[155] Афродиты, Афины, Артемиды, Деметры и Кибелы[156]. Каждую из богинь считали ипостасью Великой матери, поэтому их алтари стояли на теменосе Кибелы, а праздники проводились совместно.
Жрицы пришли тайно, накинув на голову край скромного пеплоса. Трое в белом, лишь маленькая и сморщенная фригийка Хрисария, жрица Кибелы — в черном. Ей прощали многое, потому что среди присутствующих она была единственным эпоптом — человеком, узревшим Великую мать. Но и прошла через многое — мистерии Кибелы считались на Боспоре самыми кровавыми.
Все расселись вокруг жаровни на клисмосах. Слово взяла Филопатра, глава фиасов Афродиты Урании Апатуры[157]и Афины Сотейры.
— Сестры, я собрала вас, чтобы обсудить сложившиеся обстоятельства. Прибрежная страна[158] явилась на Боспор. Перикл осадил Нимфей. То, что он его возьмет, лично у меня не вызывает сомнений.
— Почему? — спросила жрица Деметры Хфонии. — У Нимфея есть флот.
— Какой флот! — напустилась на нее жрица Артемиды Агротеры. — Ты выйди на террасу, посмотри на море — сколько там афинских триер.
Та обиженно замолкла.
— Мне рассказали, что Кизик отвез деньги этому… как его… Октамасаду, — желчно заявила Хрисария. — Должен отработать.
Жрицы Деметры и Артемиды заспорили.
— Скифам платят не за это.
— А за что?
— Чтобы в хору не лезли.
— Пусть Гилон заплатит Окгамасаду.
— Зачем? Архелай с ополчением туда пошел.
— Почти весь отряд вернулся. Это тебе ни о чем не говорит?
— Скомкали Мунихию из-за паники в городе — вот Артемида нас и наказала.
Филопатра попыталась урезонить спорщиц:
— Тихо, дорогие мои. Нам сейчас нужно договориться, ведь именно мы, женщины, можем решить судьбу Пантикапея. У нас есть деньги и влияние. Разве не так?
— Фиасы, конечно, большая сила, но городом правит Кизик, — заметила Хрисария.
— Ты когда последний раз его видела? — взвилась жрица Артемиды. — На агоре он вообще не показывается. Про теменос Аполлона Врача я уже и не говорю. После Великих Дионисий целыми днями торчит на стройке пританея.
— Вчера от его дома обоз ушел в Феодосию. Думаю, что и он сам в городе не задержится, — высказалась жрица Деметры.
Филопатра взяла инициативу в свои руки.
— Перикл рано или поздно сюда придет. Я предлагаю, когда это случится, сдать Пантикапей, чтобы избежать кровопролития.
— Как? — удивленно спросила жрица Деметры.
— Ночью впустить разведчиков.
— Так резня начнется!
— Нет, мы напишем ему письмо от имени фиасов.
Повисло молчание. Женщины испытующе смотрели друг на друга.
— А что, — первой высказалась жрица Артемиды. — И в Аттике, и на Боспоре поклоняются одним и тем же богами. Мы даже посылаем в Афины послов на Великие Дионисии и Элевсинии. Там на агоре еще Писистрат Младший установил алтарь двенадцати олимпийских богов.
— Да! — согласилась жрица Деметры. — В святилище Деметры на акрополе хранится священная статуя быка, которого из своих рук кормила сама Афина… Перикл не безбожник, он даже поручил знаменитому архитектору Иктину восстановить разрушенный персами храм Деметры в Элевсине. Фиасам не угрожает опасность. В конце концов, речь идет просто о смене власти в городе. Какая нам разница, кто будет давать средства на ремонт алтарей или закупку жертвенных животных? Зато мы сумеем сохранить сотни жизней.
Все посмотрели на Хрисарию. В своем черном пеплосе недовольная фригийка походила на нахохлившуюся ворону.
Помолчав, она ворчливо проронила:
— Делайте что хотите.
Потом съязвила:
— Кстати, зачем зря жечь мирру, когда сирень цветет.
— В общем, так, — подвела итог Филопатра, не обращая внимания на упрек. — Знаете калитку для вылазок в восточной стене, там, где к ней примыкает теменос Посейдона? Нужно будет передать афинянам ключ. Разведчики проникнут в город и откроют ворота.
— Так ведь стражу перебьют, — ахнула жрица Деметры.
Филопатра сурово отчеканила:
— Обойдемся малой кровью.
— Тогда я не понимаю, в чем смысл, — сказала фригийка. — Если афиняне захотят, они могут легко разрушить стену с помощью осадных машин. Вы сами знаете, что она и не стена вовсе, а так… скорее вал или ограда. Бревна вперемешку с землей. Крепкая каменная стена окружает только акрополь.
— В чем смысл? — взвилась Филопатра. — Мы первыми сделаем шаг к примирению и предотвратим бойню… Этого мало?
Справившись с собой, уже спокойным тоном добавила:
— Пятьдесят лет назад скифы засыпали ров землей и хворостом, перелезли через вал, а потом сожгли Пантикапей. Я не хочу, чтобы это повторилось.
Она обвела подруг глазами.
— Согласны?
Жрицы Артемиды и Деметры закивали головами. Помедлив, Хрисария хмуро кивнула. Теперь предстояло обсудить детали…
Когда все разошлись, Филопатра обогнула храм и направилась к главному входу. На полу возле открытых дверей прихожей две девочки лет десяти вышивали цветными нитями на куске ткани сцену сражения Афины с гигантами.
