— Да что ж такое! — Токсис смахнул залепившую рот паутину и досадливо сплюнул. — Хоть в море лезь.
Обоим надоело уворачиваться от норовивших хлестнуть по лицу веток.
— Может, на лодке? — спросил Орпата.
— На коне сподручнее.
— Ясное дело, — Орпата фыркнул, — только конь — не горный козел, по скалам не скачет… Слышь, Токсис, морем еще и безопасней. Если, конечно, ночью плыть, и если буря не начнется. Ты Тагимасаду когда-нибудь жертву приносил?
— Не-а, — протянул Токсис, — нужды не было. Я и на лодке-то раньше не плавал.
Когда Орпата провалился в нору — не то барсучью, не то лисью, он решился:
— Ну, так давай, что ли, остановимся. Пока ноги не переломали! Принесем жертву Тагимасаду, потом спустимся к морю.
Посмотрел на небо:
— Вечереет.
Привязав коней, друзья выбрали место для совершения обряда.
— Надо что-нибудь морское, — Орпата огляделся. — Да хоть вот этот камень.
Он пнул ногой обломок ракушечника, сплошь состоявшего из окаменевших створок. Поднял его, очистил от прелых листьев и земли.
— Хорошо бы воды из Понта. — сказал Токсис. — Да где ж ее взять?
Опасливо посмотрел на бегущую зигзагом далеко внизу кромку прибоя:
— Не, туда я точно не полезу.
— Ладно, — согласился Орпата. — Наберу в ручье, все равно он в море впадает. Тагимасад простит — мы не виноваты, так вышло.
Сняв с коня полупустой бурдюк, он направился к оврагу. Спустился по засыпанному хвоей склону, придерживая рукой горит и внимательно глядя по сторонам. Услышав плеск воды, пошел к кустарнику. Раздвинул ветви… И обомлел.
Ручей сбегал по камням из расщелины. В прозрачном озерце по колено в воде стояла нагая девушка, выжимая стянутые в жгут волосы. Твердые соски смотрели в небо, под животом курчавился черный треугольник, а на смуглой коже серебрились капли воды.
У Орпаты перехватило дыхание: "Это же та… В лагере Хармида… Зеленоглазая".
Сколот застыл, любуясь купальщицей. Потом ему стало стыдно. Тогда он бросил в озерцо камень.
От неожиданности девушка плюхнулась в воду. Завертела по сторонам головой, сидя на корточках и прикрывая грудь рукой, — пыталась понять, откуда смотрят.
— Эй! — крикнул Орпата. — Я тебя не трону. Не бойся.
— Отвернись!
— Уже! — Орпата улыбнулся, а сам подумал: "Щас, еще чего".
Купальщица на полусогнутых ногах подбежала к одежде, быстро натянула рубашку и штаны. Потянулась к луку.
Тот же голос, но уже за спиной, строго сказал:
— Не балуй. Не успеешь.
Она отдернула руку, повернулась. Оба смотрели друг на друга. В глазах Орпаты застыло восхищение. В ее — любопытство.
— Что тебе надо? — девушка успокоилась, поэтому решила взять инициативу в свои руки.
— Ничего, просто воды хочу набрать.
— Другого места не нашел? — беззлобно проворчала она, уселась на землю и стала натягивать сапоги.
— Нет, — рассеянно ответил сколот, не отрывая взгляда от треугольного выреза ее рубашки.
И вдруг покраснел. Девушка улыбнулась уголками рта. Подошла вплотную:
— Я тебя видела в лагере. Ты кто?
— Орпата… из нома Окгамасада.
— Один?
— Нет, с Токсисом.
— И что вы здесь делаете? Это земля тавров.
— То же, что и ты, — прячемся.
— Ну, давайте, — она лукаво посмотрела на него, — прячьтесь дальше. А я пошла… Меня ждут.
— Кто? — Орпата нахмурился. — Хармид?
Язаматка не ответила, просто осуждающе посмотрела на него. Ему вдруг захотелось схватить ее, перекинуть через плечо, рвануть сквозь лес, обхватив упругие бедра, вдыхая запах тела. А потом бросить в траву и…
Стряхнув морок, спросил:
— Вы куда идете?
— В Херсонес.
Орпата заулыбался:
— Вот там и встретимся. Я тебя найду.
— Вряд ли, — насмешливо бросила язаматка, — мы там не задержимся, в Гераклею поплывем.
Орпата хотел спросить — зачем, но девушка бросилась бежать.
— Как тебя зовут? — крикнул он вдогонку.
Из чащи еле слышно донеслось:
— Быстрая Рыбка…
Возвращаясь к стоянке, он вдруг понял очевидную вещь: порученец Кизика через кишащие таврами горы, с риском для жизни пробирается в Херсонес, чтобы оттуда срочно плыть в Гераклею. Ясное дело — за военной помощью. Но зачем ему язаматка?
Чтобы узнать это, нужно взять самого Саммеота.
"Ах ты тварь, — зло подумал он, — от меня не уйдёшь".
В одну из прогулок одрис спросил Миртию:
— Как ты оказалась в храме Афродиты?
Элевтера закусила губу. Другому она не стала бы открываться, но Спарток…
— Мне исполнилось девять лет, когда умерла мама. Из пятерых детей я была старшей. Вскоре отец завел сожительницу — Корину. Невзлюбила она нас — сама-то не рожала. И зачем только он ее в дом привел?
Вопрос повис в воздухе.
