И вдруг — тишина. Как будто органы слуха отрубились. Пётр насилу отлепился от стены — его плечо уже начало примерзать к кирпичу, — сделал несколько шагов в темноту, поскользнулся и упал. В бок ему с размаху врезался какой-то камень. Он попробовал встать, упёрся рукой обо что-то склизкое и вновь растянулся на асфальте. Отдышавшись — всё тело болело, как если бы его избивали несколько часов кряду, — Пётр уселся в снегу и провёл ладонью по затылку. По пальцам стекала кровь.
Он набрал побольше воздуха в грудь и поднялся на ноги.
Его покачивало. В лицо хлестал ледяной ветер. Одежда намокла и словно пропиталась кровью. Приятную одурь от коктейлей сменила пульсирующая головная боль.
Пётр сделал несколько шагов и опять привалился к стене. На секунду ему захотелось подобрать булыжник, вернуться в клуб и проломить лысому верзиле череп. Но сил хватало лишь на то, чтобы стоять на ногах. Он вытащил из кармана смятую пачку, вытряс из неё сигарету и закурил.
— Я ещё вернусь! — бросил Пётр в закрытые двери клуба и побрёл к выходу со двора.
Он зашёл в чёрную арку и остановился. В лицо несло смрадом — блевотиной и мочой. Снег кружился в воздухе, как пепел. У стены, уткнувшись лицом в колени, сидел костлявый парень — без куртки, в одной рубашке с разорванным воротником.
— О, как! — выдохнул Пётр и остановился.
Где-то далеко, в другом квартале, послышался истошный вопль полицейской сирены. Пётр затянулся и кинул себе под ноги сигарету. Та пшикнула и погасла.
— Ты живой вообще? — Он наклонился к пареньку. — Тебя тоже эти мрази вытолкали?
Парень не шелохнулся. Пётр приподнял его голову за волосы. Парень застонал, но так и не открыл глаз. На его подбородке и разорванном воротнике желтел подсохший след от рвоты.
— Мудила! — сказал Пётр. — Ты же замёрзнешь на хер!
Он отпустил голову парня, и та безвольно упала тому на грудь. Пётр подул в окоченевшие ладони, сделал пару шагов, поскользнулся и снова чуть не упал. Он упёрся рукой в стену, решив постоять немного, чтобы отдышаться, но ноги у него стали подгибаться и, выругавшись, он уселся в снег рядом с пьяным парнем.
— Мудила. Ты же замёрзнешь на… — пробормотал Пётр и уткнулся лбом в сложенные на коленях руки.
Он падал сквозь бесконечный бетонный коридор, на стенах кривлялись китайские каракули, выведенные свежей пахучей краской, света не хватало на то, чтобы разогнать обступающие его тени, и в то же время вспышки от газовых ламп обжигали глаза. Иероглифы становились всё более вычурными и яркими, Пётр пытался рассмотреть их получше, но они тут же превращались в уродливые потёки грязи. Пото́м свет закончился, погасла последняя лампа, и его оглушила темнота.
Пётр открыл глаза. Голова кружилась так, словно он и правда падал через раскрашенный коридор. Тёплый ком поднялся по горлу. Пётр согнулся, как от удара в живот, и его вырвало — вспененной, режущей нос желчью. Он обхватывал себя руками, сдерживая рвотные спазмы.
Наконец его отпустило, он измождённо откинулся назад, ненароком стукнулся головой о стену, поморщился и пригладил волосы на затылке. Снова пошла кровь.
Хлопнула дверь. Послышались чьи-то шаги — быстрые и резкие. Девушка в коротком пальто шла к выходу со двора, засунув руки в карманы. Длинные чёрные волосы выбивались у неё из-под шапки. Пётр присмотрелся.
Нет!
Он замер, приоткрыв от удивления рот.
Призрак.
То же худое лицо, тонкие губы, большие тёмные глаза. Она прошла мимо, поскрипывая тяжёлыми бесформенными ботинками по снегу, и даже не взглянула в его сторону.
— Стой!
Пётр встал, придерживаясь за стену, но девушка только ускорила шаг.
— Подожди! Как ты здесь…
На секунду Петру почудилось, что на голове у него шлем из витой проволоки, а всё вокруг застилает густая синева.
— Да постой ты!
Девушка вышла со двора и исчезла. Пётр заковылял вслед за ней. Темнота, скопившаяся под аркой, вытолкнула его на улицу. Он стоял, прижимая руку к боку, и озирался.
Ветер теперь дул в спину, подталкивая вперёд.
Девушка не успела уйти далеко. Пётр увидел её в свете фонаря, который выхватывал из сумрака её тщедушную, разбитую холодом фигурку.
Прихрамывая, он направился за ней.
Он шёл быстро, как мог — и неумолимо отставал. Ноги заплетались. В боку кололо. Понимая, что не поспевает, Пётр обессиленно привалился к фонарному столбу.
— Стой! — прокричал он, надрывая голосовые связки. — Ты — призрак! Тебя не может здесь быть!
Девушка остановилась. Она распрямила плечи и обернулась. Их разделяло уже с полсотни метров, Пётр с трудом мог разглядеть её лицо, но ему показалось, что она улыбнулась — одними губами, как Синдзу. Пото́м повела плечами от холода, поправила пальто и шагнула в темноту.
Проснулся Пётр в поту. Он лежал в одежде поверх одеяла, сложив на груди руки, как труп. Грязные ботинки валялись на полу. Пахло кровью и рвотой.
За окном разгорался день. Свет пробивался сквозь приоткрытые шторы, ложился ровными полосами на пустые стены. Доносился сдавленный визг полицейской сирены — он преследовал Петра с тех пор, как того отстранили от службы.
