Если найдешь камешек в форме сердца – повезет в любви…
Марго намеренно не стала присматриваться. В любовь она перестала верить лет так пять назад, еще до первого прилета на Кипр. Если только это не любовь к морю. Марго подтянула громоздкий синий чехол и освободила моноласту. Неугомонная Ленка уже натягивала гидрокостюм в бодрящей воде, сверкая округлыми буферами в бикини, косплея Афродиту и проклиная волны. Залить шампунь внутрь куртки получалось так себе. Море издевалось над Ленкой, опрокидывая ее вместе с намерением одеться без синяков. Фотокамера сверкала подводным корпусом рядом с севшей на камни Марго. Над долгим горизонтом чуть дымились у берегов Греции сливочные облачка.
– Уф! Я все! А ты что расселась? Не хочешь русалочью фотосессию? – Ленка наконец справилась с костюмом и, похожая на фиолетового пингвина, пришлепала забирать Марго. Пришлось и той лезть в воду. Фотосессии она любила и охотно согласилась помочь подруге настроить камеру перед важной работой.
Открытая пора притерлась к коже, как собственный второй слой. Скоро под костюмом стало тепло и хорошо. Марго застегнула под капюшоном ошейник, набитый свинцовой дробью, вделась в калоши, моноласты, оттолкнулась в невесомость и несколькими взмахами-гребками по воде догнала идущую в разножках Ленку. Мощь и скорость «русалочьего хвоста» впечатляли и в бассейне, но в море казались мифическими. Кристальная, освежающая синь Средиземки приняла Марго как родную.
Неудивительно, что богиня любви появилась из моря. Для Марго ничто не было настолько наполнено любовью. В море забывались неудачи и сожаления, море дарило радость невесомого полета и полной защиты. Кто-то однажды сказал Марго, что боится воды, ведь она смыкается плотной массой у лица и не дает пространства для дыхания. Но для Марго вода и была пространством безграничной свободы, где жилось настоящей трехмерной жизнью. А дышать вовсе необязательно.
– Давай, поныряй метров на пять, а я тебя пофоткаю! – велела Ленка, берясь за камеру, как за штурвал.
Марго недоумевала, где для чемпионата по нырянию в глубину можно на Кипре найти подходящие глубины. Вот и близ Петра-ту-Ромиу тоже дно не баловало отвесными уходами в запредельную синь. Пять метров не пятьдесят, так, развлечение. Марго продула маску, поболталась на волнах. Вдохнула поглубже, дослала воздух в уши, чтобы не сжало на глубине, и, перевернувшись, ввинтилась вертикально вниз. Ленка с камерой замесила ластами где-то рядом.
Петра-ту-Ромиу изобиловал подводными скалами и глыбами, словно раскиданными в море сильной рукой. Марго изучала их, оплывая то с одной стороны, то с другой. Видел бы дедушка ее, взрослую, играющую с морем, как с матерью! Гордился бы, наверное!
– А теперь сними капюшон и распусти волосы! – Лена прошлепала надутыми от маски губехами.
– Запутаются!
– Ради такого солнца и красоты – можно!
Марго и не заметила, как отрастила их – цвета кофейной пены, густые и чуть вьющиеся – под стать волнам, где они с подругой нежились. На шевелюру ушли годы и тонны шампуня, но теперь Ленка считала их поистине сокровищем. «Распусти волосы!» в их фотосессиях был самый частый призыв.
Марго послушалась, и скоро целое облако, точно вылитый в воду капучино, обволокло ее. Ленка под водой показала кольцо из пальцев. Волны забирались по затылку, холодя, Марго ныряла и возвращалась, ловя то один пробегающий мимо солнечный луч, то другой, но тут Лена указала пальцем куда-то в синий полусумрак, и Марго ахнула. Мимо по своим делам шла крупная черепаха-бисса.
Лысая, а какая красивая! Путь ее точно лежал на Акамас, где раскинулись черепашьи пляжи и можно было дать жизнь новым поколениям одиноких странников моря. Даже рептилия следовала зову любви. Марго до того не видела вблизи черепах, и они с Ленкой на всех парах поболтали ластами к путнице.
Неторопливо плывшая черепаха, почуяв непоседливое внимание двух ныряльщиц, ускорилась, и Марго с Леной еле успели хоть что-то заснять.
Апельсиновое солнце падало в закат, на шапке искрясь диковинным зеленым. Несмотря на небольшую глубину нырков, на тело тяжелым платком легла истома. Ленка выпустила загубник трубки изо рта и заключила:
– Леха бы лучше снял. Надо было брать у него скутер!
Да, на подводном скутере дело пошло бы успешнее, согласилась мысленно Марго и, глядя на фиолетовые губы подруги, сказала заботливо:
– Ты задубела. Давай домой.
– Я бы съела целого осьминога, если его подают в кафешке на берегу! – поддакнула Лена, давно пристрастившаяся к поглощению морских гадов.
– Вот пока осьминог тебя не съел – погребли!
Как ни люби море, а жить человеку предназначено богами на земле. Марго снова вспомнила дедушку. И радостные, и грустные моменты с ним приходили на память всегда у пенящихся волн, неважно, на каком конце света. Да и назвал ее тоже он – Маргаритой, то есть Жемчужиной. В переводе с греческого, между прочим!
– Агапова! Догоняй! Сама же предложила, да и ветер поднимается!
