Перед глазами был деревянный крест, рыже-коричневая земля и искусственные венки, уши слышали звон стали в словах, сердце чуяло медь в глазах, а мягкого, плавленого золота на нее не нашлось.
– Я понимаю вас. Иногда последствия такие сильные, такие… Всемогущие, что от них только бежать и остается.
– Да… Все так и есть. – Марго сжала нить и прижала ее к своей груди. – Вы еще приедете сюда?
– На Новый год.
– Тогда давайте встретимся на Новый год. Сейчас… мне надо будет переварить.
– Хорошо. Номер просить не буду.
– Оставьте свой, я напишу вам, как смогу.
За прошедшие два месяца Марго ни разу не написала. В свободную минуту между перерывами, в чтении или прогулках, в обед на работе она доставала телефон, открывала Telegram, находила пустой чат с Анатолием, у которого на аватарке было фото напротив Москва-Сити, в привычном костюме, с жидким пучком, двухдневной щетиной. Не было ничего в его взгляде, что говорило бы, как он упивается положением, пребыванием в столице, в микро-Нью-Йорке, это была одна из повседневных, удачно запечатленных фотографий. Марго долго смотрела на нее, долго смотрела на пустое диалоговое окно и начинала печатать.
«Здравствуй».
«Добрый вечер».
«Доброе утро».
«Добр…»
И никогда не могла закончить. Никогда не могла отослать. Смотрела на человека с фотографии, смотрела на свою нить и прикладывала безымянный палец к экрану, словно так нить могла почувствовать сближение, связь. Марго уже и не знала, чувствует ее или нет.
Два месяца она выжидала, когда Анатолий снова окажется на этаже, когда она снова увидит синий пиджак, бордовый чемодан и почувствует синтетический запах морской волны. Она даже не рассматривала возможность, что его может не быть, что его могут заселить на второй или четвертый этаж, не думала, только ждала, растирая нить, обвиваясь ею, как шарфом, целуя тихо и готовясь дать свой ответ. Она не понимала, что ей нужно.
Бежать. Нужно бежать от болезненных расставаний, ссор, непонимания. Бежать от всего того, от чего убежала раньше, ведь это было правильное решение.
– Здравствуйте, Марго, – сказал Анатолий, увидев ее в коридоре.
– Добрый день, – улыбнулась она совсем чахло. – Извините, так и не смогла написать. – Уборку номеров прервала. – Вы… обиделись?
– Нет, я предполагал, что так будет, поэтому ждал встречи здесь. Как и обещал, я тут, а вы?
– А я не помню, что обещала. – Анатолий рассмеялся, а Марго тихонько улыбнулась. – Теперь я приглашаю вас и дам свой ответ, только перед этим… поговорим.
– Да, я согласен. Это нам нужно. Спасибо за приглашение.
Марго снова зашла за Анатолием после смены, и они пошли гулять по облагороженному новогодним убранством центру. Елки, светильники, гирлянды – и среди всего этого бесчисленное множество связей, тоже светятся и переливаются, мелькают и мерцают вместе со снегом. Они – такое же украшение города, как и все привезенные липучки, только здесь они постоянно.
– Я сейчас не общаюсь ни с кем, с кем общалась раньше, – призналась Марго. – Потому что боюсь, что все будет плохо. А началось все… Со смерти матери. Когда я поняла, что мы будем с ней связаны даже после ее смерти. У меня были не лучшие с ней отношения. Наверное, обычные, как у всех в России? Строгая, думающая, что знает, как лучше ребенку, поучающая, но не слушающая о проблемах. И я не хотела быть связанной с трупом. С таким трупом. И оборвала связь. – Болотно-зеленая нить поддалась легко, разорвалась в два счета. – Потом подумала, что не надо держать связь с теми, кто мне не близок… А потом отказалась и от тех, кто был со мной.
– А чего… Чего вы боялись, Марго?
– Много чего. Что я все испорчу, что испортят они. Что ничего хорошего не будет. Вы думаете, – она посмотрела ему в молочные глаза, – что если будете со мной, будете счастливы? Я же… трусиха. Постоянно бегу. – Она накинула на шапку объемный капюшон и спрятала голые руки в карманах.
– Вам некому довериться?
Марго остановилась, позволила сапогам увязнуть в нитях, поддела их носком, но только рассыпала налетевший снег. Ей было холодно, несмотря на то, что погода смилостивилась перед новогодними каникулами и подарила всем маленький презент в виде слабого ветра, высокой температуры и пушистых снежинок, оседающих на ресницах и волосах. По пути Анатолий позволил себе сказать, что картинка такая же сказочная, как домики в Рыбацкой деревне. Все улыбался и смотрел в глаза, а Марго думала, достанет он телефон, чтобы сфотографировать, или нет. Хочет он это сделать или лишь оставляет за собой красивые слова, которые она потом сотрет влажной тряпкой.
– Нормально бежать, когда кажется, что люди чужие и они вас не поддержат. Я, конечно, тоже чужой вам человек, но хочу стать ближе. Я планирую переезжать в Калининград в следующем году, поэтому беспокоиться об отношениях на расстоянии не надо. Я бы был рядом с вами…
– А зачем вам это? Мы же… Незнакомцы, чужие друг другу люди.
– Можем это исправить, стать знакомыми, стать близкими. Я готов пойти на этот шаг. – Марго отмолчалась. – А вы? Наверное, тоже боитесь?
Она закивала, а нить, их связующая, задрожала.
