерзкий жест сразу показал Раю, за что его брату так нравится Лайла.
– Как? – переспросила она. – Очень просто. Потому что ни тени, ни павшие не могут меня тронуть. Потому что я хорошо владею магией и еще лучше – клинком, и в моей крови больше силы, чем во всем вашем чертовом дворце. Потому что я умею убивать, не задумываясь, а сверх того – потому что у меня уже вошло в привычку оберегать жизнь ваших сыновей. Обоих.
Будь здесь Келл, он бы побледнел.
Король же побагровел.
Алукард издал слабый вымученный звук – рассмеялся, наверное.
Королева молча глядела на удивительную девчонку.
А Рай, вопреки всему, улыбнулся.
У принца имелись всего одни доспехи.
Они никогда не видали битвы, не видали вообще ничего, кроме взгляда скульптора, трудившегося над небольшим скульптурным портретом принца, который сейчас стоял в комнате родителей, – подарок Максима Эмире на десятую годовщину свадьбы. Рай надевал эти доспехи всего один раз и планировал снова надеть на свой двадцатый день рождения, но в тот вечер вообще все пошло не как задумано.
Доспехи были легкие, слишком легкие для настоящего боя, зато смотрелись на славу: мягкое чеканное золото с жемчужно-белой каймой и капюшоном кремового цвета. При каждом шаге они еле слышно звенели, будто далекие колокола.
– От скромности не помрешь, – усмехнулась Лайла, увидев, как он расхаживает по вестибюлю дворца.
Она давно уже стояла в дверях, глядя на город и туман, еще клубившийся в предполуденном свете, но, услышав тихие шаги Рая, обернулась и чуть не расхохоталась. И надо признать, у нее были на то причины. Ведь сама Лайла была одета в простой плащ и поношенные сапоги, а с перевязанными руками выглядела как пират после битвы, а он рядом с ней сверкал золотом, в полной гармонии с серебристыми стражниками за спиной.
– Скромность – не главное мое достоинство, – отозвался Рай. Ему представилось, как Келл качает головой – сердито, но в то же время весело. И пусть вид получился дурацкий, но Рай хотел, чтобы его заметили. Чтобы люди, все, кто еще остался, знали – принц не прячется. Не боится темноты.
Они спускались по дворцовой лестнице. Лицо Лайлы стало суровым, израненные руки сжались в кулаки. Он не знал, с чем она столкнулась в святилище, но стычка явно была не из приятных. И при всей напускной веселости взгляд у нее сейчас был такой, что Рай, встретившись с ней глазами, содрогался.
– Тебе эта затея не нравится, – сказал он. Не спросил – сказал. Но его слова что-то всколыхнули в Лайле, зажгли огонек в глазах, разбудили усмешку.
– Определенно.
– Тогда почему улыбаешься?
– Потому что я обожаю безумные затеи, – ответила она.
Они вышли на площадь у подножия лестницы. Цветы, обычно окаймлявшие ступени, превратились в скульптуры из черного стекла. На горизонте в десятке мест поднимался дым – не тонкие струйки из каминных труб, а черные перья пожаров. Рай выпрямился. Лайла запахнула куртку.
– Готов?
– Мне не нужен провожатый.
– Вот и хорошо, – ответила она. – А мне не нужен принц, наступающий на пятки.
Рай вздрогнул.
– Но ты сказала отцу…
– Что смогу сохранить тебя в живых, – ответила она и оглянулась. – Но ты и сам неплохо справишься.
Ему сразу стало легче. Потому что из всех людей в его жизни, включая брата, родителей, стражников и даже Алукарда Эмери, только Лайла, первая и единственная, обращалась с ним так, словно он не нуждался ни в каком спасении.
– Стража, – крикнул он посуровевшим голосом. – Разойдись.
– Ваше высочество, – заговорил один, – мы не должны…
Он обернулся к ним.
– Нам нужно обыскать немалое пространство. И, насколько я знаю, у каждого из нас есть пара зрячих глаз… – Он покосился на Лайлу, сообразив, что только что ляпнул. – Так что пустите их в дело и найдите всех, кто жив.
Поиски были нелегкие.
Тел было очень много. И, что гораздо хуже, часто попадались не тела, а то, что от их осталось, – груды тряпья и горстки пепла, разметанные зимним ветром. Он вспомнил сестру Алукарда, Анису, горевшую изнутри. Так случалось с теми, кто проиграл битву с Осароном. А как же павшие? Тысячи людей, не вступивших в бой с королем теней. Они сдались, уступили. Где они? Сидят, как в темнице, в недрах собственного разума? Можно ли их спасти? Или они безнадежны?
– Вас ир, – шептал он над телами, которые находил, и над теми, которых не было.
«Идите с миром».
На улицах было полно народу, но он шел сквозь толпу, как призрак. Их взгляды скользили мимо. Он шел, сверкая золотом, но они все равно не замечали. Он звал их, но они не отвечали. Не оборачивались.
«Осарон уже давно забрал у меня всё, что мог».
А он сам-то в это верит?
Нога скользнула по земле, и, опустив глаза, он увидел, что часть мостовой изменилась, камень превратился в черное стекло, такое же, как цветы на лестнице.
Он присел, провел перчаткой по гладкому пятачку. Тот не был холодным. Но и теплым его не назовешь. И не влажный, как лед. Он вообще никакой. Так не бывает. Рай с досадой выпрямился и продолжил поиски – искал тех, кому сможет помочь.
Серебристые – так их прозвали. Люди, которые горели в огне Осароновой магии и все же остались в живых. Жрецы, оказывается, уже нашли несколько таких человек – почти все они встали с больничных коек, которыми был уставлен Розовый зал.
Но сколько еще осталось в городе?
В конце концов первого серебристого отыскал не Рай.
Тот сам его нашел.
Из какого-то дома ему навстречу выкатился маленький мальчик. На его коже блестели, словно лучики, серебряные линии, черные волосы падали на лихорадочно блестевшие глаза. Он рухнул на колени к ногам Рая и прошептал:
– Мас варес.
«Мой принц».
Прямо в доспехах Рай опустился на колени, царапнув золотыми поножами о булыжную мостовую.
– Все хорошо, – сказал он мальчику. Тот плакал, размазывая слезы по серебряным полоскам на щеках.
– Я совсем один, – всхлипывал он. – Совсем один.
– Теперь уже нет, – сказал принц.
Он шагнул к дому, но в руку вцепились маленькие пальцы. Мальчик покачал головой, и Рай увидел, что грудь у него припорошена серым пеплом. Все ясно. В доме никого не осталось.
Теперь уже нет.
Лайла отправилась прямиком на ночной рынок.
Город вокруг нее не был пуст. Но лучше бы уж был – а то сейчас еще страшнее. Те, кто уступил чарам Осарона, бродили по улицам, как лунатики, которые, не просыпаясь, выполняют задачи, заложенные в них еще наяву.
То, что осталось от ночного рынка, походило на блеклую тень. Половина его сгорела, а все, что осталось, было как мертвое.
Зеленщик нахваливал зимние яблоки, а в его глазах клубились тени. Женщина предлагала цветы, края которых покрылись черной изморозью. Лайла брела, словно по морю живых марионеток, и невольно высматривала в воздухе ниточки, за которые их дергают.
Рай шел по городу, как призрак, но Лайла чувствовала себя незваным гостем. Люди смотрели на нее, хищно прищуриваясь, но порезы у нее на руках были еще свежи, и кровь отпугивала их, хотя шепотки за спиной не стихали всю дорогу.
По всему рынку под ноги попадались островки черного льда – будто кто-то расплескал по земле воду с чернилами и заморозил ее. Лайла обходила их стороной легкой поступью воровки и с грацией бойца.
Она направлялась в дальний конец рынка, к знакомой зеленой палатке Каллы, и вдруг увидела могучего бородача с серебристыми шрамами на руках и горле. Он высыпал в реку полную тачку огненных камней.
– Тебе меня не одолеть! – кричал он. – Чудовище, я тебе не по зубам!
Камни с грохотом посыпались в реку. Полузамерзшая вода зашипела, взвилось облачко пара.
И в тот же миг иллюзия развеялась.
Зеленщик, цветочница, все остальные павшие на рыночной площади вдруг обернулись к бородачу, словно очнувшись от тяжелого сна. Но это было не так. В них вздымалась темнота. Осарон поднял голову и смотрел по сторонам их глазами. Они двигались слаженно, как единое тело, которое им не принадлежало.
– Болван, – прошептала Лайла, двигаясь к бородачу, но тот словно не заметил. Ему было все равно.
– Сразись со мной в открытую, трус! – ревел он, и рядом с ним оторвался и взметнулся в воздух полог ближайшей палатки.
Толпа недовольно загудела.
– Как ты смеешь! – проговорил зеленщик и вытащил нож. Его глаза тускло блестели.
– Король этого не потерпит, – сказал еще кто-то и стал складывать веревку. В воздухе запахло насилием, и Лайла вдруг осознала – в павших Осарон черпает покорность, а в охваченных лихорадкой – энергию. Но те, кто вырвался из-под заклятия, ему не нужны. А с ненужными разговор короткий…
Лайла бросилась к нему, превозмогая боль в раненой ноге.
– Берегись! – крикнула она и метнула первый нож. Он ударил нападавшего в грудь, погрузился по рукоятку, но зеленщик, падая, успел тоже метнуть нож.
Лайла повалила бородача наземь. Металл просвистел у них над головами.
Незнакомец в ужасе уставился на нее, но объясняться было некогда. Павшие с оружием в руках наступали со всех сторон. Один из них ударил кулаком по земле, и кусок мостовой величиной с прилавок вздыбился, как щит.
Он возвел еще одну самодельную стенку и обернулся, явно намереваясь соорудить третью, но у Лайлы не было желания оказаться в темнице. Она рывком поставила бородача на ноги и юркнула в ближайшую палатку. В брезентовый полог ударился стальной чайник.