— Чего ещё за способ? — Пётр потёр ладонью грудь. — Не ты ли мне несла какую-то пургу про всякие там реальности? Дескать, я сам не вижу, но ты мне рассказала, и поэтому…
— Пургу! — фыркнула Катя. — Смешной ты! Есть такая штука, называется изъян.
— Чего? Какой ещё изъян? Давай без…
Пётр осёкся. Изъян. Кристалл с глубокой трещиной. Синдзу, электронный облик которой рушился у него на глазах — она раздваивалась, проваливалась сквозь пол, а кожа лопалась у неё на щеках.
— Это вроде глюка? — спросил он. — Ошибки такие программные, из-за которых…
— Да нет! — Катя повернулась к Петру, важно скрестив руки, как супергерой из постановок для минбана. — Опять ты про свои глюки! Изъян — это другое. Его не сразу видно, но, если присмотреться, прислушаться, ты его обязательно найдёшь.
— Я не понимаю.
— Блин! Это сложно объяснить. Например, освещение какое-то не такое, или другие вещи нарушены. Вот, допустим, нет каких-то цветов. Или есть! Такие прям невозможные и невероятные. Или пыль в воздухе носится, как будто сквозняк, а сквозняка-то и нет. Или…
— Ясно, ясно. То есть всё-таки ошибки?
— Да не ошибки это! — Катя негодующе топнула. — Это специально так сделано, во все дыры заложено. Без этого никак нельзя. В глаза не бросается, но если…
— Если знаешь, куда смотреть, то обязательно найдёшь?
— Ага. Есть у меня один хороший знакомый — он программист, в Чен-Сьян работает. Он мне в своё время очень интересно обо всём этом рассказывал. Как там эти изъяны проектируются. Непросто там всё!
— Впервые слышу об этой ерунде.
— Да ты обо всём впервые слышишь!
— Но вообще хорошие у тебя знакомые! — Пётр качнул головой. — Чен-Сьян! Где это вы, интересно, познакомились?
— Какая разница!
— Лизу он тоже знал?
Катя деланно вздохнула.
— В «Радуге» мы познакомились. И Лизку он тоже знал, и чего? Тебе-то какое до этого дело? Ревнуешь, что ли?
— Болтай поменьше!
— Или ты из этих, которые против всего на свете, и Чен-Сьян для них прям корпорация зла с самим сатаной во главе? Сам не можешь, и другим тоже нельзя?
— Чего ты вообще несёшь! — Пётр устало взглянул на Катю. — Давай, заходи в свою дыру. И поехали, а то дороги вконец заметёт.
Катя откинула со лба чёлку, повернулась к иероглифу и — словно стала глядеться в невидимое зеркало. Она застыла, безжизненно свесив вдоль тела руки, расплескав вокруг себя мигом потускневший свет, который уже не справлялся с густеющей темнотой. Она и сама казалась угасающей, как будто портал на стене высосал из неё жизнь.
Стоять рядом с ней было невыносимо.
Пётр собирался проверить соседнюю комнату, даже посветил в неё пингом, но понял, что не хочет заходить туда один — как если комната просто не сработает Кати, останется бессмысленной и пустой.
Внезапно Катя резко вздохнула и завертела головой, приподняв вновь налившиеся светом руки.
— И как? — спросил Пётр, когда они встретились взглядом. — Чего видишь?
— Вроде бы, — Катя нахмурилась, — ничего. Вернее…
— Опять медленная дыра?
— Вроде того. Но что-то есть. Комната изменилась, хотя и не совсем понятно, как.
Катя оглядывалась по сторонам.
— Это не опасно? — спросил Пётр. — Вряд ли бы мне понравилось, если бы меня пытались запугать — да ещё так, что хер от реальности отличишь.
— Ой, нет тут ничего опасного. Сколько раз я уже это делала. Да и всё отличимо на самом деле, я же говорила.
— Изъян, да.
— Просто очень ловко сделано. И… — Катя изучала пол у себя под ногами. — …визуала никакого нет. Я думала, пятно крови это мерзкое появится. Может, даже что-нибудь произойдёт. Какая-нибудь сценка. Они реально такими жуткими бывают, до дрожи…
— Сценка? Вроде убийства?
— Ага, если тут задумали убийство. Но ничего такого нет. — Катя ходила по комнате, освещая стены. — Либо медленная дыра, либо…
Катя встала у заклеенного окна так, словно могла видеть сквозь закрывавшую стекло бумагу.
— Либо чего?
— Неважно. Может, ничего тут и не должно быть.
— Ты же сказала, что комната как-то изменилась?
Катя обернулась, и её тень в синем зареве резко дёрнулась на стене.
— Я не знаю! Может, не в комнате дело…
Она подошла к Петру. Тень на выцветших обоях медленно последовала за ней.
— Есть какое-то чувство. Неприятное. Вроде как чувство тревоги. Как будто что-то должно произойти.
— Опять тревоги? Ты уверена, что это из-за дыры?
— Да! — Катя кивнула. — Точно из-за дыры. Поверь мне, я могу отличить.
— Что ж…
Пётр глотнул воздух ртом — дышать в пропитанной пылью комнате стало совсем нечем, и то ли из-за духоты, то ли из-за выкуренных сигарет сердце вновь напоминало о себе ноющей в груди болью.
— Ты ведь можешь выйти в любой момент?
— Конечно. Думаешь, стоит?
— Смотри сама. Я-то не чувствую никакой тревоги. Хочешь, соседнюю комнату осмотрим? Вдруг там ещё одна дыра, как ты говоришь.
— Давай.
