— Мне бы не хотелось это обсуждать, — избегая резких слов, проговорил Арсентьев и перевел разговор в другое русло.
— Кто знал, где хранятся ценности?
— Никто.
— А из знакомых мужа?
— Тоже никто.
— Когда вы их видели в последний раз?
Школьникова сосредоточенно посмотрела на свои ухоженные руки.
— Первого января. Я надевала серьги и кольца на Новый год.
— Почему вы решили, что кража совершена позавчера? — Арсентьев с нетерпением ждал ответа.
— Я этого не утверждаю. Позавчера я их просто не обнаружила.
— Мне бы хотелось знать более точную дату.
Школьникова задумалась.
— В январе муж был в командировке. Возможно, в этот период. Я ведь днем на работе. В феврале десять дней болела гриппом. Это время полностью исключено. Из дома не уходила.
Зазвонил телефон. Арсентьев говорил сдержанно:
— Я в курсе дела. Помощи не нужно, — и вновь обратился к Школьниковой: — Извините. Больше ничего не вспомнили?
— Нет! — ответила она глухим голосом. — А вам не удалось напасть на след?
Арсентьев покачал головой. Школьникова сделала скорбное лицо.
— Прошу, не оставляйте меня с сомнениями. Ответьте всего лишь на один вопрос.
Арсентьев подумал, что Школьникову больше интересует розыск похищенных вещей. Неужели для нее они важнее судьбы сына? — и взглянул на нее. Она глаз не опустила.
Спросила напрямик:
— Скажите, что будет мне из-за нелепой истории с сыном? Все настроены против меня! Я ни от кого не вижу сочувствия.
Школьникова стала говорить о своей привязанности к нему, о своих переживаниях… И пожалуй, все это было непритворно. Но Арсентьев понимал, что для искренней любви одних слов мало. Он постарался заглушить желание высказать все, что думал о ней. И не потому, что был во власти докладной записки инспектора. И не оттого, что с парнем получилось нескладно. Понял, что Школьникова в первую очередь думала сейчас только о себе, не о сыне. Перехватив ее короткий взгляд, сказал подчеркнуто четко:
— Дело ведет следователь. Я уверен, вы заинтересованы в истине, в точном соблюдении закона. Не правда ли?
Когда она ушла, Арсентьев еще раз прочитал докладную и задумался. Было обидно за парня и за поступки взрослых. Обычно отношения между людьми бывают ровными, разумными. Но в определенных ситуациях они проявляются с особой силой, с потерей чувства меры. Говорят, родительские чувства безграничны. Но бывает родительская любовь, бывает родительская ненависть. Так получилось и у Школьниковых. Наверное, Оксана Артемьевна знала, что Сергей, похожий на отца, которому она отдала свое первое чувство, раздражал Василия Николаевича. А тот не понял, что мальчишке нужна не только материнская ласка, но и мужское воспитание. Разве женитьба на женщине с ребенком не порождает обязанности по отношению к нему? И Оксана Артемьевна не только жена, но и мать. Дав жизнь, не должна же она забывать великий закон материнства — быть матерью. Арсентьев вспомнил вопрос Школьниковой: «Что будет мне?..» И не стал осуждать себя за сухой, резковатый ответ: «Следствие начато. Но в независимости от результатов будут направлены письма о случившемся по месту вашей и вашего мужа работы. Это я гарантирую».
Его огорчила юношеская опрометчивость Сергея. В шестнадцать лет бывает много обид, обоснованных и необоснованных. Но покушаться на жизнь, когда жизни-то по-настоящему еще не было, — непростительное легкомыслие. Конечно, у парня сложились непростые обстоятельства. Но значило ли это, что нужно поступать так?..
В дверь кабинета Арсентьева стучали только посторонние. Он поднял голову и взглянул на часы. Было около восьми.
Не снимая искристую ондатровую шапку, Школьников порывисто подошел к столу. Он был взволнован. Арсентьев вопросительно поднял голову.
— Слушаю вас, — сказал он, закрывая папку с бумагами.
— Мне бы хотелось послушать вас! — атакующим тоном начал Школьников.
— Я не вызывал…
— Я счел полезным для нас обоих прийти самому. Советую, не делайте опрометчивых шагов, — сказал Школьников и многозначительно посмотрел на Арсентьева.
Арсентьев выпрямился в кресле, давая понять, что готов слушать внимательно.
— Что вы знаете о моих шагах? — спросил он, чувствуя, что Школьников пришел неспроста.
— Я знаю, о чем говорю. Вы намерены направить письмо моему руководству о недоразумении с приемным сыном. Не делайте этого.
— Почему же? Речь идет не о недоразумении, а о более серьезных фактах!
— Не усложняйте! Ваше намерение с точки зрения нравственности аморально. Это вторжение в чужую жизнь.
— Но вы же вторглись…
— Молодежь полна эмоций. И это не причина портить жизнь их родителям. Сейчас решается вопрос о моем назначении…
— Тем более! Писать самое время, — сказал Арсентьев.
— Вольному воля! Но, как говорится, долг всегда платежом красен, — зло бросил Школьников.
Арсентьеву удалось справиться с раздражением.
— Уж не намерены ли написать жалобу на меня?
