— Значит, одна теперь живёшь?
— Да. Тяжеловато в плане оплаты. Но ничего, справляюсь. Надо бы найти кого-то и комнатку сдать. У нас же две комнатки. Думаю, найду скоро. Я-то всё ждала, когда Лизка вернётся. Мало ли, что ей взбрело в голову, она такая. Но Лизка не вернётся.
— А родители?
— Что, родители? Домой меня хочешь отправить? Мать давно умерла. Не хочу об этом. Отец есть. Но такой отец — лучше уж без него.
— Понятно.
— Да что тебе понятно? Сам-то с кем живёшь?
— Один.
— Один, один. Все одни.
— Скажи, а ты уверена, что нам действительно нужно туда вместе ехать?
— Куда?
— Где мы Лизу нашли. Я мог бы сам осмотреть как-нибудь на патруле, туда просто так не доберёшься. Трубы там нет. Такси туда тоже не повезёт.
— Эй! Что за разговоры пошли! Обещал взять! Я хочу посмотреть. Может, это важно, а может, и нет. Но я хочу посмотреть.
— Ладно, придумаем чего-нибудь.
— Дошли!
Они остановились у подъезда — единственного на всей улице, над которым горел фонарь. Как маяк.
— Если горит, значит, электричество в доме есть.
— Думаешь?
— Скорее всего. Если только его к резервному не подрубили.
— Успокоил. Оптимист.
Катя нехотя отпустила руку Петра и потопталась у двери, сбивая с ботинок снег.
— Я пойду.
— Давай.
— Здесь труба дальше по улице, немножко пройти надо. Работать должна.
— Разберусь.
— Хорошо. Ты пиши, когда надумаешь, в смысле, соберёшься когда. Не забудь. Буду ждать.
— Напишу.
Катя постояла ещё немного, как бы решая что-то и махнула на прощание рукой. Застонала тяжёлая дверь. Катя скрылась в подъезде. Пётр отвернулся от бьющего в глаза фонаря и всмотрелся в темноту, но уходить не спешил — как будто ждал, пока улица не прогрузится, как в шардах.
Начинало светать, но из-за чёрного дыма от ТЭЦ казалось, что в небо поднимается зарево от далёкого пожара. После коктейлей из «Радуги» Пётр чувствовал себя так, словно в глотку ему залили кислоты. В ушах шумело, ноги ныли после долгой прогулки впотьмах.
Он не спал уже часов двадцать, но спать всё равно не хотелось.
В раковине, рядом со стоком, валялся кристалл. Пока в микроволновке грелась вода, Пётр подумал, что если избавится от кристалла, то и девушка по имени Катя тоже исчезнет — сам собой удалится её профиль из шарда, все другие её блуждающие фотографии затеряются среди миллиардов похожих снимков, а запрос по ключевому слову «MyPerennialBody» будет возвращать пустоту.
Чёрную пустоту.
На сей раз он вызвал призрака в гостиной.
Электронная девушка медленно проявлялась, как сканируемое изображение — сначала волосы, затем плечи и спина, прозрачные, пронизанные густой синевой. Пётр хотел выключить дзынь. Кристалл недостаточно нагрет, или же эта кривая проволочная сетка на голове перестала работать. Но тут наполовину возникшая фигура девушки часто замерцала, как выгорающая лампа дневного света, и окончательно воплотилась.
Она стояла к Петру спиной и таращилась на голую стену так, словно смотрела фильм по минбану. Невидимый фильм.
— Привет, — выдавил из себя Пётр, но Синдзу даже не шелохнулась. — Расскажи мне о своей Пан-Йон. Как её настоящее имя?
Синдзу нехотя повернулась.
— Пан-Йон. — Она улыбнулась. — Зачем нужны ещё какие-то имена?
Пётр вдруг поймал себя на мысли, что Синдзу — это посмертный слепок человека, электронная копия, запертая внутри надтреснутого кристалла, который скоро окончательно откажет, превратившись в расплавленный осколок стекла. Синдзу была пугающе похожа на Катю — та же фигура, те же чёрные волосы, падающие на лицо, тот же горящий тёмный взгляд, — но в то же время необъяснимо отличалась.
— Катя? Твою Пан-Йон зовут Катя?
Синдзу несколько секунд молчала, пото́м медленно произнесла:
— Мне знакомо это имя. Но это не то имя.
— Да ладно тебе! — Пётр присел на край стола и наклонился к Алле. — Сама же говоришь, никто им не пользуется! На приколе стоит, нас ждёт. А батареи я заряжу.
Алла качнула головой и нервно постучала пальцами по коробке конфет, которую Пётр принёс в качестве взятки. Из коридора доносились сдавленные голоса — патрульные, только что явившиеся на службу, толкались рядом с диспетчерской.
— Ты представляешь, что мне будет за это?
Алла поджала губы и несколько раз моргнула так, словно в глаз ей попала соринка. Подведённые ресницы некрасиво слипались из-за дешёвой туши.
— Служебный транспорт, Петя, все поездки строго по путевому листу. К тому же ты сейчас отстранён.
— Временно же.
— Ты, может, и временно, а если узнают, что я тебя с фургоном отпустила? Я сама уже не временно буду. И где мне пото́м работу искать? В такое-то время!
— Да никто не узнает! И чего мы там нарушим серьёзного? Если что, я сам объяснительную напишу, скажу во всём винить меня, а ты со всех сторон невиноватая.
