Сова летит на север — страница 21 из 47

Он положил руку на плечо стоявшего рядом одриса.

Потом продолжил:

— Я — первый человек в Афинах. Спарток — первый человек на Боспоре. С нашим приходом у вас начнется новая жизнь. Элладе нужно зерно, много зерна. Дайте нам его, и мы наполним ваши эмпории товарами — железом, тканями, утварью…

— А самосцы и милетяне? — крикнул кто-то из толпы. — Они нам то же самое обещали!

— Не сунутся! — твердо заявил Перикл. — У Самоса больше нет флота. Гераклея — наша. Синопа — наша. Если милетяне пойдут на восток — встретим. Пусть плывут на запад: в Аполлонию, Истрию, Ольвию… Им никто не мешает. Афины на Боспоре надолго. Привыкайте! А чтобы жизнь казалась слаще, я объявляю об отмене налога при обмене кизикинов и пантикапейских драхм на афинские драхмы. И еще: военный налог будет взиматься только на борьбу с пиратами.

Он сделал паузу.

Заговорил, придав голосу металла:

— Последнее… Я собираюсь брать Пантикапей! Когда — не знаю, но в ближайшее время. Так что будьте готовы выступить по моему приказу. Дезертирам пощады не будет!

Горожане расходились по домам, оживленно обсуждая слова Перикла…

Близились Таргелии.

Архонты развернули бурную деятельность по подготовке к торжеству. Зопир после инспекции погребов Гилона отобрал несколько бочек с местным вином для возлияния богам и общественного увеселения.

Пекарни получили бесплатную муку для выпечки жертвенных пирогов в виде полной Луны. Бортники разбрелись по окрестным лесам, выполняя заказ на сбор воска для свечей. Каменщики стучали молотками на теменосах, вырубая новые алтари.

Фиасы Артемиды Агротеры и Аполлона Врача собирали благотворительные взносы для закупки праздничных атрибутов: жертвенных животных, цветов, соли, меда, печенья, венков, лент, масла для светильников. Не забыли и про серебряную и бронзовую утварь в качестве призов победителям мусических, атлетических и конных состязаний. Горожане с радостью несли деньги на изготовление праздничных одежд для музыкантов.

От карьера потянулись телеги, нагруженные песком для подсыпки стадиона, на котором планировались агоны, а также орхестры[170] театра, где готовились выступить лучшие хоры, авлетисты и актеры города.

Когда до праздника оставалась неделя, Перикл созвал военный совет.

Офицеров вызвали в его дом ночью, без предупреждения.

Первый стратег разложил карту Боспора на алтаре тавров. Грубо обработанный кусок известняка с плоским верхом и едва различимыми силуэтами рыб по бокам казался предметом из глубокой древности.

Перикл был полон решимости.

— Ударим послезавтра на рассвете. Брать Пантикапей будем с суши. Пусть Кизик думает, что мы размякли после взятия Нимфея и мечтаем только о том, как бы надраться на Таргелиях. У нас есть сутки для сбора фаланги.

По его замыслу вокруг Нимфея во время похода на столицу должны стоять надежные заслоны. На Северную дорогу он послал не потерявший боевого духа отряд Каллистрата.

— Смотри в оба, чтобы к нам не лезли шпионы Кизика, — приказал Перикл. — Всех, кто идет в Пантикапей, разворачивай обратно.

На Феодосийской дороге уже дежурил пикет эпибатов, теперь им на смену отправился отряд афинских клерухов.

Наемники поступили под команду Зопира для обеспечения порядка на празднике.

Перикл обвел взглядом эпистолевсов:

— Армию поведу я сам. Ваша задача — блокировать Пантикапей с воды. Обтянете гавань цепями, затопите у выхода на внешний рейд несколько лембов. Двадцать триер должны стоять на месте высадки десанта. Остальные охраняют вход в пролив из Понта.

Он потряс кулаком:

— Чтоб ни один баклан не перелетел пролив без вашего ведома!

Настала очередь Спартока.

— Ночью тихо подойдешь к стенам, разведаешь, что и как. Если надо, возьмешь языка. К утру я должен знать все о крепости: сколько там ополченцев, сколько лошадей, какие настроения в городе… Понял?

Одрис кивнул.

— Вопросы? — рявкнул Перикл.

Эпистолевсы молчали.

Спарток спросил:

— А гадание?

— Времени нет. Ты бы еще предложил отправить послов к оракулу Аполлона в Дельфы.

Одрис досадливо повел плечами.

Перикл закончил:

— Хорошо. Тогда по местам. Да поможет нам Аполлон Боэдромий!

4

Филопатра тронула Лиру за плечо.

Говорила тихо, чтобы не разбудить вторую девочку:

— Вставай, моя хорошая, пора сделать то, о чем я тебя просила.

Аррефора с трудом разлепила глаза.

Филопатра горячо зашептала:

— Жрецы храма Кабиров в Нимфее прислали гиеродула, который сообщил, что из города вышла фаланга по направлению к Пантикапею. Утром гоплиты будут здесь.

Она показала на ойнохою.