Марго надвинула маску на нос и поспешила вдогонку. Они благополучно вытащили на сушу дорогущую камеру, позабыв о собственных ушибах. Марго закинула моноласту под мышку и смеялась над незатейливыми шутками подруги. Одна из белокурых девочек, игравшая неподалеку на ярком полотенце с Микки Маусом, увидела ее, расширила голубые глазки и сорвалась с места к бару, восторженно восклицая:
– Mom, look, it’s a mermaid! [14]
2Пафос
– Тебе нравятся мозаики?
Они с Леной гуляли по старым плитам древнегреческого Пафоса. Плыла жара, и колючие кусты со всех сторон от тропок таили змей, о которых не хотелось думать. Над древностями высился стройный маяк – как часовой при полном параде. Навесы из досок скрывали от солнца собранные из цветных кусочков лица Диониса, Зевса, Геры и разные орнаменты.
– Умели же люди работать!
– А сейчас все больше бездельничают, – проворчала Ленка, щелкая фотоаппаратом. Этот упрек был брошен в сторону Лехи, оставшегося в Лимассоле чилить в предвкушении важных дней стартов.
Но Марго не пасовала перед жарой, а ее соломенная шляпа отлично защищала от пекла. Огромные цикады на каждом дереве трещали, точно высоковольтная линия. Не сразу и поймешь, что этот непрерывный электрический гам издают живые существа. Неспешные пестрые козы бродили по склонам холмов, объедая все, что можно было найти не колючего, и Марго удивлялась – как их змеи не кусают?
– Идем, посидим в баре!
Музей под открытым небом был обшарен от и до, хотя древности из сухой земли Пафоса лезли, как молочные зубы. Куда ни взгляни – обязательно найдешь греческую стену или колонну. Пока шли, Марго с улыбкой проводила взглядом апельсиновое дерево с ящиком и табличкой на нем:
«Апельсин – 1 евро».
Вот так вот. Дерево само продавало свои фрукты. Сразу захотелось фреш, и его удалось получить, наслаждаясь шумом морских волн – все тех же, что и на других краях Кипра, но немножко особых. Ленка уже успела разболтаться с пожилым киприотом; Марго какое-то время не улавливала сути их беседы на английском, а потом прислушалась.
– Прекрасная Елена, а мое имя знаете, какое? Адонис.
– Адонис? Как у возлюбленного Афродиты? – подхватила Лена. Она сидела на длинноногом барном стуле и потягивала фруктовое пиво через трубочку.
– Кипр изначально греческий, это уж потом его заняли турки. Разделили страну напополам. – Печенное солнцем, доброе лицо Адониса сперва омрачилось, а после он отсалютовал дамам стаканом, решив сменить тему. – А вы знаете, что первыми про родственные души заговорили греки? Как в легенде: раньше по земле ходили единые люди, с двумя лицами и четырьмя руками. Но Зевс решил, что удобнее, если те станут более слабыми, но и многочисленными, это чтобы служить ему получше, и разделил их. Раскидал по свету. И сделал вдобавок не ровно, а так, чтобы часть второй половины оставалась в первой, и людям сложнее было соединиться точно. Я свою половину так и не нашел. Наверное, это сама Афродита! – Адонис хрипло засмеялся.
Марго мечтательно слушала и смотрела на прибитый к берегу полузатопленный баркас. Вот такие и поднимал дедушка, когда по молодости работал где-то здесь инструктором-водолазом в российской дипмиссии по повышению квалификации кипрских коллег. А еще случалось доставать с глубин античные статуи и портики, амфоры, колонные капители… Один раз, дедушка рассказывал, в Эгейском море они подняли галеру, полную золотых монет. Море было его жизнью, а Ритуля – отдушиной. Проводить время с дедушкой и слушать его морские рассказы было очень увлекательно. Тогда Марго и полюбила море, ни разу его вживую не видев.
Мысли вновь вернулись к главному подарку дедушки. Дома, в Москве, в красивой антикварной шкатулке хранилась крупная лиловая жемчужина. Дедушка говорил, что это редчайший сорт и ему повезло обрести такую. Но добавлял:
«Нельзя сказать, что второй такой в мире нет. Есть! Но всего одна. Близнец нашей. Это мы с моим кипрским другом Космасом как-то подняли с моря раковину, а внутри, оказывается, выросли целые две жемчужины ужасной красоты. Мы поделили их в знак дружбы – одну ему, другую мне. Вот потому и тебя зовут Маргаритой!»
Ей нравилось быть дедушкиной драгоценностью, и эта семейная легенда тоже нравилась.
– Мой дедушка, как и вы, верил в родственные души, – вставила она словечко в диалог Ленки и Адониса. Фреш к тому времени почти закончился, но перед ней без просьбы возник стакан нового. Адонис не хотел прерывать беседу.
– Ее дед был водолазом и работал тут, на Кипре! – похвалилась Лена.
– О, могу я передать ему мой привет и почтение? – Адонис подал знак стаканом, тоже снова наполненным.
– К сожалению, нет, – вздохнула Марго, глядя такими же зелеными, как у молодого дедушки, глазами в тонкую линию горизонта.
Десять лет назад дедушка утонул в Мексике, когда поехал туда с бабушкой просто отдохнуть. Донное течение подхватило и унесло его так внезапно, что тела не нашли. Бабушка вернулась одна, а Марго хоть и тосковала по деду, но часто утешала себя мыслью о том, что он не мог бы пожелать лучшего для себя конца.