— Поехали! — сказал Пётр. — Я знаю за третьим круглосуточную. Должны принять.
— Погоди.
— Порез-то глубокий, надо зашить, продезинфицировать. Мало ли чего там…
Катя всхлипнула.
— Ты чего? — Пётр коснулся её плеча. — Из-за кожи этой электронной? Ерунда это всё!
— Погоди, пожалуйста! Дай хоть подышу немножко! А то ты сейчас так поедешь, что нас по всей дороге будет кидать!
— Поеду медленно. Как пешеходы будем. Да и снег перестал вроде.
Катя молчала.
Пётр открыл водительское окно, зажёг сигарету и, затянувшись, тихо, как если бы разговаривал сам с собой, произнёс:
— Чертовщина какая-то! Твой шунт совсем переклинило! Слышал я о таких вещах… Ты тесты-то нормально прошла? Или подсобил какой-нибудь хороший знакомый?
— Всё я прошла! Всё в порядке с моим синпином! Прекрати!
— В любом случае шунт твой отрубать надо на…
— Джи Лю, — сказала Катя. Она по-прежнему смотрела в темноту, сведя от холода плечи. — Джи Лю — это героиня из таких популярных чаньси в шардах.
— Из чего?
— Из чаньси. Неважно. — Катя качнула головой. — Все её знают. Кроме тебя, наверное. А так — все знают. Даже… Неважно. Джи Лю — богиня, наполовину. Она может путешествовать по мирам. Обычные люди всегда заперты в своём маленьком мирке и не способны даже выглянуть наружу. Это как… как сидеть в тесной тёмной комнатке, от которой кто-то потерял ключ. Но Джи Лю не связана человеческими условностями. Она проходит сквозь ткань пространства, как… — Катя стиснула обмотанное платком запястье, — как…
— Поехали! — сказал Пётр. — У тебя уже…
— Ты не слушаешь! — крикнула Катя. — Я говорила про Джи Лю! Она…
— Путешествует по мирам, да.
— Не только. Она прекрасна. Красивее её нет женщин ни в одном из миров, в которых она побывала. Все мужчины, только её увидев, мгновенно в неё влюбляются. Но все пото́м по-разному описывают её внешность. Как будто в реальности все они влюбились в разных женщин.
— Интересно.
— Да. У неё — миллионы лиц. И она…
— И чем же занимается эта китайская богиня? — усмехнулся Пётр. — Путешествует по мирам, влюбляет в себя мужиков и исчезает бесследно?
— Она борется с тьмой! В каждом мире есть тьма. Не просто темнота, а тьма, которая его пожирает. Которая уничтожает весь свет. И когда последний свет…
Катя прижала к груди перемотанную платком руку. Со стороны казалось, что она молится.
— Когда последний свет исчезает, то мир перестаёт существовать.
— Чего-то мне это напоминает. — Пётр бросил в окно недокуренную сигарету. — Так, всё! Посидели и хватит. Трогаемся. Закрывай дверь.
— Мир перестаёт существовать, — продолжала Катя. — А Джи Лю борется с тьмой. Она путешествует по мирам, и только благодаря ей… благодаря ей…
— Как же она борется с тьмой?
— Светом, конечно! — Катя резко повернулась, расправив плечи. — Ты что, дурак?
Она наконец затащила ноги в салон и, поёрзав в кресле, захлопнула дверь.
— Джи Лю способна создавать свет, который выжигает тьму!
— Занимательно, — хмыкнул Пётр. — Путешествует по мирам, прогоняет тьму. Несёт свет и… любовь.
— Свет и любовь, — тихо повторила Катя.
Пётр выкрутил до упора руль, коснулся педали газа, и фургон, перекосившись, сполз с тротуара. Их качнуло, и Катя судорожно вцепилась в ремень безопасности.
— Только потише! — застонала она. — А то я не выдержу!
— Хорошо.
