[38] Компенсаторная активность психики, выражающаяся в настроениях, снах, симптомах, и является её попыткой настойчиво напомнить нам, как важно её чтить. Когда Юнг, говоря о неврозе, назвал его раненым богом, он хотел сказать, что симптоматика, которую мы так быстро подавляем, является динамическим представлением травмы какой-то глубинной части нашей души.
Именно сила приобретённых привычек к рефлекторному реагированию, глубина бессознательного, тонкая способность и меркантильная заинтересованность Эго обманывать себя затрудняют определение истории, которой живёт человек. Она имеет реактивный характер? Естественный? Как утверждает Джеймс Хиллман, у души есть свой код, который, хоть иногда и преобладает над всеми препятствиями, гораздо чаще подчиняется формирующим силам истории.[39] Хиллман говорит, что Генри Киссинджер был рождён, чтобы стать государственным секретарём США, это естественный ход истории, начавшейся в тот момент, когда его юное сердце замерло от страха при виде марширующих сверстников, поголовно вступивших в гитлерюгенд и сменивших одни короткие штанишки на другие. Но не этот ли ранний ужас побудил его стремиться к равноправию? Разве власть одних над другими вызывает только лишь влечение, как афродизиак высшей пробы? Возможно, юный Генри и был рождён, чтобы стать политиком, но с такой же вероятностью он мог стать пивоваром, или актёром, или коммивояжёром, очень хорошим, даже самым лучшим, но мы этого никогда не узнаем. Как заметил Торо:
Мы не знаем, где находимся. Помимо этого, почти половину времени своего дня спим. И тем не менее считаем себя мудрыми и поддерживаем хотя бы видимый порядок в своей жизни. [И всё равно] я думаю о великом Благодетеле и Разуме, который возвышается надо мной, человеческим насекомым.[40]
«Видимый порядок», о котором говорит Торо, – это, конечно же, приобретённая личность, опирающаяся на природные инстинкты и таланты. Можем ли мы когда-нибудь представить себе нашу историю не как рефлекторную реакцию на угрозу, а как то, что видит великий Благодетель и Разум?
Переосмысленная история – это то, что мы видим, когда обращаемся к своим снам, занимаемся активным воображением и иным образом уделяем терапевтическое внимание душе, в результате чего диалог с собственным большим неизвестным расширяет знакомый нам мир. Рильке однажды сказал, что мы никогда не сможем увидеть Бога, бесконечную тайну, выходящую далеко за пределы наших ограниченных возможностей, но мы можем повернуться и увидеть мир таким, каким его видит Бог.[41] Именно это имеет в виду аналитическая психология, когда просит Эго согласиться на честный обмен, который Юнг называл Auseinandersetzung, то есть диалогом с собственной Самостью, архетипом естественной целеустремлённости организма.
Из этого диалога вытекает более масштабная история, чем та, которая когда-либо может быть достигнута в узких рамках мира Эго. Вот почему рационализм и современные психологии, ориентированные на эго, неэффективны. Такие подходы лишь укрепляют историю, в которой мы заперты, – безопасный бункер приобретённых установок и утилитарных оправданий. Такие истории – это не те истории, для которых мы были предназначены.
5. Необходимые вымыслы
Часть меня, которая когда-либо будет мне известна, никогда не превысит размеров небольшой поляны посреди дремучего леса… Странные боги выходят из чащи… а потом исчезают и снова возвращаются. Я должен набраться смелости, чтобы позволить им это делать – приходить и уходить.
Я чувствую себя чужеземцем
В мире, построенном не мной.
Это так пугает.
Истинным называется всё, во что мы верим.
Ещё два столетия назад укрепилось мнение, что мы все живём в окружении мифов. «Миф» используется в этой книге в значении аффективно заряженных образов, или има́го, которые служат для активации психики и направления либидо на службу той или иной ценности.
Человек никогда не покидает пространство мифа, поскольку на протяжении всего жизненного пути служит то одному, то другому заряженному образу. Такие образы могут возникать из веяний духа времени, культурных нравов, из нашей родительской семьи, а могут брать начало и в нашей внутрипсихической жизни. По сути, то, что мы называем комплексом, частично содержит в себе мифологию, поскольку обладает определённым мировоззрением, аффективным зарядом, искажает линзу, через которую мы смотрим на мир, соответствует времени и месту, в которых образовался, и имеет сопутствующий сценарий, который мы бессознательно разыгрываем. Когда человек испытывает сильную реакцию по отношению к другому человеку – неважно, позитивную или негативную, – он попадает под власть сильно заряженного образа: возможно, это образ родителя, а может, хищника или объекта желания. Таким образом, мы никогда не покидаем пределов того или иного мифа. Вопрос лишь в том, поддерживают ли заряженные образы, которым служит наша психика, телеологию нашей собственной души или же они враждебны ей?
