сами переживания и действия через инструмент «дэвид», как это происходит и в случае со всеми остальными. Это и есть центр, неделимая суть, то, насколько её можно выразить, насколько можно выразить само Понимание, и всё это невероятно просто.
Всё, что есть, — это Присутствие, Осознавание, Сознание; и внутри Сознания есть этот кажущийся инструмент тело-ум, который сам по себе не имеет независимого существования в качестве личности, или сущности, или вещи, а может рассматриваться только как ментальное построение, сновидение Сознания, через которое или посредством которого идёт переживание опыта, но самого «переживающего» не существует! Несомненно, здесь задействованы все уровни функционирования — ментальный, физический, психологический и эмоциональный. И в этом организме ума-тела, как и во всяком другом, ему подобном, они обретают своё уникальное выражение. Но это функционирование имеет безличную природу в безличном Присутствии, оно никак не складывается в индивидуальную сущность, которой не существует!
С другой стороны, Рамеш черпает из необъятной традиции, размышляющей и всесторонне исследующей эту тему, он потратил целую жизнь и написал множество книг, развивая и интерпретируя такие идеи, как ноумен и феномен; реальность, делание, сущность и эго; действующий ум и думающий ум, интеллектуальное понимание и полное Понимание. Он также продолжает индийскую традицию гуру, взяв на себя ответственность за духовное и прочее наставление тех, кто к нему приходит.
А что знаю я? В конце концов, гуру известны своими странностями. И кому говорить? Я приехал, чтобы послушать «учение, идущее через Рамеша», и многое в этом учении крайне полезно. Поэтому прежде всего идёт совместная работа над тем, чтобы найти соответствия между знанием, которое уже есть, и его ощущением этого, включая концептуальную структуру. Всё это сопровождается бесконечной благодарностью за ту огромную помощь и ясность, которую он вносит. Тогда же начинает развиваться то, что можно назвать только громадной любовью к Рамешу. Именно по этой причине ему приходится выслушивать немалое количество сомнений, возникающих порой по поводу всего этого, когда расхождения кажутся слишком значительными.
Тем не менее его новые книги всякий раз несколько обескураживают, ибо в них он всё сильнее отклоняется от чистого осознания того, Что Есть, предпочитая простенькие истории и руководство для повседневной жизни. И всё больше разочаровывают беседы с ним, в которых он упорно настаивает на том, что пробуждение, или Постижение, заключается лишь в осознании, что индивидуум не является деятелем какого-либо действия и что индивидуальное «я» никогда не исчезает. Это не соответствует открывшемуся знанию.
Идея того, что «ты не деятель какого-либо действия», — центральная в системе Рамеша. Она возникла с самого начала, с самого момента его пробуждения в присутствии Махараджа. Как-то, ещё раньше, он столкнулся со словами, приписываемыми Будде: «События случаются, деяния совершаются, но нет индивидуального деятеля». Это легло в основу его учения, и все, кому довелось слушать его, слышали этот афоризм тысячи раз. (Хотя странное дело: когда его спрашивали, он никогда не мог ответить, откуда взялась эта цитата; мои собственные поиски, а также известные мне поиски других людей так и не обнаружили её источник; более того, я никогда не сталкивался с ней вне работ Рамеша и тех, кто слышал её от него.)
Сначала давление вопросов вынуждает Рамеша признать, что идея недеятельства вместе с самоисследованием, которое он рекомендует ищущим, дабы они могли сами во всём удостовериться, представляет собой обучающий приём. Его полезность в том, что, когда они приходят к убеждению, что не являются деятелями, производящими действия, тогда чувство «я» начинает рассыпаться в прах. В своих ранних книгах он довольно чётко обозначает, что просветление состоит в «разотождествлении с организмом тела-ума как отдельной сущностью»; а «ощущение собственного делания» если не приравнивается, то по крайней мере тесно связано с «ощущением отдельной сущности», так что когда исчезает одно, то за ним следует и второе.
Но за всё время нашего знакомства его идея «ты не деятель» очевидным образом прогрессирует и из практического обучающего приёма превращается в отправную точку. Поначалу учение Рамеша сводится к тому, что если происходит постижение «ты не деятель», то может случиться вспышка пробуждения, а то, что останется, будет тенью этого, лишь иногда вмешивающейся в работу непривязанного «действующего ума» и безличностного свидетельствования. Однако позднее «ты не деятель» само превращается в пробуждение, а эго остаётся; ты всегда существуешь в качестве отдельной сущности, хоть и понимаешь, что это не ты что-либо делаешь.
На самом деле, понимание того, что «ты не деятель», не является ключевым. Это практический шаг на пути к «тебя нет», который действительно может оказаться ценным и полезным шагом. Но сам по себе он ничто. Если принять его за центральную точку, то это только поддержит индивидуальное «я». А это именно то, чего нет.