Вздохнув, Миртия продолжила:
— Корина работала кладовщицей на чужом винограднике. А отец любил выпить. Вот она и таскала ему вино каждый день. Он как глаза зальет, ему на все плевать. Мы дома и себя, и его обслуживаем, пока он пьяный валяется. Она вечером придет, а он сюсюкает, ластится к ней, понимает, что опять принесла. Потом ее поймали на воровстве, избили, но оставили уборщицей в поместье. Корина тогда вообще перестала у нас появляться. Вина в доме ни капли. Отец ходил ошалелый, рвал и метал, мы по углам прятались… Продал все, что можно.
Она смахнула слезу краем пеплоса:
— А однажды привел жрицу Афродиты, показал на нас и говорит: "Выбирай". Та ощупала каждого, словно скотину на рынке, в рот посмотрела и забрала меня с собой. Вот так я и стала гиеродулой.
— Ясно, — на скулах Спартока заиграли желваки.
История, конечно, тяжелая, но вполне обычная.
— Как гиеродула становится элевтерой? — спросил он.
— Проходит обряд посвящения. Для этого устраивается мистерия[204] в большой праздник, например весной на Великие Дионисии, осенью на Великие Элевсинии или Тесмофории в честь Деметры. На празднике Апатурий пантикапейцы чествуют сразу трех богов — Афродиту, Ахилла и Великую Гилейскую Мать.
— Храмы в эти дни, наверное, ломятся от дарителей, — заметил Спарток.
Миртия улыбнулась:
— В Пантикапее мало храмов. Многие фиасы имеют только алтарь или статую бога на теменосе чужого храма. Вот к ним адепты и несут дары.
— Мистерии тоже организуете совместно?
— Нет, каждый фиас проводит обряд в свой праздник, но никто не может, например, помешать жрецам Афродиты совершить таинство во время праздника Деметры, и наоборот. Желающих стать мистами[205] столько, что фиасы используют для этого любую возможность. На Боспоре суровый климат, поэтому у нас не так много праздников, как в Элладе.
— Элевтера — это личный выбор, — настаивал одрис.
Миртия покраснела, понимая, к чему он клонит.
— Да, не каждая девушка на такое способна. И не каждая обладает необходимыми данными. В первую очередь броской внешностью.
— Для чего? — продолжал допытываться Спарток.
Он был уверен, что знает ответ, но хотел услышать его от меотки.
— Элевтера служит богине любви, продавая свою любовь.
В глазах одриса зажглось бешенство:
— Значит, слухи про тебя и Кизика — это правда?
Миртия остановилась.
Ее голос дрожал от обиды, когда она выпалила ему в лицо:
— А ты сам как думаешь?
Затем развернулась и быстрыми шагами пошла прочь.
Лишь бросила через плечо, даже не пытаясь сдержать слезы:
— Это не твое дело… И не приходи сюда больше!
Филопатра, как всегда, тайком наблюдавшая за парой из-за колонны, нахмурилась…
Спарток снимал кнемиды, когда вестовой доложил ему, что в приемной ждет важный посетитель. Филопатра вошла стремительной походкой. Несмотря на преклонный возраст, она выглядела бодрой и энергичной.
— Миртия передала мне ваш разговор, — без обиняков начала жрица. — Зачем ты ее обидел?
Спарток фыркнул:
— Я просто сказал то, что всем и так известно.
— Что именно?
— Про нее и Кизика.
— Это ложь! — выпалила Филопатра. — Да! Я получила деньги от Кизика. Но не за Миртию.
Спарток молча ждал объяснений.
— У фиаса Афродиты много земли. Нам столько не надо, потому что домохозяйки не пашут, а матросы и рыбаки бороздят совсем другие просторы. Так вот, я продала землю за Пантикапой Кизику. Об этом никто не знает, мы решили не разглашать сделку.
— Почему?
— Все, что растет на земле Афродиты, должно принадлежать фиасу Афродиты. Пшеницу потом трудно будет продать, люди у нас набожные.
Спарток посмотрел в сторону, в его глазах отразилась боль:
— Не он, так другие, какая разница.
— Элевтера — не значит шлюха! — возмутилась Филопатра.
Она подошла к нему ближе:
— Посмотри на меня, я немолода, пора искать замену. Миртия подходит для этого лучше других.
— Тебе рано думать о смерти.
— Это решать богам. Гермес Психопомп уже держал меня за руку зимой. Так вот, мать фиаса должна иметь незапятнанную репутацию. Иначе от нас отвернутся верные жены и скромные девушки. Я Миртию берегу. Так что можешь быть уверен: она — девственница. Клянусь золотой диадемой Афродиты!
Спарток с трудом скрывал радость. Филопатра тоже заулыбалась: теперь ее плану ничто не угрожало.
Хитро посмотрев на одриса, она сказала:
— Но я готова отдать Миртию в жены достойному человеку, это не помешает ее карьере.
Спарток решил поменять тему:
— Раз уж ты пришла, давай обсудим одно дело. Я сейчас нахожусь в двусмысленном положении: с одной стороны, я синагог амфиктионии Аполлона Врача, с другой стороны, не могу считаться мистом. Жрецы шепчутся за моей спиной: "Где его венок?" Мне пора подтвердить статус. Предлагаю провести единый праздник Аполлона и Афродиты.
— Зачем совмещать? Выбери для мистерии любой из праздников в честь Аполлона.
— Но Таргелии уже прошли, а Кианепсии