Полное Понимание вряд ли случится, если сидеть сиднем, избегая соприкосновения с Учением, отказываясь смотреть в лицо своим заблуждениям и думая о чём угодно, только не об этом. Но то, что кажется мотивацией, размышлением, вдумчивостью и решимостью, выбором и действием, есть просто функционирование механизма, с помощью которого разворачивается вся манифестация Сознания. Принимать это на личный счёт как собственную мотивацию, собственные размышления, собственный выбор и действия — значит заблуждаться. Это абсолютно безличностно, просто тотальность, разворачивающаяся, как она есть. Это то, чем вы уже и всегда являетесь.
Всё дело в основополагающем понимании: практики, задачи и все вещи, связанные с существованием, не зависят от личных намерений и выполняются не для достижения цели, и не дня того, чтобы стать более достойным человеком, и не для того, чтобы спасти мир, и не потому, что «я должен». Есть только наблюдение за телом-умом, которым вы не являетесь, к которому приходят мысли, которое получает мотивацию и совершает действия… или не совершает. Есть только совершенная простота: открытость, согласие, позволение случиться тому, что случится, и отбрасывание заблуждений.
16СВОБОДНОЕ ПАДЕНИЕ
Нет такой вещи как бытие. Теперь ты знаешь, что пробуждён, потому что ты здесь и у тебя есть это знание. Нет ничего другого, кроме этого знания, нет бытия.
Когда впервые приезжаешь в Индию, она немедленно атакует чувственное восприятие, переполняет, сбивает с ног. Запахи, фактуры, зрительные впечатления, звуки, вкусовые ощущения: организм ум-тело реагирует с изумлением. Были джунгли, где случилось ничто, Сияние, видение, «никого нет дома». Было изучение и погружение в некоторые из идей адвайты в попытке скрупулёзно проанализировать и выразить это ничто. Затем нечто необъяснимое швыряет эту вещь ум-тело через всю планету на встречу с учителем в Бомбей. Этот факт приводит в полнейшее замешательство: ему нет причин. Ум абсолютно пуст. Нет никаких ожиданий, и не может быть никаких. Нет возможной причины, возможных последствий. На самом деле, вещь дэвид понятия не имеет, что, чёрт возьми, происходит, и удивлена, когда обнаруживает себя, измождённую и измученную сменой часовых поясов, в тропической жаре бомбейской ночи, пробирающуюся зигзагами сквозь наводнённые людьми улицы в крошечном допотопном такси, — управляемом почти голым индусом, не говорящим по-английски, с розовым пластиковым Ганешей, божеством с головой слона, что подвешен к зеркалу и неистово болтается во все стороны, — и уповающую на то, что двигается по направлению к центру Бомбея и комнате в отеле.
Той же первой ночью в Индии снится сон.
Я где-то очень высоко, возможно, в самолёте, смотрю вниз на землю. Там, внизу, земля покрыта большими плоскими квадратами, чем-то напоминающими лоскутные квадраты полей, когда пролетаешь над Англией или Ирландией, но гораздо проще. Обыкновенные плоские квадраты приглушённых цветов, в основном просто серые. Кто-то рядом со мной говорит: «Эти квадраты выглядят плоско, двумерно, а на самом деле это большие трёхмерные кубы; мы не можем оценить их высоту отсюда».
Я смотрю на неё. Её слова похожи на правду, но в том, как она настаивает на своём, есть что-то странное, словно она повторяет нечто такое, о чём слышала, но сама не знает. И я говорю: «Я понимаю, о чём Вы. В перспективе, на расстоянии вещи кажутся плоскими. Но здесь другое: эти квадраты действительно плоские. Если бы они обладали высотой, то выглядели бы иначе, что можно было бы сразу определить».
Каким-то образом я знаю, что это так, что женщина рядом со мной ошибается в тонкостях или пытается приукрасить. Но, как я уже сказал, понимаю, что дальше обсуждения, спора ничего не пойдёт. И хотя я уверен, что прав, так или иначе доказать это невозможно, пока кто-нибудь не спустится вниз на достаточно близкое расстояние, чтобы убедиться. Но для этого пришлось бы прыгнуть и падать вниз, что, конечно, невозможно и просто глупо, даже не стоит обсуждения, потому что падение с такой высоты означает неминуемую гибель. И когда я об этом думаю, то понимаю, что уже падаю, рассекая воздух.
Никакого намерения, или принятого решения прыгнуть, или волевого акта, или самого действия. Только то, что это случилось.
В этом нет ничего сложного. Сны возникают как часть естественного функционирования ума-тела, подобно любым другим возникающим процессам. В сне сновидения чувства и ощущения возникают тем же образом, что и в сне бодрствования. Ум-тело не знает разницы между сном сновидения и сном бодрствования, поэтому идея прыжка с самолёта отнюдь не приводит его в восторг.
