– Я же говорил, выдержит, – произнес Холланд, сложив руки.
– Вид у нее до сих пор неважный, – сказал Алукард. – Не обижайся, Бард.
– Ладно уж, не обижусь, – прохрипела она. Подняла глаза и заглянула в их лица – бледное Келла, мрачное Холланда, напряженное Алукарда – и поняла, что была на волосок от гибели.
Опираясь на Келла, встала на ноги.
На мостовой валялись тела десяти «медных воров». У Лайлы задрожали руки, и она что есть силу пнула ближайшего. Пинала опять и опять, пока Келл не привлек ее к себе. Легкие рвались и хрипели, хоть рана на груди и зажила.
– Я сбилась со счета, – простонала она ему в плечо. – Думала, их шесть…
Келл смахнул слезу с ее щеки. Она и не заметила, что плачет.
– Ты провела в море всего четыре месяца, – сказал он. – Сколько врагов ты успела нажить?
Лайла рассмеялась – коротко, болезненно. Он обнял ее крепче.
Они долго стояли так. А Алукард и Холланд бродили среди трупов, извлекая из мертвых тел ее ножи.
– И какой из этого вывод, Бард? – спросил капитан, вытирая нож о рубашку одного из покойников.
Лайла окинула взглядом тела людей, которых она когда-то пощадила на борту «Медного вора».
– Мертвые не помнят обид.
Они возвращались молча. Келл обнимал Лайлу за талию, хоть она уже и не нуждалась в поддержке. Холланд шел впереди, и Лайла не сводила глаз с его затылка.
Он мог этого и не делать.
Мог бросить ее истекать кровью на улице.
Мог стоять и смотреть, как она умирает.
Она сама поступила бы именно так.
«Но этого мало, – думала она. – Он еще не расплатился за Бэррона, за Келла, за меня. Я ничего не забыла».
– Токк, – только и смогла сказать Джаста, когда она появились на палубе. – Что с вами стряслось?
– Розеналь, – любезно ответила Лайла.
– Мы готовы отчалить? – спросил Келл.
Холланд, ничего не сказав, сразу направился в трюм. Лайла посмотрела ему вслед.
«И все равно я тебе не доверяю», – подумала она.
Словно ощутив тяжесть ее взгляда, Холланд оглянулся через плечо.
«Ты меня не знаешь», – читалось в его глазах.
«Ты меня совсем не знаешь».
– Я все думаю о том мальчишке, – сказал как-то Ворт.
Они с Холландом сидели в королевских покоях за низким столиком и играли в ост. Эта игра основывалась на стратегии и риске, и Ворт любил ее – она помогала ему выпускать пар. Но никто не хотел с ним играть, потому что стражникам надоело проигрывать. И поэтому за доской вечно оказывался Холланд.
– О каком мальчишке? – спросил он, перекатывая в ладони фишки.
– О вестнике.
С того посещения прошло два года. Два долгих года они пытались восстановить разбитый город, выстроить убежище от бурь. Но ничего не получилось.
– А что с ним такого? – ровным голосом спросил Холланд.
– У тебя осталась та монетка? – поинтересовался Ворт, хотя знал – да, осталась. Поистертый от времени кусочек металла лежал у Холланда в кармане. Они никогда не говорили об отлучках Холланда, когда он исчезал, а потом возвращался, и в такие минуты от него пахло не пеплом и камнем, а сладкими цветами. Он никогда не исчезал надолго – терпеть не мог эти визиты. Больно было видеть, каким мог бы стать его родной мир, и тем не менее ему снова и снова хотелось заглянуть туда, посмотреть, что скрыто по ту сторону двери. Он не мог отвести глаз.
– А что? – осторожно спросил он.
– По-моему, пришло время отправить письмо.
– Почему именно сейчас?
– Не изображай дурака. – Ворт бросил фишки на стол. – У тебя это не получается. Мы оба знаем, что запасы подходят к концу, а дни становятся короче. Я устанавливаю законы, а люди их нарушают, я навожу порядок, а они обращают его в хаос. – Он провел рукой по волосам, зацепившись пальцами за стальной обруч. Куда только девалось его привычное хладнокровие? Он зарычал и швырнул корону через всю комнату. – Что бы я ни делал, все надежды развеиваются, как дым. На улицах уже перешептываются насчет того, что городу нужна свежая кровь. Как будто этим можно починить изломанный мир, вернуть в него магию.
– И ты хочешь исправить это одним письмом? – спросил Холланд.
– Я буду исправлять это любыми средствами! – взвился Ворт. – Может быть, когда-то их мир был таким же, как наш. Может быть, они знают, что делать.
– Но ведь это они заперли нас здесь, наслаждаются роскошью, пока мы прозябаем, и ты хочешь просить…
– Я сделаю все что угодно, если это пойдет на пользу моему миру, – рявкнул Ворт. – И ты тоже, я знаю. Поэтому-то ты и здесь. Не потому, что ты мой меч, и не потому, что ты мой щит, и даже не потому, что ты мой друг. Ты здесь потому, что мы оба готовы на все ради нашего мира.
Холланд внимательно посмотрел на короля, заметил седину в темных волосах, извечную складку между бровей. Он был по-прежнему обаятелен, притягивал людей, по-прежнему улыбался, если его что-то радовало, но при этом на лице появлялись глубокие морщины. И Холланд знал, что руны на руках Ворта уже не в силах привязывать магию.
Холланд положил одну фишку на стол, как будто игра еще продолжалась.
– Мне казалось, я здесь затем, чтобы удержать твою голову на плечах.
Ворталис натянуто засмеялся, показывая, что оценил шутку.
– И за этим тоже. – И добавил серьезнее: – Послушай, Холланд. К смерти есть много путей, и лишь глупцы выбирают гордость.
Слуга принес буханку хлеба, бутыль кааша, стопку тонких сигар. Даже став королем, Ворт держался старых привычек.
Он взял тугой бумажный рулончик, и Холланд, щелкнув пальцами, протянул язычок пламени.
Ворт откинулся на спинку и посмотрел на горящий кончик.
– Почему ты не захотел стать королем?
– Наверное, высокомерия не хватило.
– Пожалуй, ты мудрее меня, – усмехнулся он и с наслаждением затянулся. – Сдается мне, трон любого превращает в тирана.
Он выдохнул дым и закашлялся.
Холланд нахмурился. Король курил по десять раз на дню и никогда еще не страдал от этого.
– Что с тобой?
Ворт отмахнулся от вопроса, подался вперед, чтобы налить себе бокал, но слишком сильно оперся о край стола и опрокинул его. Фишки рассыпались по полу.
– Ворталис!
Король цеплялся руками за грудь. Его раздирал кашель. Холланд склонился над ним. Рядом на полу догорала сигара. Ворт попытался заговорить, но на губах выступила лишь кровь.
– Кажт, – выругался Холланд и резанул по ладони осколком стекла. Выступила кровь. Он рванул на Ворте тунику, прижал ладонь к груди короля и повелел исцелиться.
Но яд действовал слишком быстро, и сердце короля уже еле билось. Чары не помогли.
– Держись, Ворт… – Холланд провел ладонями над вздымавшейся грудью друга и ощутил в крови яд. Это был вовсе и не яд, а сотни крохотных иголочек из заговоренного металла. Они рвали короля изнутри. Как бы Холланд ни спешил залечить раны, иголочки действовали проворнее.
– Не покидай меня, – приказал антари и, напрягая все силы, стал извлекать иголки. На теле Ворта выступил сначала пот, потом кровь – железные иглы разрывали вены, и мускулы, и плоть, а потом взмывали багрово-красным туманом над грудью короля.
– Ас танас, – приказал Холланд и сжал кулак. Иголки потянулись друг к другу и слились сначала в ком, потом в единый слиток с начертанным на нем проклятием.
Но было поздно.
Он не успел.
Под заговоренной сталью, под руками Холланда король затих. Кровь заливала его грудь, испещрила бороду, блестела в распахнутых пустых глазах.
Рос Ворталис был мертв.
Холланд встал, пошатываясь. Заколдованная сталь выскользнула из пальцев и упала среди рассыпанных фишек для оста. Не укатилась, а с тихим всплеском замерла в луже крови. Крови, которая уже багровела на ладонях Холланда.
– Стража, – тихо позвал он, потом, чего за ним никогда не водилось, повысил голос: – Стража!
В покоях, во всем замке стояла тишина, какой не бывало.
Холланд окликнул еще раз, но никто не пришел на зов. В глубине души он знал, что откликаться уже некому, но его захлестывали ужас и горе. Он заставил себя встать, отошел от тела Ворта, обнажил меч, который его король – его друг – вручил ему в тот день, когда они стояли на балконе, в день, когда Ворталис стал Зимним королем, а Холланд стал его рыцарем. Холланд оставил короля и выбежал за дверь, в замок, окутанный зловещей тишиной.
Он снова позвал стражу, но их, конечно, давно не было в живых.
Коридоры были пусты. Мертвые стражники лежали, уткнувшись в столы, привалившись к стенам, и во всем мире осталось лишь тихий стук капель крови и вина, падавших на блеклые каменные плиты. Должно быть, все произошло в считаные минуты. В секунды. За время, которого хватит, чтобы зажечь сигарету, затянуться и выпустить облако отравленного дыма.
Холланд не заметил рун, начертанных на полу. Не ощутил, как время замедлилось. Ничего не понял, пока не пересек магическую черту, за которой тело увязло, будто воздух внезапно стал густым, как вода.
И где-то в гулких глубинах замка послышался смех.
Совсем не так смеялась Талья, совсем не так смеялся Ворт. В этом смехе не было ни веселья, ни тепла. Он был холоден и остер, как осколок стекла.
– Смотри, Атос, – произнес чей-то голос, – в мою сеть попалась добыча.
Холланд с трудом обернулся на звук, но сзади уже просвистел нож. Зазубренное лезвие глубоко вонзилось в бедро. Вспыхнула ослепительная боль, и он упал на одно колено.
На краю поля зрения танцующим шагом появилась женщина. Белая кожа. Белые волосы. Глаза как льдинки.
– Привет, красавчик, – пропела она и крутанула нож в ране. Холланд завопил. Его крик вдребезги разнес зловещую тишину замка и оборвался вспышкой серебра, лезвием боли. Вокруг шеи обвился кнут. Стиснул горло, лишил воздуха, лишил всего. Рывок – и Холланд рухнул ничком. Он не мог дышать, не мог говорить, не мог отдать приказание крови, растекавшейся по полу.
– Ага, – послышался другой голос, мужской. – Знаменитый Холланд. – Подошел еще один белый силуэт. В руках он сжимал рукоять кнута. – Я так надеялся, что ты останешься жив.