Она обратилась к одной из них:
— Сходи к ключнице, скажи, что я приказала разобрать церемониальные одежды, ленты и калафы: что в стирку, что в починку… Еще пусть выбросит старые стебли лаванды…
Вторая девочка робко смотрела на жрицу, не выпуская из рук иголку с ниткой. Когда они остались одни, Филопатра опустилась рядом, доверительно взяла за руку.
— Вот что, Лира, у меня к тебе есть одно очень важное поручение. Но это — большая тайна. Ты умеешь хранить тайны?
Та кивнула.
— Ты хоть и аррефора[159], но уже взрослая… по крайней мере я могу разговаривать с тобой, как со взрослой. Пантика-пею угрожает беда. Скоро к городу подойдет армия Перикла. Архонты боятся передела земли и новых налогов, поэтому не откроют афинянам ворота. Так вот… Если Перикл начнет осаду, погибнет очень много людей. У тебя папа в ополчении?
Лира снова кивнула.
— Погибнут и твои родители, и братья… Ты ведь этого не хочешь?
Аррефора отрицательно замотала головой.
— Тогда я прошу тебя помочь. Поможешь?
— Да, — пролепетала Лира. — Только… Это не помешает нам закончить пеплос для богини? До Великих Пана-финей осталось три месяца, а подарок нужно еще доставить в Афины.
— Умница моя, конечно нет. Это всего на один вечер.
Филопатра перешла на шепот:
— Когда я тебе скажу, нужно будет выйти в степь через калитку и передать какому-нибудь офицеру из армии Перикла ключ. Я тебе потом объясню, где его взять. Еще передашь письмо. Ты сумеешь отличить офицера от простого пехотинца?
— Мой папа — таксиарх, у него шлем с гребнем, поножи, железный панцирь.
— Хорошо, — жрица погладила девочку по голове. — Помни: об этом поручении нельзя рассказывать… Никому-никому, даже маме. Иначе Афродита тебя не простит!
Последние слова она произнесла, нахмурив брови и строгим тоном.
Лира сжалась от испуга.
Поднявшись, Филопатра вышла из комнаты. Но направилась не к себе, а к флигелю, где жили элевтеры — вольноотпущенницы, посвятившие себя служению Афродите.
Вскоре она прогуливалась по усаженной розами дорожке вместе с одной из них — меоткой из Синдской Гавани.
— Тебе, Миртия, я доверяю больше, чем кому-либо. Ты единственная, кто не отходил от меня ни днем, ни ночью, когда я валялась в лихорадке на Сельских Дионисиях. Я и сейчас считаю, что мне послала тебя Афродита. Хотя ты больше не гиеродула и вольна остаться или уйти, когда захочешь.
— Матушка, к чему эти разговоры? Моя жизнь принадлежит Афродите.
— Хорошо.
Филопатра обняла меотку:
— Тогда вот тебе ее воля…
Она рассказала о тайной встрече с жрицами.
Под конец поделилась опасениями:
— Все бы ничего, но уж больно Хрисария нервничала. Я ее знаю: глаза бегают, губы плотно сжаты… Точно что-то задумала! Видишь ли, ритуалы Кибелы многих отвращают своей жестокостью. Греки молятся ей только потому, что отождествляют ее с Реей — матерью всех эллинских богов. Хрисария потратила много усилий для укрепления своего влияния среди архонтов. Наместник Афин, скорее всего, потребует избрать новых, а ей это ни к чему. В общем, мы не можем допустить, чтобы наш план провалился. Поэтому нужно сделать вот что…
Жрица наклонилась к самому лицу Миртии. Та внимательно слушала…
Вечером того же дня архонты Пантикапея заседали в булевтерии. Каждый при входе принес дары Зевсу Сотеру, при этом они ревниво старались проследить, кто сколько монет положит на блюдо из позолоченной бронзы.
В этот раз эсимнет не взошел важно на кафедру, чтобы провозгласить начало заседания. Кизик выглядел напуганным и озадаченным, хотя пытался скрыть это.
— Что делать будем? — спросил он, опускаясь на скамью рядом с архонтами. — Ополчение вернулось, кроме Архелая и людей из его дема. Это как понимать — бунт?
— Каких духов они там увидели, что у них поджилки затряслись? — спросил наследственный коневод Гиппоник, занимавший должность гимнасиарха[160].
— Мои плотники ходили туда, говорят: афинских кораблей на рейде — тьма, — мрачно бросил хозяин эргастериев Каллиад.
К Кизику повернулся работорговец Федим:
— Это правда, что ты отправил сокровищницу в Феодосию?
— Ты против? — ощерился Кизик. — Дары Аполлону — не твоя забота, мне за них перед фиасом отчитываться. Вот там с меня и спросят.
Федим отвел глаза. Остальные решили благоразумно промолчать: все знали, что особо своевольные магистраты рано или поздно пропадают. Вот вышел он из дома в коллегию — и не вернулся. Тела нигде не находили. Поговаривали, будто убийства — дело рук Саммеота Хармида и его прихвостней Памфила и Каламида.
Архонты начали вслух подсчитывать количество годных к строевой службе граждан. Выходило около четырех тысяч. Если послать в соседние полисы, то можно рассчитывать еще на пару тысяч.