Пётр сел на кровати. От собственного запаха мутило. В подушку въелось пятно от запёкшейся крови. Руки были в ссадинах и ушибах.
Все события минувшей ночи смешались в один бессмысленный кошмар. Пётр не помнил даже, как добрался до дома. По полу, через всю комнату, тянулись подсохшие следы от ботинок.
Пётр вышел в гостиную, покачиваясь, как пьяный. Он и был пьян — сна не хватило, чтобы протрезветь. Он стащил с себя грязную куртку и свитер. Теперь кожу на плечах раздирало от холода. Вся квартира промёрзла, радиатор вновь отрубили. Пётр пощёлкал кнопкой на стене, потолочная лампа так и не загорелась. В ванной шла только холодная вода. Как будто весь дом отключили от муниципальной сети, решив, что живых здесь уже не осталось.
Принимать ледяной душ он не решился. Просто подставил голову под струю воды в раковине, смыл засохшую кровь и грязь, обмотался полотенцем и вышел, прихрамывая, из ванной. В боку всё ещё кололо, но боль стихала, напоминая о себе, когда он делал резкие движения. Есть не хотелось. Пётр заставил себя проглотить половину последнего рыбного брикета — холодного и жёсткого, как перемороженный полуфабрикат. Микроволновка тоже не включалась.
Пётр сидел на кухне, перед окном, и думал о том, что начнёт твориться вечером, когда упадёт температура. Кусочки льда от рыбного брикета скрипели у него на зубах. На кухонном столе валялся дзынь. Пётр поднял его, повертел в руках, потрогал кнопки. И тут же представил Синдзу, черноволосую и худую. Как она обернулась на его крик. Как сверкнули её нечеловеческие глаза.
Кристалл по-прежнему лежал в стакане с водой. Пётр вытащил его двумя пальцами, отряхнул, положил на стол. Нагреть воду он не мог, но всё равно надел дзынь и нажал синюю кнопку на забрале.
Прошла авторизация. Синдзу, как и в прошлый раз, появилась у плиты — только теперь она смотрела ему в глаза. Пётр коснулся другой кнопки на шлеме. Рядом с головой Синдзу вспыхнули рубиновые буквы:
«Запись».
— Чья у тебя внешность?
— Ты вернулся! — Синдзу нежно улыбнулась.
— Ответь на вопрос. Пожалуйста. Всего один вопрос.
Пётр сжал кристалл в дрожащей руке, надеясь, что тепло его тела поможет призраку продержаться хотя бы минуту.
— Я люблю отвечать на вопросы!
Синдзу наклонилась к Петру — и тут же раздвоилась. Прежняя Синдзу неподвижно стояла с мёртвой улыбкой, тогда как новая копия неестественно сгорбилась, прорастая сквозь застывшее тело.
— Вот блядь! — Пётр потёр в ладонях кристалл. — Ты смоделирована? Или создана на основе живого человека? Чья у тебя внешность? Ты не выглядишь, как твоя хозяйка!
— А я — не она! — Синдзу подалась в сторону, к окну, оставляя в воздухе десятки своих отражений, как раскадровку движений. — Я — не Пан-Йон. Я — Синдзу.
— Есть ли человек с такой же внешностью, как у тебя?
Синдзу ничего не ответила. Она вздрагивала, как испорченное изображение. Половина её бедра проваливалась в кухонный стол.
Начинались сумерки.
Снимок Синдзу вышел нечётким, как фотография с потерянным фокусом. Лицо её едва проступало сквозь давящую синеву, и она действительно ничем не отличалась от бесплотного, тающего в подкрашенном сумраке призрака.
Поисковый анализатор мог не сработать. Пётр включил на пинге голографический режим, авторизовался в глобальной сети, и через секунду аналитический робот выдал результаты поиска по снимку.
Девушка на фоне синего занавеса. Привидение из какого-то фильма. Густо-синее безоблачное небо над морем — яркое и ненатуральное, как на картинах маслом.
Пётр просматривал мерцающие снимки. Пинг издал сердитый гудок. Над веером залитых синевой картинок появился мигающий красный огонёк и надпись:
«Критический сбой аккумулятора».
Пётр выругался.
Он обвёл на снимке лицо Синдзу в надежде, что это поможет анализатору, и уточнил условия поиска — только фотографии людей, никаких пейзажей. Поисковый робот задумался, пинг вновь стервозно заверещал, предупреждая о проблемах с аккумулятором, и над кухонным столом развернулась новая колода картинок.
Бессвязные фотографии из синьки, которые могли храниться на серверах десятки лет, аккуратно подрихтованные портреты из сотен резюме… Пётр нетерпеливо отбрасывал просмотренные снимки. Красный огонёк над столом раздражающе мигал.
Пётр вздрогнул и ткнул пальцем в маленькую тёмную фотографию. Фотография на секунду зарделась — точно сгорела в испорченном проявителе, — и увеличилась в размерах. Над столом появилась девушка с чёрными волосами. Она стояла, сцепив на груди руки, и надменно улыбалась в камеру. Обычный блуждающий по сети снимок. Никакой информации — ни имени, ни почтового адреса, ни даже метки системы геолокации. Только дата и время. Снимок загрузили в синьку больше года назад. Девушка стояла посреди муаровой темноты, разреженной по краям картинно угасающим светом. Значит, весь задний план стёрли перед загрузкой, заменили искусственным фоном. Кто угодно мог найти снимок и использовать его при создании призрака, если не хотел общаться с собственным двойником или с собранной в электронном конструкторе моделью.