— Зайдешь в сторожку возле храма Посейдона и предложишь охране вина. Скажешь, что тебя прислала я. Они знают, какое в храме Афродиты вкусное вино, поэтому не откажутся. Всем известно, что мы в вино добавляем мед и пряности. Я подмешала туда снотворное зелье… Как только они заснут, обшаришь помещение и найдешь ключ от калитки. Беги в сторону Нимфея. Когда встретишь гоплитов, передай офицеру ключ. Скажи, что фиасы Пантикапея не хотят резни… Справишься?

Лира кивнула.

— Умница, иди и ничего не бойся. Из акрополя тебя выпустят, я предупредила стражу.

Филопатра поцеловала аррефору в лоб. Потом повесила ей на шею испещренную буквами керамическую тессеру.

— Это письмо тоже передай офицеру.

Прижимая к себе сосуд, девочка вышла на теменос. Она внимательно смотрела под ноги, чтобы не споткнуться, поэтому не заметила, как от флигеля элевтер следом двинулась тень с такой же ойнохоей в руке.

Аррефора зашлепала сандалиями к храму Аполлона, опасливо поглядывая на колонны, за которыми сгустилась тьма. Свернула к воротам, затем спустилась к котловану. Прошмыгнула мимо огромной кучи камней, заготовленных для строительства пританея. И уже легко и радостно заторопилась по улице вниз, к морю, рассеченному надвое белой блестящей полосой.

В ночном саду заливался соловей. Луна подбородком цеплялась за верхушки кипарисов. Лицо девочки ласково трогал теплый ветер. Лира думала о том, как мама расцелует ее, узнав, что она спасла жизнь ей, папе и братьям.

Вот и храм Посейдона.

Лира сосредоточилась, понимая, что предстоит самая трудная часть задания. Внезапно от колонны отделилась фигура, двинулась наперерез. Аррефора остановилась, замерла в испуге, прижимая ойнохою к груди.

Человек быстро подошел к ней, зажал рот одной рукой и резко взмахнул другой. Лира некрасиво осела. Ойнохоя с глухим хлопком разбилась о плиту, а темная жидкость разлилась вокруг ног аррефоры.

Миртия закусила край капюшона, чтобы не закричать. Она не была готова к тому, что девочку зарежут у нее на глазах, словно жертвенную овцу.

Дождавшись, когда шаги убийцы смолкнут, меотка двинулась к сторожке, дрожащим голосом шепча молитву:

— О Небесная Афродита, Владычица Апатура, укрепи меня, твою преданную элевтеру…

Миртия поцеловала инталию на серебряном перстне, изображавшую Афродиту в окружении двух Эротов. Перед входом в сторожку глубоко вздохнула, взяла себя в руки. Распахнув ампехону[171], сдвинула фибулу на хитоне так, чтобы оголить плечо и приоткрыть грудь.

Широко улыбаясь, вошла.

— Мир вам.

Пятеро гоплитов пожирали меотку глазами. Они знали девушку — не раз видели на осенних Апатуриях[172]. Элевтер солдаты любили за то, что их ласки продавались, хотя и стоили дорого.

Купить любовь Миртии еще никому не удавалось, но кое-кто клялся, будто Кизик отвалил Филопатре большие деньги за ночь с ней. Другие убеждали: она же бывшая рабыня, неужели первый хозяин не сорвал нежный бутон. Так кто ж его знает…

— Заходи, Миртия, — воины смотрели на гостью масляным взглядом.

Еще бы: шея тонкая, белая, огромные карие глаза на узком лице под черной челкой. В полные губы так и хочется впиться. Грудь не скроешь под складками ампехоны. А талия-то осиная! Скинуть бы с нее эти тряпки — и вместе с ней в морскую пену. Афродита!

— Филопатра прислала вино, — сказала меотка, сдунув прядь с лица. — Есть куда налить?

Солдаты глупо улыбались.

Миртия поставила кувшин, подхватила канфары — немытые, липкие изнутри.

— Наливай! — махнул рукой пемпадарх…[173]

Когда последний из них уронил голову на стол, она стала искать ключ. Нашла в чашке умбона[174], над которым было нацарапано имя пемпадарха — Теокл.

Замок провернулся с металлическим щелчком. Миртия опасливо осмотрелась — никого, все тихо. Выскользнув наружу, заперла за собой калитку, бросилась в распаханную степь. Долго бежала по заросшей вьюнками меже, сжимая в руке ключ, пока не выскочила на пионовое поле.

Услышав топот копыт, она присела, чтобы не заметили. Со стороны степи к Пантикапею проскакали всадники. Меотка снова поднялась, но не успела пробежать и нескольких шагов, как кто-то метнулся под ноги, повалил.

Колено с такой силой давило в поясницу, что Миртия застонала.

— Полегче, Посий, — раздался рядом мужской голос. — Не видишь, что ли — баба.

Сильные руки перевернули ее на спину, помогли сесть. Из травы поднялись еще люди, окружили.

— Ты кто? — строго спросил тот же голос.

— Миртия, элевтера Афродиты, — сказала меотка, плотнее запахивая ампехону.

— Что ты здесь делаешь?

— Ищу афинян.

— Нашла. И что?

— Мне нужен самый главный офицер — полемарх или стратег.

— Где ж ты его найдешь — ночью, в поле… — голос стал мягче, Миртии показалось, что говоривший улыбается. — Считай, что это я.

Она протянула руку, ощупала одежду — хитон, короткая хламида.

— А где торакс?

Со всех сторон послышались сдавленные смешки.

Командир объяснил: