— Виктория, — процедил сквозь зубы папуля, все-таки вывела я его из равновесия, — что ты мелешь? Ты — моя единственная дочь, и я люблю тебя больше всего на свете.
— Дело в том, что сейчас я в этом уже совсем не уверена, — "обрадовала" я его.
— Вика, прекрати! — рыкнул родитель. Если бы не знала, что он человек, то подумала бы, что и он оборотень. Рычит-то как заправский хищник. — Ты ведешь себя сейчас как…
Он замолчал, пытаясь подобрать подходящее определение.
— Как стерва? — услужливо подсказала словечко, которое уже приходило мне в голову сегодня.
— Вот именно, — не стал он спорить, — как самая настоящая стерва. И еще этот день рождения! — с досадой выдохнул он. — Павел предупреждал. Но слишком быстро все происходит. Возможно, что-то подействовало на тебя…
Я замерла и, уже не пытаясь никуда уходить, слушала совершенно бессвязную, на мой взгляд, речь родителя. Второе упоминание моего рождения было наверняка не просто так. Внутри у меня похолодело, и память заботливо подсунула картинку — злющий Зейли, прищурив глаза, уставился на меня и сказал: «Я могу не дожидаться, пока тебе исполнится двадцать, и прямо сейчас призвать твою волчицу».
— О чем тебя предупредил Павел? — хрипло пробормотала я, не сводя напряженного взгляда с отца.
Он бросил на меня удивленный взгляд:
— О том, что твой характер станет портиться, потому что твоя вторая сущность просыпается и вступает в конфликт с человеческой. Ну, как-то так. Ты же сказала, что все уже знаешь!?
— Выходит, не все, — голос мой дрогнул, а я машинально отступила назад, потом еще. Пока не натолкнулась на стену и не оперлась на нее спиной. — И как долго он будет портится? Пока я не стану вообще бешеной ведьмой?
— Дочка, ты что? — папа подскочил ко мне и, обняв за плечи, крепко прижал к своей широкой теплой груди. — Успокойся, малышка, никакой ведьмой ты не станешь. Да и нрав свой ты можешь сдерживать, если действительно захочешь. Это вполне возможно контролировать, например, чем-то отвлечься. Спросим у Насти, что тебе для этого нужно.
— Пап! — я подняла глаза, вглядываясь в расстроенное лицо отца, — я спросила, как долго это будет тянуться?
— Пока глава клана или вожак стаи не призовут твоего… — папа шумно сглотнул, потом все-таки выдавил из себя: — твоего зверя.
— А если нет?
— Ну нет, так нет, — он осторожно погладил меня по плечу. — Ты со временем научишься управлять своими эмоциями. Павел тебе в этом поможет. Он обещал мне, что не станет давить на тебя и заставлять против твоей воли оборачиваться. Это было мое самое первое условие.
Отец положил свою ладонь мне на голову и ласково погладил по волосам, потом снова прижал меня покрепче:
— Бедная моя девочка, — его низкий голос едва заметно дрогнул, — может быть, мы все ошибались, когда не стали сразу посвящать тебя во все тайны, но слишком уж ты была настроена против Павла. Он — твоя пара и никогда не сможет изменить тебе. А это многого стоит. Ты еще оценишь в будущем, какое это счастье — иметь любящего и верного супруга.
Отец тяжело вздохнул, и я тотчас же догадалась, о ком он сейчас подумал. О блистательной изящной блондинке Веронике Перовой. О женщине, заботящейся только о своей внешности и своих удовольствиях. О беззаботной, холодной куколке, не ставящей ни в грош людские отношения, разбивающей сердца мужчин и делающей несчастными женщин.
Меня мгновенно охватила паника. Я была дочерью этой бездушной хищницы. Сейчас, после разговора с отцом, изо всех сил прижимаясь к нему, я наконец-то поняла, что меня настораживало в последних событиях — мое собственное поведение.
Я никогда раньше так не вела себя с посторонними людьми. Краска стыда бросилась мне в лицо, когда я припомнила, как вызывающе общалась с Верховным.
И пусть я не знала, получится у нас с моим новоиспеченным супругом что-нибудь или нет, но навредить ему не хотела. А мои препирательства с Зейли могут серьезно испортить отношение альфы к Пашке. Тогда я об этом даже не задумывалась.
Да и с самим Пашкой едва не подралась. Если бы он меня не удержал, то могла и лицо ему расцарапать или еще чего похуже сделать.
Я уже не говорю о моих последних беседах — с отцом и Анастасией Николаевной.
Даже с Догером я вела себя необычно. Раньше я никогда не приставала к посторонним мужчинам с разговорами. А тут прицепилась к разъяренному зверю с беседой. И хоть в итоге у меня все получилось, сомневаюсь, что еще пару месяцев назад я вообще рискнула бы сунуться к клетке со взбешенным волком ближе, чем на десять метров.
Теперь я осознала, что не давало мне покоя. Неправильность была не в окружающих меня событиях. Неправильной была я сама.
Глава 15
Не знаю, сколько времени простояла, притулившись головой к отцовскому плечу. Я думала.
Как могло случиться, что моя жизнь так внезапно изменилась, и все в ней встало с ног на голову?
Как могло случиться, что я нежданно-негаданно вдруг оказалась не такой, как все окружающие?