— Это вопрос или просьба? — по-деловому спросил Школьников. — Лично я не сторонник нервотрепки… Я, со своей стороны, гарантирую… Но не беспокойте и мое руководство ненужными письмами. Они производят сильное впечатление, — попытался пошутить он. — Родители оказываются в идиотском положении: воспитанием детей не занимаются, не понимают задач подрастающего поколения, не готовят полноценных граждан страны, растят пьяниц, тунеядцев, — такие ведь у нас формулировки? А кто желает зла своему ребенку? Даже закоренелый преступник не желает вырастить себе подобного.
— Вы с такими письмами знакомы? — серьезно спросил Арсентьев.
— В каком смысле? Впрочем, приходилось обсуждать!
— И что же?
Школьников не уловил подвоха в вопросе.
— Реагировал строго, принципиально!
— Не сомневаюсь! Не себя же, других критиковали, — Арсентьев не смог скрыть некоторой иронии.
Школьников покраснел от досады.
— Вы убедили меня в правильности моего решения. Я напишу на вас куда следует. Вы хозяин лишь в этом кабинете, но есть и другие. Поэтому умерьте свой пыл. Мне искренне жаль вас, — жестко ухмыльнувшись, он поспешно встал и, не попрощавшись, направился к двери.
«Ну и начальник, — с досадой подумал Арсентьев. — Хотя чему удивляться? Должность не всякому прибавляет воспитанности и ума…»
ГЛАВА 7
Гурам на Центральном рынке купил охапку роз. В такси подумал: «Не много ли?» Но решил, что лучше больше, чем меньше.
Виктория, приветливо улыбаясь, встретила его в коридоре. Без видимой причины задержала у вешалки и лишь через минуту-две пригласила в комнату. Гурам сразу же почувствовал себя обескураженным. За столом без пиджака сидел Робик. Он был лет на пять старше Гурама и своей хорошей фигурой, умным лицом производил приятное впечатление.
«Какого черта его принесло сюда?» — Гурам был расстроен, но радушной улыбкой скрыл досаду. Справившись с собой, он, широко распахнув руки для объятий, двинулся навстречу. Гурама покоробила манера Робика протягивать ладонь тыльной стороной: дескать, я тебе ее протягиваю, а ты пожимай. Тот и вправду вел себя высокомерно.
«Вот гусь, все барина из себя корчит», — раздраженно подумал Гурам.
— Никак не ждал сегодня этой встречи, — машинально произнес он и тут же пожалел об этой невольно сорвавшейся фразе. Ладонь пожал вполне дружелюбно, крепко, даже прихлопнул сверху своей.
— Почему же? — улыбнулся Робик. — У Виктории дом гостеприимный. — Его большие, слегка навыкате, серые глаза смотрели с неприкрытой иронией. — Садитесь, Гурам. Разделите со мной… как это говорится? Хлеб-соль? Да-да, хлеб-соль.
— Одну минуту! Я кое-что отнесу на кухню. Разные там апельсины-мапельсины.
Робик с подчеркнутым пониманием кивнул.
— Я ехал к тебе не для того, чтобы смотреть на этого надутого индюка. — В глазах Гурама бился упрек.
— Знаешь, я не люблю выговоров, — Виктория сразу уняла его обиженный тон. И уже примиряюще добавила: — Он приехал без звонка, что я могла поделать? Мне и в голову не приходило…
— А я по звонку! С этим считаться надо. У меня свой принцип — не брать то, что навязывают другие.
— Не гнать же его теперь. Посидит и уйдет.
Гурам только мотнул головой, давая этим понять, что, дескать, поживем — увидим.
Виктория принесла из кухни аккуратно приготовленные бутерброды с паштетом, сыром.
— Ешьте. У меня еще дела на кухне.
— Рассказывайте, Гурам, как ваши успехи в Москве? Скоро ли обратно в Тбилиси? Хороший город! Прямо скажу, очень, очень… Особенно проспект, старые улочки…
Гурама раздражал его разговор. Захотелось сказать Робику прямо, чтобы он надел свою «фирмовую» дубленку и смылся из этой квартиры. Но не сказал. Не мог ставить в неловкое положение Викторию. В конце концов, это ее забота выпроводить Робика, решил он. Пусть докажет, что его приход случаен. Он стал рассказывать о тбилисских новостях, о суровой зиме, о снеге, покрывшем фруктовые сады. Говорил о заботах владельцев автомашин: за ремонт мастера, не стесняясь, берут двойную плату, а в магазинах запчасти исчезают неизвестно куда. Ну а в общем все прекрасно.
— Я много слышал о вас. Вы производите впечатление вполне делового, практичного человека.
Гурам, смакуя косточку оливки, снисходительно улыбнулся.
— Как говорится, со стороны виднее…
— Но мне кажется, вы занимаетесь делами второстепенными.
— Слушай, уважаемый, — как можно сдержаннее проговорил Гурам, — кому какая забота, каким делом я занимаюсь? Второстепенным или первостепенным? — Ему действовал на нервы этот человек, который чувствовал себя здесь хозяином и покровительственно поучал его. — Зачем интересуетесь моими делами? Вы для меня фигура не очень известная…
— Спокойно, Гурам, спокойно. Я не люблю, когда на меня покрикивают. Могу и сдачи дать.
— К вашей сдаче свою добавлю.
— Это, конечно, грандиозно. Однако не портьте о себе моего мнения. Оно вам может пригодиться. Вы же интеллигентный человек, должны знать: сейчас главный аргумент не бицепсы, а здравый рассудок. Теперь очень ценится сила ума. И еще… И еще… — он подбирал подходящее слово, — деловой подход. — Лицо Робика было серьезным, сосредоточенным. — Успокоились? Так вот. Мы, подумав, решили…