Я практически не дышала, пока слушала его монолог.
– Не понимаю, какой смысл теперь геройствовать? – Моя рука скользнула по его оголившемуся предплечью, посылая маленькие разряды тока по всему телу. – Если все встало на свои места и мы могли бы быть счастливы? Посмотри на пары вокруг, на моих родителей, на своих: они же надышаться друг на друга не могут.
Его тело по-прежнему тянулось ко мне, но колючий взгляд отталкивал. Совсем на мгновение в его глазах промелькнуло сожаление, но Антон стиснул зубы.
– А ты сама подумай. Каково мне будет жить, зная, что ты не разделяешь мои чувства искренне? Что ты влюбилась в меня не потому, что я был для тебя особенным, а потому что я, по экспертному мнению ученых, идеально подхожу тебе на генетическом уровне? Это не любовь, Ева. Это суррогат. А я терпеть не могу ложь.
Елизаров сделал шаг назад и поморщился, словно превозмогая боль.
– То, что я чувствую к тебе – не ложь. Ты связан со мной, ты должен ощущать это, – последняя попытка.
Антон скривился и помотал головой.
– Я ощущаю. Попробуй подрочить. Говорят, помогает.
И он ушел, словно этот разговор ничего для него не значил, а я не нашла в себе сил побежать за ним.
Все еще пытаясь восстановить дыхание, я вернулась на кухню, не поднимая глаз на ошарашенных новостями родителей и гостей, плюхнулась пятой точкой на стул, прямо напротив так и не разрезанного торта, демонстративно зажгла каждую из свечей подготовленной заранее зажигалкой и яростно задула их, даже не подумав о желании. Все равно не сбудется.
– С днем рождения меня!
Отец выманил меня из комнаты коробкой с кислым мармеладом, когда решил, что я уже достаточно нарыдалась в одиночестве и заслуживаю угощения. Он работал удаленно, но все равно взял себе пару выходных, чтобы побыть рядом со мной и следить за режимом моего питания и нормой потребления воды. В прошлом он был врачом, потому за физическим состоянием своих детей следил не меньше, чем за нашим ментальным здоровьем.
– Сходи в душ, выжми подушку от слез и спускайся вниз, посмотрим фильм, пока все на работе. Сегодня даже можно ругаться матом, если захочется, – сомнительный аргумент, но я все же улыбнулась.
Дурацкая комедия совершенно не поднимала мне настроение, сладости справлялись с этим гораздо лучше, но ничто не могло привести меня в нормальное состояние: воспоминания о вечере своего дня рождения постоянно всплывали в сознании, и переключиться на что-то более позитивное казалось невозможным.
Мама с папой знали о том, что случилось на крыльце нашего дома, и тактично не задавали лишних вопросов. Они уже привыкли, что у обеих их дочерей все шло по одному месту, и решили относиться ко всему философски. Любовь любовью, а обед по расписанию, главное, чтобы все были живы и здоровы, потому что даже самые глубокие раны со временем превращались в шрамы, которые до конца жизни напоминали о том, что ты справился с некоторым дерьмом.
– Это нечестно, пап, – неожиданно для самой себя выдала я. – Я бы хотела, чтобы у меня было как у вас с мамой, но с Елизаровым это не прокатит.
– Это у них семейное, – добродушно отозвался отец. – Отец Антона в молодости тоже был тем еще бунтарем, сын просто пошел по его стопам. Женя поменял свои взгляды, когда познакомился с Полиной, может, поэтому они снисходительно относятся к желанию своего ребенка идти против системы. Знают, что это юношеский максимализм.
– Не похоже, что Антон решит отступиться от своих идей, – возразила я. – Лучше бы я вообще была негодной, как Вика!
Попахивало отчаянием: я с подросткового возраста, начитавшись современных любовных романов, мечтала о том, что встречу родственную душу по достижении совершеннолетия. Подобные высказывания были мне несвойственны.
– Не говори глупости, все наладится, вот увидишь.
– Но как?
– Антон молод, поэтому пока мало понимает в жизни, – папа беззаботно пожал плечами и закинул мармеладку в рот. – Он борется за идею, в которую искренне верит, но вряд ли задумывается о том, что Новый мир был создан не дураками. Да, конечно, в этой системе все еще есть изъяны, зато любовь между соулмейтами не проходит с годами, люди не изменяют друг другу, рожают здоровых детей. Эта программа помогла нам избежать многих проблем, которые влияли на нашу эффективность как вида. Смотри, какой произошел скачок в прогрессе благодаря новым поколениям, насколько беззлобным стало общество. Как часто мы слышим новости о военных конфликтах? Градус негатива в мире близится к нулю, потому что теперь им правит любовь, – отец тепло улыбнулся. – Думаешь, в прежние времена люди не искали родственные души? Перебирали десятки партнеров, пробовали, ошибались, иногда находили тех самых, но чаще тратили всю жизнь на людей, которых в итоге ненавидели. Не думаю, что человечеству стоит стремиться к откату к прежнему строю. Что, если те ученые что-то да понимали в жизни?
– Антон говорит, что все это искусственное. В этом нет души, – разочарованно протянула я.