Первое — это момент ужаса. Проносятся мысли: о господи, что случилось, я падаю на землю, через несколько мгновений произойдёт столкновение, звук шлепка — и вся эта жизнь закончится. Паника. Страх. Затем — момент сопротивления и неистовой активности: подожди-ка, может быть, я что-то не учёл: может быть, у меня за спиной закреплён парашют; может быть, я сумею приземлиться в какой-нибудь большой водоём и чудесным образом уцелеть.
Затем, всё ещё в падении, — приятие. Так. Это то, что должно случиться. Момент настал. Это тело разобьётся и умрёт. Поскольку выхода нет, то пусть так и будет. Не самый плохой исход: скорее всего, я даже ничего не почувствую, просто погаснет свет. А тем временем, последний удивительный опыт: падение со столь огромной высоты, без всякого сопротивления, без страховки: абсолютное свободное падение. Удивительно прекрасное. Совершенное отпускание.
Всё это длится чуть более мгновения: штуковина ум-тело реагирует на незапланированный прыжок с самолёта весьма предсказуемо, в соответствии со своей запрограммированностью: оно переживает и момент страха, и момент сопротивления, и момент приятия. Затем, беспомощное, оно успокаивается. В этом сне, как и в сне бодрствования, ум-тело является сновидческим персонажем. Спящий сновидит, и этот сон продолжается.
Со свистом я несусь вниз сквозь слои воздуха и наблюдаю, беспристрастно и вполне безучастно, как квадраты на земле стремительно приближаются мне навстречу, теперь они видны достаточно близко. Это крайне забавно, потому как не имеет ни малейшего значения, но я не могу не отметить, что интуитивная догадка там, в самолёте, оказалась правдой. Даже со столь близкого расстояния они остаются все теми же плоскими квадратами, не становясь кубами, не обнаруживая ни высоты, ни глубины.
Затем, в то самое мгновение, когда должно случиться столкновение с землёй, что-то меняется. В тот момент, когда я достигаю поверхности квадратов, они преобразуются. Всё это время они действительно были плоскими и по большей части серыми, но теперь, словно ожив, они на глазах превращаются в удивительные, загадочные, трёхмерные объекты с тонкими, ровными формами и оттенками. И это не просто большие кубы, на чём с такой уверенностью настаивала моя попутчица в самолёте; они весьма просты, ничего изысканного или помпезного, и тем не менее, они невообразимо, неописуемо красивы.
И тут, в самый момент ожидаемого удара, когда я должен был бы потерять сознание, сновидение просто обрывается. Никакого шока, никакого столкновения. Только глубокий сон без сновидений. Позднее, на следующее утро, когда я просыпаюсь, сновидение и его естественное, внезапное окончание остаются ясны в памяти.
И происходит понимание: ну да, конечно: Единственный путь узнать — прыгнуть. Прыжок означает неминуемую смерть. Прыжок уже случился.
И это «случившееся» имеет не больше значения и ценности, чем чистка зубов. Об этом невозможно говорить внятно, невозможно выстроить предложение, потому что нет объекта, нет деятеля, нет действия, нет временной рамки. Это просто Есть. Бессмысленно и бесполезно пытаться говорить об этом как о чём-то личном, или значительном, или чём-то особенном.
В сновидении всё является плоским и серым, и наблюдатель с такого расстояния может только сказать, что вещи плоски, или постараться вообразить себе, что это не так. Можно также, подобно моей спутнице в самолёте, повторять то, что было услышано от других, что вещи не такие, какими кажутся. Но даже тогда это будет лишь отдалённым соответствием. Только прыгнув и уничтожив «я», можно увидеть, пережить, познать истинную глубину, красоту и чудо Того, Что Есть.
На какой-то момент возникает ощущение, осознание, что прыгнувший действительно погиб и в мгновение смерти понял то, что понять иным путём невозможно. Но это тоже смешно, потому как прыгнувшего никогда не было. Никто не прыгал. В сне бодрствования, как и в сне снящемся, случился прыжок. Танец. Сон. И удивительная, перехватывающая дыхание красота есть Всё Это; танец, сон, прыжок просто Есть.
17ЛЮБОВЬ
Любовь — это бесконечная тайна,
Потому что ей нет объяснения.
Шепни слова мудрости: да будет так.
В начале своей книги «Окончательная Истина» Рамеш пишет:
Окончательная Истина не может быть воспринята до тех пор, пока ум не будет свободен от «я», а сердце наполнено любовью.
Несколько дней назад в разговоре со мной он сказал:
Дэвид, хочешь знать, как жить эту жизнь? Пусть она будет! Пусть вещи случаются. Что бы кто ни «делал» — да будет так!
Будь недвижим, «делай» всё, что «ты» хочешь, и не беспокойся о мире!
Будь недвижим. Будь недвижим не думай! Понимаешь? Это так просто!
В течение последующих нескольких дней я сидел на утренних беседах и слушал, по большей части не вникая в смысл слов. Слушал сосредоточенно, но не рассудком.
Простое пребывание в том, что я называю Присутствием, в едином Присутствии, которое есть Я. Отражение себя в самом себе без зеркала.