Сова летит на север — страница 44 из 47

Когда выглянула луна, сколот увидел силуэт гребца. Он понял, что Хармид тоже решил плыть в открытом море. Скорее всего, иларх заметил преследователя, но курс не менял.

"Ну-ну, — Орпата вспоминал проведенный в овраге день. — Отпустил — теперь, наверное, жалеешь. От меня такого не дождешься".

Подумать-то подумал, а злости нет.

Так они и плыли всю ночь, при этом расстояние между лодками постепенно увеличивалось: когда иларх уставал, за весло бралась Быстрая Рыбка, а она гребла хуже. Приходилось бороться с волнами, и под утро гребцы почти выбились из сил.

На рассвете небо затянуло тучами. Ветер усилился — начинался шторм. С гребней волн срывалась водяная пыль. Орпата промок, замерз, но продолжал упорно грести.

Впереди ударила молния. Вспышка осветила высокий утес и рядом с ним остроконечную, похожую на скошенный парус скалу. Человек с веслом отчаянно загребал, пытаясь отвести лодку в сторону. Но высокие волны неумолимо бросали ее назад. Казалось, гибель неизбежна.

Сердце рухнуло: "Рыбешка! Вытащу!"

Орпата начал разворачиваться.

Набравшая воды долбленка отяжелела, стала неповоротливой. Еще один вал — и сколот от толчка полетел в воду. Лодка перевернулась, теперь она то погружалась в темносинюю бездну, то всплывала вверх днищем.

Орпата поплыл к берегу. Вокруг вскипали белые буруны. Он взлетал к гребню, потом скользил вниз, где его накрывало с головой. Раз за разом, словно череда набегающих валов никогда не закончится. Под водой удалось стянуть сапоги.

Сколот обессилел, наглотался воды, намокшая одежда мешала плыть. Но каждый раз, оказавшись на гребне, Орпата видел мыс все ближе и ближе.

Волны относили его в лагуну. О том, чтобы спасать язаматку, не могло быть и речи. За это время она и иларх либо выбрались на берег, либо утонули. Сейчас он боролся за свою жизнь.

Наконец босые ноги нащупали дно. Море не отпускало — швыряло на камни с такой силой, что он кричал от боли. Последним приветом от разбушевавшейся стихии стал удар булыжником по голове, после которого сколот едва не лишился чувств. Выбравшись из воды, он рухнул без сил на ракушечную крошку.

Отлежался, хватая ртом воздух. С тоской посмотрел туда, где из воды торчал каменный парус. Еле встал, но заставил себя подняться выше по склону, потом лёг на сухую землю и мгновенно заснул.

Орпата очнулся, когда солнце нагрело затылок. Море стихло, лишь накатывало на берег длинными бирюзовыми волнами. В небе кричали чайки, не то приветствуя затишье, не то оплакивая тех, кто не пережил шторм.

Скалы запирали лагуну с обеих сторон. Чтобы выбраться из нее, пришлось бы долго карабкаться по крутому склону на гребень. Или идти в обход мыса по воде среди валунов.

Орпата выбрал короткий путь. Снова лезть в море не хотелось, но ему казалось, что это лучше, чем рисковать жизнью на круче. Может быть, за горой его ждет устье реки или пологий овраг.

Он зашел по горло в воду. Теплая грязная муть колыхалась у самого лица, под ногами перекатывалась галька, а ладони натыкались то на мягкие нити водорослей, то на острые края раковин. Скала, о которую разбилась долбленка Хармида, торчала из воды в десяти локтях.

За мысом Орпата увидел лагуну. Дальним концом она упиралась в другой мыс, еще круче, чем тот, который обогнул сколот. От берега отходила балка — на дне лишь камни да кусты, а по бокам отвесные стены, изрезанные трещинами. Подняться по ним, конечно, можно, но лучше этого не делать.

Он уже собрался возвращаться, как вдруг заметил под деревом Хармида и Быструю Рыбку. Язаматка хлопотала возле лежащего на спине иларха. Похоже, крушение лодки не прошло для него без последствий.

Орпата задохнулся от радости: "Жива!"

Рванулся вперед, разгребая воду руками.

Быстрая Рыбка увидела его, когда он вышел на песок. Хармид поднял голову, сел, держась за бедро. Язаматка помогла ему встать на ноги. Оба смотрели на приближающегося сколота.

Орпата вытянул вверх руку с ножом.

"Посмотрим, как ты поведешь себя, когда у меня преимущество, — мстительно подумал он. — Давай, найди что-нибудь… Хоть камень или палку".

Но Хармид развернулся и двинулся вверх по балке. Быстрая Рыбка сначала застыла, словно не зная, что делать, потом побрела следом.

3

Ранним утром Первый архонт Пантикапея созвал Совет.

Начал без обиняков:

— Парфений отбит благодаря Октамасаду. Но Фанагория восстала против Боспорской симмахии. Нельзя допустить, чтобы зерно из Синдики уходило в Коринф или Спарту.

— Мы понесли серьезные потери при осаде Парфения, — заявил Каллиад. — На подготовку новой фаланги потребуются время и деньги…

— Вот и займись этим! — оборвал его Спарток. — Отправь гонцов в Гермонассу и Корокондаму с требованием предоставить ополчение. Там архонты еще подчиняются Пантикапею. И организуй сбор средств на паноплию.

Потом выдал задание остальным членам Совета.