– А мне плевать, что он там говорит: пару лет назад оторвался от мамкиной титьки, а мнит себя всезнайкой, – папа серьезно посмотрел мне в глаза, и я почувствовала, как внутри зарождается желание действовать. – Я смотрю на твою маму и каждый день влюбляюсь в нее все больше, так что у меня своя правда. И пусть во мне говорит ген, а не здравый смысл, но я бы полюбил эту женщину, даже живя в Старом мире, потому что она самый искренний, добрый и умный человек, которого мне приходилось встречать. Разве это не о душе?
Отец попросил меня не задерживаться и честно сказал, что выглядела я не очень. Опухшие глаза выдавали бессонные ночи, но он похвалил меня за то, что из меня больше не текли сопли.
Поместье Елизаровых располагалось в соседнем районе, но Антон еще два года назад перебрался в скромный домик на соседней улице, и только сейчас я поняла, что он просто переехал поближе ко мне. Непосредственная близость с соулмейтом граничила с эйфорией, короткая дистанция ощущалась спокойно, а вот большие расстояния повышали тревожность. Хороший ход. Будучи уверенными, что он не имел родственной души, никто не заподозрил в этой смене локации намерения.
Я нашла Антона на заднем дворе у большого костра, в котором тлели плакаты с последнего митинга. Внутри что-то дрогнуло, но я решительно двинулась в сторону парня, сидевшего на скамейке и лениво разглядывавшего огонь.
– Решил отступиться от своих протестов? – громко спросила я, но Елизаров не вздрогнул от моего голоса, почувствовав мое приближение заранее.
– Какой теперь в этом смысл? Все узнают, что я лгал об отсутствии соулмейта.
– Я могу сохранить это в тайне, если так тебе будет спокойнее, – я произнесла это достаточно уверенно, чтобы он мог не сомневаться в моем обещании.
Между нами повисла неловкая пауза. Я прятала руки в карманах толстовки, пытаясь скрыть дрожь. Антон даже не повернулся в мою сторону, продолжая безучастно смотреть перед собой. Мне так хотелось, чтобы наши взгляды встретились, чтобы он понял, что я здесь, рядом, что я не собираюсь сбегать, чтобы он увидел в моих глазах то, ради чего стоит заткнуть свою гордость и сделать шаг.
– Это не единственная причина.
– Расскажешь? – я подошла к нему ближе и села рядом.
Мы не смотрели друг другу в глаза, не касались друг друга плечами, лишь наблюдали за языками пламени, пожирающими то, во что верил Антон.
– Я ненавижу ложь, помнишь?
– Помню.
Он тяжело выдохнул, словно готовился к непростому признанию.
– На каждом из митингов, когда я стоял на сцене, я говорил правду. О том, как я ненавидел систему, о том, что она лишила нас свободы, что нас приравняли к домашнему скоту.
– Я была на том митинге, можно без подробностей.
– В тот вечер, когда я держал тебя за талию, когда ты касалась моей руки, я захотел стать домашним скотом, Ева, – уже знакомая горькая ухмылка появилась на его губах. – В этом вся проблема. Эту мысль сгенерировал мой мозг, и я больше не имею права убеждать юнцов в том, что они должны бороться, потому что я сам не хочу этого. Я хочу иметь возможность каждый день касаться тебя, я хочу быть влюбленным. Это ломает меня. Крушит все мои принципы. Но я ничего не могу с этим сделать. Я выдохся.
Я осторожно взяла его за руку, сплетая наши пальцы.
– Сегодня мой отец сказал, что у каждого своя правда, и его правда в том, что он полюбил бы мою маму несмотря ни на что, в каком бы мире он ни жил. И я вдруг подумала о том, что я бы тоже влюбилась в тебя: это было неизбежно. Ты так заразительно смеешься, ты столько всего знаешь, не боишься бросать вызов этому миру, у тебя на все есть свое мнение.
– Еще я очень красивый.
– И это тоже, – я улыбнулась, и мы наконец встретились глазами. – Не забывай: я хотела играть с тобой, еще когда была совсем крохой, потому что уже тогда ты чем-то мне приглянулся. Хоть ты и не хотел таскаться с мелкой девчонкой под ручку.
– У тебя не было одного зуба, это испортило бы мне всю репутацию.
– Ты шутишь, это хороший знак, – он сжал мою руку чуть крепче. – Что, если те ученые что-то да понимали в жизни? – Я повторила папину фразу, чтобы звучать убедительнее.
В карих глазах снова отражался огонь, я словно перенеслась в день протестов на набережной, только в этот раз от безумного взгляда не осталось и следа. Антон смотрел на меня так, словно я была всем его миром, отчего бабочки в моем животе превратились в тугой узел.
– Можешь больше не стараться, Ева. Я все равно уже проиграл.
– Или, наоборот, выиграл, – мои пальцы скользнули по его щеке, и он прижался лицом к моей ладони, зажмурив глаза. – Поцелуй меня, – прошептала я.
И он поцеловал.
Сьюзи ЛиттлОблако из озерных вод Тадзава [26]
С
тех пор, как из великого хаоса первородный бог создал Нихон, екаи