Когда на человека влияет образ, созвучный желаниям души, он испытывает чувство гармонии, поток его собственной энергии совпадает с движением окружающего мира. В обратной ситуации его терзают сознательные или бессознательные страдания.
В отличие от физической боли, которую человек способен хорошо осознавать, боль по причине вынужденной неаутентичности чаще остаётся неосознанной, но всё ещё может порождать глубокие мучения, которые приводят к тому, что человек погружается в депрессию, испытывает психосоматические болезненные ощущения, которые пытается притупить различными препаратами, может проявлять и по отношению к другим людям или объектам насилие – лишь бы заглушить собственную боль. Согласно одному исследованию, такие страдания переживаются как…
…угроза повреждения целостности Самости, что подразумевает несоответствие между тем, чего человек ожидает от себя, и тем, что он делает или чем является. Серьёзное нарушение психосоциальной траектории жизни человека может вызвать такое несоответствие и тем самым побудить к изменениям в самоощущении.[42]
Большинство из нас живут с этими страданиями с самого раннего детства и настолько привыкли к их постоянным вибрациям, которые не слышны за шумом повседневной жизни, что, стихни мир на минуту, и они растерялись бы, не зная, что делать с открывшимся знанием. Об этом говорил Кьеркегор, когда задавался вопросом, что бы с нами было, если бы мы не испытывали постоянную тревогу.
Антропологи, придерживающиеся идей структурализма, заметили, что гораздо важнее выяснить, как мифы существуют в жизни людей, чем пытаться определить, как их проживают люди. Такие конструкции, вымыслы придают ценность нашей жизни и определяют её, и тем сильнее, чем более они бессознательны. Когда во втором десятилетии прошлого века Юнг переживал кризис среднего возраста, он спросил себя, каким мифом живёт, и обнаружил, что не знает ответа. Этот вопрос послужил отправной точкой для исследования, которым он занимался до конца своей жизни.
Нам всем полезно задаться подобным вопросом. Какие мифы мы проживаем? Проживаем ли мы непрожитые жизни наших родителей, компенсируя их страхи? Зависим ли от стадных инстинктов, которые могут оскорблять душу, но позволять нам чувствовать себя частью толпы? Подвержены ли мы влиянию осколков мифов и будут ли они управлять всей нашей жизнью, незаметно действуя из бессознательного и ведя нас на автопилоте? Нам тоже полезно оттолкнуться от этих вопросов и, как Юнг, работать над их решением как над главным проектом нашей жизни.
То, что я назвал перевалом в середине пути, возникает в результате столкновения вре́менной личности – совокупности моделей поведения, отношения к себе и другим и рефлексивных реакций, которые ребёнок вынужден был собирать и накапливать, чтобы управлять своими отношениями со всемогущим окружением, – с бунтующей естественной, инстинктивной Самостью. Этот бунт, как взрыв, может сотрясать сферу интимных отношений, давая выход всему, что успело накопиться, а иногда становиться громким ответом на внешний кризис или потерю. На перевале происходит переход, который переживается как несостоятельность прежнего способа видения себя или своего функционирования в мире. Человек может отчаянно пытаться применить прежние приёмы, но они всё равно окажутся неэффективными – их время прошло. Старое уже вычерпано до дна, а значит, нужно дать возможность появиться новому, что наполнит человека, как если бы он умер и должен был возродиться. Несмотря на результат, который нас ждёт, мы редко с радостью переживаем процесс вытеснения прежних ценностей. На самом деле человек может очень долго блуждать в одиночестве и страхе в великом «Между», прежде чем возникнет новый психический образ, который направит либидо в нужное русло развития.
К примеру, основная задача психотерапии и анализа сновидений – определить, какие образы будут возникать в динамической, спонтанной психике. Чем точнее человек может согласовать мир сознательного выбора с указаниями бессознательного, тем более гармонично и наполненно он будет себя чувствовать, не завися при этом от того, поддерживает ли его индивидуальный выбор коллективное окружение. Зависимый ребёнок никогда не сможет испытать радость внутреннего выбора. Конечно, он будет пытаться его делать, но довлеющая сила окружения станет для него главным уроком социализации: это она определяет, что несёт благо, а что вред, а значит, только она решает, что необходимо выбирать. Только находчивый и смелый взрослый может рискнуть пойти против толпы, впасть в немилость окружения, но выбрать другой курс, потому что, как говорил Торо, он услышал сквозь барабанный бой, под который идёт толпа, звучание какого-то другого барабана. В конце концов, такой выбор сводится к тому, согласится человек или нет с тем, к чему его призывает Самость. Этот призыв – наше призвание, призвание стать самим собой, неотъемлемая часть индивидуации.