— Федим, отзови из Китея строителей и гарнизон. Пообещай жителям, что мы скоро вернемся. Игиенонт, подготовь флот для атаки на Фанагорию с моря.

Работорговец кивнул, а судовладелец с сомнением заметил:

— Мало судов.

— В боспорских гаванях стоят лембы из Афин, Милета, Синопы… В общем, со всей ойкумены. Караваны прибыли под охраной сторожевых кораблей. Так вот, Пантикапей забирает триаконтеры и триеры для нужд симмахии. Потери возместим из захваченной в Фанагории добычи. Декрет я подготовил.

Игиенонт с сомнением покачал головой:

— Купцы будут возмущаться.

Одрис сказал, как отрубил:

— Перикл поймет, а мнение остальных меня не интересует. Сейчас на Боспоре идет война, так что торговые партнеры должны нам помогать, нравится им это или нет. Если команды окажут сопротивление, ты знаешь, что делать.

Спарток передал судовладельцу свинцовую пластину с текстом декрета.

Напоследок приказал архонтам до вечера продумать план действий и доложить ему.

Распустив собрание, вызвал гетов. Отряд двинулся к храму Аполлона. Четверо наемников несли под удивленными взглядами прохожих пустой деревянный ящик. Спарток хромал сзади, отказавшись от помощи товарищей.

Жрецы, которых пельтасты вытащили из-за стола или из теплой постели, столпились в опистодоме. Сейчас они боялись, что их постигнет участь Аполлодора.

Сидя на клисмосе, одрис угрюмо смотрел на кучку людей в белых гиматиях. Молчал, нагнетая напряжение. Рана на бедре ныла, из-за этого он находился в плохом настроении. Армейский писец стоял в сторонке, держа в руке мешок с остраконами[226].

Спарток разжал губы:

— Аполлодор оказался предателем. Из-за него погибли ни в чем не повинные граждане Парфения. Ваши братья и сестры! Старики! Женщины! Дети!

Его глаза налились яростью: казалось, он с трудом сдерживается, чтобы не устроить в храме резню. Бледные от страха жрецы отводили взгляд, нервно теребили края одежды.

Одрис продолжил:

— Аполлодор поплатился жизнью за то, что сделал. Собаке — собачья смерть. Вы не могли не знать о его планах, а значит, вы все, — он возвысил голос, — соучастники заговора против Боспора!

Выдержав паузу, рявкнул:

— За такое убивают!

На плечо каждого жреца легла тяжелая рука стоявшего за спиной наемника.

Послышались голоса:

— Мы не хотели! Он нас заставил! Мы патриоты!

— Патриоты? — Спарток хищно улыбнулся. — Хорошо, но я должен в этом убедиться. Вы можете выкупить свою жизнь, пополнив городскую казну из средств фиаса.

Жрецы зароптали:

— Сокровищница Аполлона в Феодосии… Фависса пустая… Нет денег даже на масло для ламп…

— Тихо! — прикрикнул Спарток. — Я знаю про сокровищницу. Еще я знаю, что среди жрецов фиаса Аполлона бедных людей нет. Думаю, придется раскошелиться ради Бо-спора. А чтобы облегчить вам задачу, я устрою ингумацию[227]. Пока театральную, но для кого-то она может стать настоящей.

По его знаку геты подтащили к клисмосу гроб.

— Помните историю про Полипемона, прозванного Прокрустом? — спросил он. — Расскажу, если кто не знает. Разбойник Прокруст укладывал пойманных путников на одно из двух лож — короткое или длинное. Если из короткого ложа торчали ноги, он их отрубал. А если кому-то длинное ложе было велико, он растягивал тело пленника с помощью молотка. Мы обойдемся одним ложем.

Жрецы в ужасе уставились на ящик.

Одрис объяснял дальше:

— Так вот. Обязательный взнос — двадцать мин[228] серебром. Я выяснил: у каждого из вас земли не меньше, чем на сорок квадратных плетров[229]. Можете продать землю, можете сдать в аренду, это ваше дело… Думаю, что жизнь стоит дороже. Согласны?

Жрецы закивали головами. Спарток удовлетворенно хмыкнул.

— Но эта сумма будет взыскана с семьи трупа. Хотите жить — предлагайте больше. Надеюсь, вы понимаете: чем "путник" выше ростом, тем больше он должен предложить, иначе я укорочу его сильнее, чем других.

Жрецы смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Одно они усвоили точно: не развяжешь мошну — не выйдешь отсюда живым. И вздыхали, смирившись с участью.

Первым в гроб забрался толстяк с красным лицом, выполнявший обязанности отца фиаса после смерти Аполлодора. Ноги вылезли наружу на ширину ладони. Он решил схитрить и назвал сумму в двадцать одну мину. Спарток, не говоря ни слова, подошел к гробу, поднял махайру.

— Нет! Нет! — замахал руками краснолицый. — Двадцать пять мин!

Спарток молча рубанул его по ноге. Ступня отлетела в сторону, забрызгав кровью стоящих рядом жрецов. Толстяк заорал от шока, при этом одрис разобрал в его воплях слово "тридцать".

Дав жрецам время оказать несчастному первую помощь, он продолжил экзекуцию.

Следующим в гроб уложили худого длинного грека. Тот сразу предложил пятьдесят мин, поэтому Спарток отпустил его. Вскоре на полу перед одрисом лежала горка черепков с расписками на сумму почти в семь талантов серебра.