Милославская настороженно посмотрела на Кукушкина.
– Паша, пойди чайник поставь, – попросила она.
После вечерней планёрки Паша увидел Саню Шаранова, проходящего мимо окошка дежурного, и рванул наперерез к лестнице, ведущей в убойный отдел. Паша надеялся узнать от него подробности о вчерашнем происшествии. Может, появились новые факты?
– Привет! Слушай, вчера женщина… с моста… с ребёнком… Что-то ещё про это слышно было? – Паша неуверенно переступал с ноги на ногу.
– Так ты же сам там был. У Гены все материалы.
– У Гены, который разыскник?
– Ну да. Муж приезжал, написал заявление, что пропала его жена с ребёнком. Забрала из садика раньше обычного и куда-то делась. Других пропавших в этот день не было. По описанию всё сходится. Ты же сам Григорьеву рассказал, что видел, как они случайно упали с моста… А что? Есть факты, которые должны заинтересовать наш отдел?
Паша опустил глаза. Ему не хотелось себя выдавать. Хотя он не сделал ничего противоправного. Почему ему было так неловко? Не от того ли, что Саня почувствовал, что Паша рассказал не всё? Профессиональная чуйка, нюх, талант тонкого психолога – можно называть это как угодно. За эти качества Шаранова и ценили.
У Паши в голове крутились слова Виталины: «Она бросила его с моста и прыгнула следом». Нет, проговориться было нельзя.
Шаранов напомнил ему сведения из протокола осмотра места происшествия:
– Сначала ты толковал про какую-то женщину-очевидца. Потом в итоге сказал, что ребёнок поскользнулся и упал, а мать хотела его спасти и прыгнула следом. Это было так?
Саня глядел на Пашу, как на чёрный ящик в известной игре, будто хотел угадать, что там внутри. Пока Паша подбирал слова, опер продолжал:
– Никто их не толкал? Нет? Значит, это не моя работа. Самоликвидаторы – не наш профиль. Ребёнка жаль, конечно. Но мать могла бы следить за ним лучше.
Пашу задели эти слова. Он уверен, что Мира была замечательной матерью. Была… Несмотря ни на что. Возможно, Виталине показалось. Она же в очках – зрение, значит, плохое. Вечер, снег. Наверняка примерещилось. Разве Мира могла сделать такое? Пашина версия куда правдоподобнее и человечнее, хотя от этого не становилась менее трагичной.
– В общем, пока тела не всплывут, будет у Генки висеть этот глухарь, – заключил Саша.
Обычно Пашу не задевал подобный тон. Речь, в которой пострадавшие – «терпилы», а убитые – «трупаки», его никогда не напрягала. Никто не вникал, что эти «тела» когда-то дышали, любили, что это чьи-то братья, сестры, отцы или матери. Попадая в сводку, они утрачивали все свои качества, оставаясь лишь набором антропометрических и гендерных данных. Оно и понятно, если оплакивать каждого, в итоге весь личный состав отправится в психушку. Эмоции мешали работать, обезличивание облегчало процесс. Но когда речь шла о близких, сохранить твёрдый рассудок не получалось. Сейчас Паше было невыносимо думать, что Мира станет очередным «подснежником», чьё распухшее, посиневшее тело однажды прибьёт к берегу. Как над её мёртвым безносым лицом, обглоданным рыбами, склонится патологоанатом. От этой мысли его начало мутить.
– Ладно, спасибо, Сань, – откашлялся Кукушкин. – Если что, дай знать.
– Паша, тут без твоих утопленников дел хватает. Сейчас вот мужик заявил о насильственных действиях сексуального характера. Какие-то охранники в баре опустили беднягу за неуплату по чеку. Прикинь? Олени!
Паша лишь округлил глаза и вспомнил о рыдающем Чукове. Он почувствовал себя виноватым в том, что не был достаточно внимателен, чтобы расслышать в речи заявителя нужную информацию. Только наорал, не дал выговориться. Бедняга рассказал всё патрулю. Паша чувствовал себя отвратительно. Чурбан бесчувственный!
Дальше сутки прошли относительно спокойно, если не считать бабушку, которая перевела телефонным мошенникам все свои сбережения. А потом взяла кредит и обогатила псевдосотрудников банка ещё на 500 тысяч. Весь отдел по борьбе с мошенничеством стоял на ушах. Телефонные аферисты были больной темой для начальства. Нынешние виртуальные мошенники намного изобретательнее тех, что были раньше. Технический прогресс развязал им руки, а бабушки, к сожалению, за всем этим не успевают и расплачиваются за свою доверчивость. Паша подумал, что впору на упаковках с телефонами делать надпись: «Беречь от стариков и детей». Особенно от бабушек и дедушек – лакомых кусочков для дистанционных аферистов.
На звонки Паша отвечал на автомате. В сотый раз он задавал себе вопрос: могла ли Мира это сделать на самом деле? Что толкнуло её на это? Каким надо быть человеком, чтобы совершить такой поступок? Знал ли он её? Были ли на её солнечной душе тёмные пятна? Ему всегда казалось, что нет. Неужели казалось?