— Петя, — Алла посмотрела на Петра исподлобья, — ты мне одно скажи, зачем? В магазин можешь и пешком сходить, а других дел у тебя нету, сиди тихонько да жди, пока тебя не восстановят.
Пётр вздохнул.
— Мне надо съездить кое-куда. Труба туда не ходит. Машина ж всё равно без дела стоит.
— Слушай, — Алла покосилась на закрытую дверь в коридор, — меня там люди ждут, а ты и без фургона обойдёшься. Машину вызывай, если и правда надо.
— Какая на хрен машина! Никто туда не поедет!
— Поедет куда? — сузила глаза Алла. — Ты опять, что ли, за эту девчонку взялся? За кольцо хочешь?
Пётр молча слез со стола и заходил по комнате. Из коридора послышался чей-то каркающий смех, который быстро сорвался на простудный кашель. Алла поглаживала коробку конфет в шуршащей упаковке и с любопытством поглядывала на Петра.
— Не лезть ты в это, Петя. Тоже мне, следователь-преследователь. Завязывай давай со старыми привычками. Ты уже не в угрозе, только подозрения лишние вызовешь.
— Подозрения в чём? — Пётр повернулся к Алле. — Там чего происходит-то вообще? Слышала чего-то?
— Да ничего я не слышала! Но зачем тебе это надо? Они там и без тебя разберутся! Умельцев хватает! А ты сиди, отдыхай. Жди.
— У меня уже крыша скоро поедет от безделья! Сколько можно? Я просто съезжу туда — и всё. Фургон — под мою ответственность.
— Петя, — Алла натянуто улыбнулась, — туда — это куда? Ты действительно за кольцо собрался?
Катя сначала не хотела пристёгиваться, а пото́м сидела всю дорогу, вцепившись в поручень на потолке.
Машину так и не починили — автопилот не работал, экран на приборной панели еле светился, и его медленно, точно чернильными кляксами, затягивала электронная темнота. На поворотах заносило; фургон перекашивался и трещал, как тонкая скорлупка из уставшего металла. Асфальт за кольцом не чистили, и фургон вспарывал тонкими шипованными шинами серый наст, проезжая по мёртвым, без единого огня дорогам.
— Она сейчас развалится! — закричала Катя, хватаясь за поручень в потолке второй рукой. — Она же гремит вся! Сейчас реально что-то отвалится!
— Не отвалится ничего.
Пётр скосил глаза на панель, проверить, не показывают ли чего приборы, но приборы показывали темноту.
— Это на таких-то вот «скорых» вы разъезжаете! Удивительно, как…
— Да ты посмотри снега-то сколько! — Пётр включил дворники на полную скорость, но те лишь стали сильнее скрипеть. — Тут любую машину будет таскать!
— Нас ещё раз занесёт, — Катя перевела дыхание, — и мы переломимся на фиг! На две части!
— Могу тебе пообещать, что на две части…
Пётр не договорил. Фургон с визгом понесло на встречку. Пётр крутанул руль. Корму потянуло вперёд, будто фургон и правда мог расколоться, как ореховая скорлупа. Колёса подняли фонтан из снега.
Катя завизжала.
— Вот же блядь! — Пётр вцепился в руль.
Он едва справился с управлением. Фургон покачнулся, зарывшись в снег, и заглох.
— Всё? — выдохнула Катя. — Конец? Идём пешком?
— Не дождётесь.
Пётр несколько раз ткнул пальцем в круглую кнопку под рулём, экран на приборке вспыхнул, обжёг глаза и тут же потускнел, привычно покрывшись тёмными пятнами. Двигатель натужно загудел.
— Только, пожалуйста, тише! Я этот кошмар больше не выдержу!
— Я и так тащусь, как улитка.
Фургон со скрипом покатился вниз по дороге, навстречу несущемуся вихрем снегу.
— Чего-то с машиной не то, — проговорил Пётр.
— Ага! — сверкнула глазами Катя. — Значит, признаёшь?
— Так это здесь?
Катя ухватилась за дверную ручку и спрыгнула на тротуар. Тусклые фары — одна скосила взгляд, как в приступе страбизма — освещали засыпанный снегом асфальт.
— Да, я помню это здание. — Пётр, прищурившись, посмотрел на стену из потемневшего кирпича. — И подъезд. Только вот раньше…
Он поднял воротник куртки — ветер бросал в лицо снег, — и подошёл поближе к заброшенному дому. Лампы над дверью подъезда уже не было — остался лишь помятый металлический патрон, в котором зияла влажная чернота, как в пустой глазнице.
— Ты куда? Меня подожди!
— Здесь раньше лампа была, — пояснил Пётр, обернувшись. — Яркая, аж глаза выжигала. Я тогда ещё удивился — дом ведь заброшен, да и электричества наверняка нет.
— Но ты точно уверен? — Катя стояла рядом с машиной и испуганно глядела по сторонам. — Здесь кругом всё одинаковое. Реально одинаковое. Координаты хоть помнишь точные? Я бы проверила. А то мало ли…
— Какие на хрен координаты? Кто тогда смотрел-то! Но место правильное. Я не ошибаюсь. Как видишь, здесь ничего…
Пётр закашлялся. Холод, несмотря на свитер и тёплую куртку, пробивал насквозь. Улица выглядела так, как если бы люди сгинули отсюда столетие назад. Пётр сунул в рот сигарету и стал чиркать дешёвой зажигалкой, вхолостую высекая искру.
— А где она лежала? — спросила Катя.
— Фары.