Почему я даже ни о чем не догадывалась?
И почему самые близкие мне люди молчали, пока я в конце концов не вляпалась в правду по самые уши?
— Девочка моя, — раздался глухой голос папы, — ты простишь меня?
Ну конечно же, я простила его, тем более когда представила себя на его месте. Еще неизвестно, как я сама бы поступила в такой ситуации.
— Пап, — подняла я на него глаза, — есть что-нибудь еще, что я должна знать о том, что со мной сейчас происходит?
— Ну, — нерешительно пробормотал он, — как тебе сказать?
— Па-а-п, — прищурилась я подозрительно, — только не вздумай снова меня обмануть.
— Вот, черт! — чертыхнулся родитель, — а может быть ты…?
— Не может, — перебила я его, — я хочу это знать здесь и сейчас.
— Черт! — мне кажется или папуля покраснел? К чему бы это?
— Хватит уже ругаться, — проворчала я, — говори давай, что ты еще об этом знаешь?
— Такое отцы своим дочерям не говорят, — попытался отвертеться он.
— Пап, — повысила я голос, — ты мне должен за то, что вы все со мной провернули.
— Ладно, — решился мой собеседник, — но разъяснений от меня не требуй. У тебя начнет меняться запах…
— Чего? — изумленно вытаращилась. Всего ожидала, но все же не такого. — Что ты имеешь в виду?
— У Насти спросишь, — уперся папа, — она все тебе объяснит.
— А это что, может как-то повлиять на меня? — спросила, осторожно подбирая слова, и почувствовала, как лицо мне заливает краска.
Совершенно не вовремя всплыли в памяти Пашкины слова, что от меня пахнет невинностью. Так что, по всей вероятности, запах мой уже поменялся по чисто техническим причинам. И виновником произошедшим изменениям стал сам Павел, который активно этому поспособствовал, когда затащил меня в постель.
— Хорошо, — согласилась скрепя сердце. Не буду настаивать, а то мало ли что еще всплывет? Раз уж папочка зарумянился как красна девица, то лучше и в самом деле об этом поговорить с Пашкиной мамой. А еще лучше если бы к объяснениям снизошла моя собственная мать. Но раз уж она до сих пор не удосужилась этого сделать, то, значит, не очень хотела беседовать со мной на столь щекотливую тему.
— Тебя подвезти в университет? — спросил папа и нежно потерся подбородком о мою макушку. — Я не знаю, что Герасим с твоей машиной сделал, поэтому исправить не могу. Механик из меня, сама знаешь, не очень.
— Подвези, — обрадованно кивнула головой, — я быстро соберусь.
— Да уж знаю, что быстро, — хмыкнул папуля, отпуская меня из объятий, — в этом ты полная противоположность своей матери. Та часа полтора только подходящее платье себе подбирала, если мы выбирались на какой-нибудь прием.
— Пап, — осторожно поинтересовалась я, — мы никогда с тобой не касались этой темы, но раз уж ты сам о ней вспомнил, то, может быть, скажешь, почему вы с мамой расстались?
— Она меня бросила, — коротко сказал он, а когда заметил, что я молча жду продолжения, нехотя добавил: — И предупредила, что если я буду возражать, она все равно добьется расторжения брака, только дополнительно приложит все силы, чтобы отобрать тебя.
Вот так. Я еще, оказывается, и средство давления на отца.
— Пап, а ты любил ее?
— Не знаю, что и сказать, — он задумчиво потер переносицу. — Это было как наваждение. Ну да, наверное, любил. Только это было больше похоже на какую-то странную зависимость. Ты знаешь, — он поднял взгляд и посмотрел мне прямо в глаза, — я ведь даже не очень удивился, когда Павел сказал мне, что Вероника — не совсем обычная женщина. Что-то в ней есть такое, что вызывает не то, чтобы подозрение, а какое-то сомнение и тревогу. Ладно, хватит о ней. Иди, собирайся.
— Бегу!
Десять минут на сборы, пятнадцать на дорогу, и вот я уже выскочила из папиной Мазды, и, чмокнув родителя в щеку на прощание, помчалась по дорожке к своему учебному заведению.
Вмиг взлетела по ступенькам и ворвалась в холл.
В здании царила полная тишина, шли лекции. Я рванула к лестнице, ведущей на второй этаж, когда из-за поворота появился и начал спускаться вниз высокий темноволосый парень. Из одежды на нем были только спортивные трусы и майка. Заметив, что я поднимаюсь ему навстречу, он снисходительно усмехнулся, расправил плечи и, картинно поигрывая мускулами, прошел мимо меня. Ну точь в точь, как модель на подиуме. Я чуть не захохотала. Вот что слава делает с некоторыми личностями.
Этот задавака — Генка Рамадовский. Он с недавнего времени стал капитаном университетской баскетбольной команды и теперь считает себя звездой мирового масштаба, и не иначе. А раз звезда, то — предел мечтаний всего женского населения универа. Ну, это он так думает.
Парень такого высокого мнения о себе, что даже представить не может, чтобы дамы не трепетали только при упоминании его имени. А они не то что не трепещут, даже не обращают внимания. Парни же из команды откровенно ненавидят своего капитана.
— Эй, куколка, — послышался за спиной мужской голос, — подожди-ка минутку.