В седьмом классе их дружба стала постепенно расползаться, как застиранная простыня. Нет, Мира не перестала с ним общаться, но Паша ощущал, что она больше не та соседская девочка, с которой они вместе искали улиток под лопухами. Паша вспомнил, как Мира ему однажды объяснила, что такое испанский стыд. Это когда стыдно, но не за себя, а за кого-то другого. Возможно, это был намёк. Наверное, ей было неловко гулять с таким, как он. Ни умником, ни красавцем, в общем, ничем не выдающимся парнем. Один случай поставил точку в их и без того умирающей дружбе.
Однажды Паша перепутал двери мужского и женского туалетов. Двери после летних каникул перекрасили, таблички не успели повесить, и заплутать было проще простого. Он случайно сунулся к девчонкам, те, конечно, дико завизжали. Паша быстро ретировался, но в классе молниеносно распространился слух, который оброс дополнительными подробностями и преувеличениями, якобы Пашка подсматривал за девчонками в туалете. Глупость, понятно. Но тогда ему было не до смеха. С подачи Голованова к Кукушкину привязалась кличка Вуайерист. Паша не особо понял значение этого слова, а когда спросил дома маму, та покраснела и сказала, что теперь он останется на месяц без интернета. В общем, когда Паша узнал, кого так называют, ему стало ещё обиднее. Голованов был капитаном баскетбольной команды, сноб и сердцеед, девчонки от него «кипятком писали», в общем, авторитет, поэтому кличку быстро подхватили и не упускали возможности напомнить Паше о том досадном случае.
Только Мира не смеялась. Она перед всеми высказалась по поводу дурацкого чувства юмора Голованова.
– Подумаешь, дверью ошибся. С кем не бывает, – заступилась она за Пашу.
– А ты там тоже была? – прищурился Голованов. – И как тебе? Понравилось, что за тобой подсматривают? Вуайерист и эксбиционистка – отличная пара.
– Нет, меня там не было. А если бы и была, чего он там не видел?
Девчонки зашептались, парни заулюлюкали.
Паша был очень подавлен и не нашёл слов, чтобы дать отпор. Несмотря на уговоры Миры «не обращать внимания на идиотов», он дико переживал.
Потом и вовсе заболел и загремел в больницу с кишечной инфекцией. Неделю провалялся на продавленном матрасе, перебирая детали случившегося и размышляя о несправедливости жизни. Посетителей к нему не пускали. Из развлечений были только телефонная болтовня с мамой да книги, которые она притащила в больницу со словами: «Наконец у тебя есть время, чтобы познакомиться с классической литературой». Он тогда с удивлением понял, что, оказывается, и в классике есть кое-что интересное, и за сутки осилил обтрёпанный томик Артура Конан Дойла, причем роман «Затерянный мир» увлёк его не меньше, чем записки о Шерлоке Холмсе. За день до выписки позвонил приятель и обеспокоенным шёпотом сообщил, что Мира теперь гуляет с Головановым. Паша не поверил, но, вернувшись в школу, увидел, как Мира мило болтает с баскетболистом. Подойти он не решился.
Паша посчитал это самым настоящим ударом под дых. Всё-таки она сдалась, перешла на сторону этого выскочки. Отреклась от него так быстро. Хотя кого он обманывал, они с Мирой были из разных племён. Пигмею с великаном дружбу нечего водить. И из них двоих пигмеем, конечно, был Паша.
Единственным утешением было то, что все вокруг обсуждали эту новую пару, где и когда их видели, делали прогнозы, сколько это продлится, а про Пашу забыли. Его обидное прозвище больше никто не вспоминал.
Мира потом звонила, но Паша не брал трубку. Долго не здоровался с ней и не разговаривал. Он смертельно обиделся, посчитал её поведение предательством. Настоящим и безжалостным, с которым столкнулся в первый раз в своей жизни.
Потом Паша, конечно, оттаял, но заговорить с Мирой, как раньше, уже не решался. Их общение свелось к «привет», «пока» и «передай учебник».
После этого случая Паша и занял своё место наблюдателя. На обочине её жизни. Возможно, Голованов не сильно и ошибся, назвав его вуайеристом, человеком, который мог лишь подглядывать.
Глава десятая
23 марта. Суббота
Вернувшись домой с дежурства, Паша не забурился в постель, как обычно. Принял душ, переоделся и снова поехал на работу. Всё равно спать не мог.
В кабинете у старшего разыскника Гены Мурашкина стоял полный хаос. Повсюду валялись обложки, листы бумаги, ручки, степлеры, скрепки. Сверху пухлых папок лежала дрель. У компьютера – чашка с недопитым остывшим кофе. В маленьком помещении, размером три на четыре метра, помимо шкафа, сейфа и стола с компьютером, помещался только Гена, поэтому разговаривать с ним можно было лишь из коридора.
Когда Паша постучал в дверь его кабинета, тот ловко орудовал длинной иглой с ниткой, сшивая дело.
– О, Пашик! Здоро-ово! – Гена встал и протянул руку. Он задел животом край стола, и на пол полетели ножницы, свалился набок и чуть не укатился вниз бутыль с клеем. Паша едва успел его поймать и поставить.
Гена выругался и плюхнулся обратно, не утруждая себя тем, чтобы вернуть упавшие ножницы на место.
– Ну, ты там понаписал, конечно, в своём объяснении, – начал он.
– Ты ещё что-нибудь узнал? – проигнорировал его замечание Паша.
– Так только то, что муж сказал. Не вернулись домой. Он стал их искать, к нам обратился. Мы ему твоё объяснение показали. Мужику так поплохело, аж затрясся весь.