Реализация того факта, что ты не личность… Личностная сущность и просветление несовместимы.
Каждый новый визит в Бомбей оставляет чувство, что на этом всё кончено; нет смысла и необходимости возвращаться. Мне не нравится путешествовать, не нравится Индия, не нравится Бомбей. Всё это не нужно и напряжно, а состояние здоровья этого тела во время каждой поездки даёт сбой. И ради чего? И тем не менее, всякий раз по прошествии нескольких месяцев я снова в пути. Что я делаю? Вероятно, нужно завершить начатое.
Я не делаю секрета из того, что во время моего последнего визита между нами произошло нечто вроде публичной ссоры. На тот момент он уже безоговорочно учит, что каждый человек существует не иначе, как отдельная индивидуальная сущность: дуализм в чистом виде. И отметает все свидетельства исчезновения всякой идентификации с отдельной сущностью как ошибочные и сбивающие с толку. Попытку возразить ему, что это противоречит всем учителям и мастерам вечной мудрости, включая прежде всего его собственного учителя, он обрывает криком; все были не правы, у них не было способности адекватно объяснять, а всё, что они говорили, только запутывает.
Это можно интерпретировать по-разному, и каждый вечер в комнате отеля всё это взвешивается по новой. Я полностью отдаю себе отчёт в архетипе ученика, который любит своего учителя до тех пор, пока не достигнет определённого уровня понимания; затем, если учитель не соглашается с ним или пытается его обуздать, ученик говорит, что учитель утратил свою силу, и уходит. Я также в курсе того архетипа, когда учитель создаёт подобную ситуацию намеренно, чтобы вытолкнуть ученика из гнезда. Но ни то, ни другое здесь неприложимо: таких отношений между «рамешем» и «дэвидом» просто никогда не существовало.
И прообраз «безумной мудрости» здесь тоже не подходит. Рамеш играл раньше в эту игру: в его глазах при этом всегда блестел огонёк, дававший понять (если ты был способен расшифровать его), что он что-то затевает. Но всякий раз, когда шутка заходила слишком далеко и он добивался своего, всё возвращалось на круги своя. Однако ничего подобного не происходит теперь. При всех раскладах Рамеш предельно серьёзен, что само по себе необычно и вызывает беспокойство.
Да, всё это лишь концепции, а все учения — только указатели и сами по себе не истина. Потому-то учителя используют приём отрицания, говоря о том, чем осознанность не является. Отречение Рамеша от этих учителей и его агрессивное отстаивание идеи твоего существования в качестве индивидуальной личности, отдельной сущности, вряд ли можно назвать via negativa.
В итоге я могу только повторить ему всё то, о чём было сказано здесь раньше. Что ничего нет, кроме Присутствия, кое есть всё, изливающееся через все эти кажущиеся формы. Я также говорю ему, что, какую бы цель он ни преследовал этим своим учением, я знаю, что он говорит ерунду, и предполагаю, что он тоже об этом знает.
В конце концов, разобравшись и уверившись в полной внутренней ясности, остаётся только улыбнуться и покачать головой по поводу всех этих разыгрываемых трюков, путаницы и явных странностей, с какими эта тотальность развёртывается в Сознании. Когда дни той последней поездки подходят к концу, начинает переполнять грусть и безмерная любовь к тому выражению и к той форме, через которые Присутствие воспринимается как Рамеш.
В отношениях с любым другом или учителем, к которому испытываешь любовь и уважение, всегда может наступить момент, когда становится понятным, что что-то необратимо меняется. Понятным, что незаметным и необъяснимым образом организм тело-ум своего рода «уменьшился в размерах». Может даже показаться, что произошло не только внешнее изменение, коснувшееся разговоров и учения; что внимание более не обращено на одну точку, что больше нет чувства тотального присутствия; споры превращаются в явную борьбу за отстаивание того, что не требует никакого отстаивания, вместо пребывания в этом. Иногда это может быть едва заметным, и если по тем или иным причинам такого рода вещи предпочтительней не замечать, то на них можно легко закрыть глаза. Но иногда это более вопиюще, и тогда это невозможно списать на что-то ещё или попросту не заметить.
От менее значительных учителей, вдруг начинающих вести себя странно, вполне можно ожидать аргументов, вызывающих недоумение и противоречащих самим себе, агрессивных, резких, вульгарных выпадов и оборонительного, принимающего всё более эксцентричные формы поведения. Обсуждения в подобных случаях легко увязают в бесцельном отстаивании собственного мнения и доводов в пользу определённых переживаний, идей и способов их выражения, неистово противящихся всему остальному. И всякий раз — настаивание на существовании отдельного «я», в чём проявляется не просто нехватка, а отказ от сущностной основы, от прозрения в чистую недвойственность. Всё это завязано на сне и имеет весьма отдалённое отношение к Постижению того, Что Есть.