– Я не могу обещать вам многого, могу лишь обещать, что приложу необходимые от меня силы. – Анатолий протянул руку в перчатке. – На вас смотреть жалко, вы вся замерзли. Пойдемте посидим в кафе?
Марго шмыгнула носом и кивнула головой. Они сели в кофейне, заказали эклеры и облепиховый чай на двоих. Марго растерла красные щеки, а Анатолий достал маленький пакетик из кармана куртки.
– Это вам, мелочь, но подумал, что актуально.
Внутри была пара белых перчаток с красными снежинками.
– Пальцы сенсорные, можно сидеть в телефоне. Если не разрядится от холода.
– Спасибо…
– У вас, правда, пальцы длинные, надеюсь, что по размеру будут.
Марго положила перчатку на ладонь. Вполне.
– А у меня ничего нет…
– Для меня подарком будет ваш ответ.
– Даже если он отрицательный?
– Все равно ответ.
– А я могу спросить?
– Конечно, за этим мы здесь.
– У вас есть такое, что стоило бы рассказать сразу?
– Я на вас сразу глаз положил…
– Немного другое…
– Как и все люди, могу вспылить, могу остыть. Могу быть чуть жестче, могу быть и мягче. – Во взаимодействии с собой Марго не замечала пыла и жесткости, ей хотелось надеяться, что и не увидит. – Могу допускать ошибки, могу их исправлять. Есть вещи, о которых жалею, есть те, которые принимаю… Живу по принципу: «Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть». А если говорить о том, что правда стоило бы рассказать: я был женат, и от брака у меня есть ребенок.
Марго поджала губы. Они казались ровесниками, а у Марго ни мужа, ни ребенка. К ее тридцати двум годам. Только коллекция бумажных книжек и счет за стаканчики кофе в памяти телефона.
– А почему развелись?
– Я планировал продолжать отношения, но у моей… бывшей супруги начались проблемы. Она сказала, что наши отношения изжили себя. Хотела, чтобы мы жили вместе ради сына, я сказал, что так не надо. Я буду ей помогать, встречаться с Мишей, но пусть мы будем жить так, что у каждого будет возможность начать новые отношения. Мише все рассказали, объяснили. Ему было трудно, но он оправился. Я стараюсь к нему почаще наведываться, но иногда кажется, что даже трех дней на неделе мало.
– Вот это вы даете, Анатолий…
– Сразу желание отпадает иметь со мной дело? – отшутился он, опуская руки.
– Нет, подумала, что вы много на себе несете. И свое счастье, и счастье сына, бывшей жены, чтобы она была обеспечена.
– Я делаю возможное, не больше. Не хочу слишком много возлагать на себя, но если буду делать меньше, то определенно буду смотреть на себя с укором. И с вами, Марго, так же. Хочу сделать возможное.
Чарующие глаза таяли, как шоколад на солнце. Марго сглотнула и отпила из чашки, замечая, как на пальцах Анатолия переливаются невидимые для нее ранее нити: одна ярко-желтая, вторая бледно-розовая. Переливаются, как перламутр, появляются и исчезают, но они светятся ярче, когда Анатолий улыбается, говорит о сыне и жене. Это его чувства, его желания. Ничего он не обрывал, это Марго боялась увидеть что-то еще.
– Извините, если я сбегу… – В носу защипало.
– Перед тем как сбежать, скажите мне об этом, – Анатолий протянул руку, открытую, без перчатки, – хорошо?
– Как же я тогда сбегу, если я вам об этом скажу?
– Боитесь, что мы разберемся с этим?
– А вдруг?.. – Она отпустила чашку.
– Вот и посмотрим. – Он улыбался обнадеживающе, принимающе, словно говорил, что сейчас обнимет, укутает в плед и заварит какао с зефиром, а Марго хотелось поверить.
Поверить и той серебряной нити на безымянных пальцах, что связывала их и сейчас была такой короткой, которая нашептывала перелистыванием истории книжки с «Озона»: «Попробуй, узнай, не зря я не резалась, я была здесь не просто так, верно? Время узнать». Но она боялась узнать, вкладывая свою ладонь в руку Анатолия.
Марго почувствовала раскаленный жар чужой кожи и закрыла глаза, а узелок на пальце немного ослаб, позволяя ощутить новое чувство свободы, когда вы связаны, но не душите друг друга, а, наоборот, даете пространство, резвость, ветер, поле… Чистое, для вас двоих, без нитей, без обязательств, с выбором. Можно убежать и вдвоем, как в красивом фильме – в кадре 16:9, в приглушенном цвете желтой травы, в белых одеждах, держась за руки, а вместо нити два серебряных кольца.
– Спасибо, Марго. Знаете, – послышался его чувственный, глубокий смех, при этом смущенный, как у мальчишки, который впервые говорит о чувствах, – у вас такие красивые веснушки… Наверное, в них я первыми влюбился.
Tate EngineПротест
В нос ударил запах гари, голова начала кружиться из-за недостатка кислорода, и я вцепилась пальцами в холодный бетон балюстрады на центральной набережной, отвернувшись от импровизированной сцены из деревянных палет, вокруг которой собралось уже больше сотни человек. Они были подобны дикарям: поджигали плакаты на информационных стендах, взрывали самодельные петарды, чтобы привлечь внимание прогуливающихся, и надрывали глотки, выкрикивая лозунги, нацарапанные кривыми буквами на самодельных транспарантах.