Катя прошла мимо Петра, толкнула его плечом, хотя в комнате было достаточно места, и, выставив вперёд перекрещенные руки, — как жест защиты от наводняющего квартиру мрака — шагнула в проём.
Пётр последовал за ней.
— Ничего!
Следующая комнатка оказалась совсем тесной — со всё теми же линялыми обоями на стенах и заклеенным плотной бумагой окном. Иероглифа не было.
Катя осмотрела пол, затем потолок и разочарованно вздохнула.
— Интересно, на хрена они тут все окна залепили? — спросил Пётр.
— Кто они?
— Те, кто всё это устроил.
— Мне-то откуда знать?
Пётр стоял в проходе, потирая ладонью грудь. Катя подошла к нему и недовольно наморщила лоб.
— Пропусти!
— Можем ещё одну комнату осмотреть. — Пётр вернулся к иероглифу. — Вон ту дверь. На кухню, наверное.
— Стой!
Катя застыла в проходе, уставившись на Петра потемневшими от страха глазами.
— Чего такое? Видишь что-то?
Неприятный холодок зазмеился у него по коже.
— Ты чувствуешь? — прошептала Катя. — Оно приближается!
И попятилась обратно в пустую комнату.
— Да чего такое?
Пётр шагнул к ней, хотел ухватить за плечо, но Катя вывернулась, испугавшись его прикосновения, и метнулась к заклеенному бумагой окну.
— Нет здесь никого! — закричал Пётр. — Эта дыра твоя грёбаная! Выходи немедленно! Мозги сожжёшь!
Катя вцепилась обеими руками в хлипкую оконную ручку и дёрнула за неё изо всех сил. Окно заскрипело, но не поддалось.
— Чего ты творишь?!
Пётр стал оттаскивать её от окна.
— Отвали от меня! — завизжала Катя. — Мне надо выйти! Это всё неправда! Неправда!
Пётр отшатнулся. Катя вновь схватилась за оконную ручку.
— Чего, — пробормотал он, — чего неправда?
Но Катя его не слышала.
Запястья у неё почти погасли. Слабые отливы синевы ещё застилали её руки, но к ним уже подступали тени. У Петра перед глазами всё дрожало.
— Катя!
Она остервенело дёргала за ручку неподдающегося окна.
— Катя! Выходи из дыры!
На секунду девушка рассеялась в темноте, слившись с окружающим мраком — исчезла в шуме помех. Свет погас, и Пётр, оглушённый, часто заморгал. Его словно швырнуло в омут, и он провалился в чёрную воду с головой.
Катя медленно проявилась перед ним, как призрак. Один рукав пальто сполз на запястье, полностью скрыв светящуюся кожу. Катя ещё силилась совладать с окном, повернуть заевшую ручку. Её открытое запястье неумолимо гасло, темнея и тая в темноте.
Пётр обхватил Катю за плечи. На сей раз она не сопротивлялась, и Пётр оттеснил её к стене.
— Да чего с тобой творится? — Он заглянул девушке в глаза. — Почему ты не выходишь?
Глаза у Кати были совершенно чёрными.
— Оно приближается! Это за мной! Как ты не слышишь?! Оно идёт! Всё вокруг сотрясается! Как ты можешь не слышать?!
Она стала вырываться, но Пётр прижал её к стене.
— Чего ты несёшь? Кто идёт?
— Оно приближается! Оно будет здесь! Здесь! Оно заберёт меня! В темноту!
Катя вдруг прекратила сопротивляться и обмякла, повиснув у Петра на руках.
— Чего за оно такое? — проговорил Пётр. — Этот надуманный убийца из дыры?
— Ты не понимаешь! Это не дыра! Это…
— Катя! — Пётр встряхнул девушку. — Вспомни про изъян! Тут никого нет! Никто сюда не идёт! Выходи из дыры!
— Хорошо. — Катя вздохнула, распрямилась. — Отпусти!
Пётр отступил на шаг. Катя поправила замявшееся на плечах пальто, закатала сползший рукав, и её запястья вновь налились светом. Она расправила руки и повела ими перед Петром, показывая, что к ней вернулся рассудок.
— Ничего тут нет, конечно, — пробормотала она, озираясь. — Просто показалось. Просто я…
Она вдруг задышала надрывно и часто, с хрипом втягивая в себя пропитанный пылью воздух.
— Ты чего? — потянулся к ней Пётр.
Катя отшатнулась от него и с криком бросилась к окну. Пётр не успел её поймать. Девушка оступилась, всплеснула руками. Её запястья погасли, и она провалилась в темноту. Послышался звон разбитого стекла.
Пётр выругался и полез в карман за пингом. Откуда-то засквозило холодом.
Пинг включился, Пётр увидел окно.
Бумага была порвана от удара, и по её краям остро скалилось разбитое стекло. В образовавшемся проёме чернела ночь. Катя сидела в углу, обхватив кровоточащее запястье, с которого свешивалась тонкая полоска сморщенной, точно от ожога, электронной кожи. Она вздрагивала, как от рыданий, но при этом не издавала ни звука.
— Оно идёт, — прошептала Катя. — Почему ты не слышишь?
Катя оставила пассажирскую дверь открытой и повернулась к Петру спиной — так, словно обиделась на него за что-то. Дверь поскрипывала и норовила закрыться — окрепший к ночи ветер пытался прогнать их подальше от заброшенного дома. Катя покачивала ногами, чуть не доставая до запорошенного снегом асфальта — и будто сидела над обрывом, глядя, ссутулившись, в темноту.
Одно её запястье было перевязано платком, потемневшим от крови.