Пётр развернулся через сплошную и покатил с пешеходной скоростью по совершенно чёрной улице. Фары еле светили.
— Ты всё же сходи к врачу, — сказал он. — К этому, который по шунтам. Раньше-то было уже такое? Это не…
— Ой, да отвяжись ты! — поморщилась Катя. — Не было у меня ничего такого! Никогда не было. Просто я…
— Просто что?
— Поехали! — взмолилась Катя. — Не мучай меня!
— Мы едем, — сказал Пётр, вглядываясь в темноту.
Пётр жевал пищевой брикет со вкусом говядины — сочный и жирный, как настоящее мясо — и просматривал скользящие над кухонным столом карточки с названиями шардов. Адрес заброшенного дома с виртуальной инсценировкой убийства нигде не упоминался, словно его нарочно стёрли из сети. Даже машина времени ничего не показывала. Когда Пётр убрал из поисковой строки номер дома, то робот с ощутимой задержкой, как если бы пинг вновь начал сходить с ума, выдал удручающе невнятные результаты.
Шарды. Сто двадцать три упоминания.
Пётр пролистывал пальцем блестящие карточки. Некоторые открывал наугад.
Бессодержательный ролик о мёртвом городе, снятый на манерно трясущуюся камеру. Замогильный голос, нарочито хриплый и наверняка искусственно состаренный, вещал о том, что город — это единый организм, но невероятно огромный — так, что даже умирать начинает по частям. Центральные районы — лёгкие, сердце, голова — ещё живы, по венам струится свет, а окраины давно умерли и разлагаются. Метафора была не лишена смысла, но ничего полезного в этом любительском фильме не содержалось и, досмотрев примерно до половины, Пётр смахнул его в сторону, как мусор.
На другом шарде кто-то подрядился нарисовать трёхмерную карту районов за последним кольцом, но не успел или передумал, поэтому на карте были прочерчены лишь переплетающиеся полоски дорог, половина из которых к тому же обрывалась на полпути, как в дешёвой симуляции, когда можно упереться в невидимую стену и увидеть край мира.
На ещё одном шарде пользователь решил назвать себя в честь заброшенной улицы. Пётр оживился, стал искать этого пользователя через машину времени, но та выдала лишь ворох сообщений, состоящих из кривляющихся рожиц, да длинные цифры бессмысленных статистик — кто и сколько времени провёл во всяких сетевых играх.
Всё было бессмысленно.
Пётр доел брикет и промочил горло ледяной водой из-под крана. Гранёная бутылка с китайским пойлом на столике притягивала взгляд. Он коснулся её пальцем и тут же отдёрнул руку, как обжёгшись.
Новый поиск.
Робот задумался и нехотя рассыпал над столом сверкающие карточки. Пётр теперь искал упоминание улицы вместе с ником Кати. На первом же шарде в результатах поиска высветилось сообщение — без рожиц и прочих спецэффектов, — в котором некто под именем «MyPerennialBody» предлагал устроить рейд за последним кольцом. Рейд заканчивался на искомой улице. Сообщение старое, удалённое с шарда. Найдено через машину времени.
Пётр налил в стакан воды из-под крана, сделал резкий глоток — так, словно пил водку — и вернулся за стол. Теперь он дал роботу новое задание — поиск по комбинации названия улицы и слова «рейд».
Результатов было много.
Номер дома, впрочем, нигде не встречался, и все найденные сообщения — состоящие сплошь из рожиц и иероглифов — не поддавались расшифровке, как будто их авторы пользовались особой тайнописью, чтобы о задуманных ими «рейдах» не смог узнать никто чужой.
Разбирать эту информацию без Кати не имело смысла.
Пётр закрыл поисковик и вышел в гостиную. Дзынь валялся на столе. Рядом с ним стоял стакан с кристаллом.
По стене заскользила синяя тень, метнулась к потолку и снова прыгнула вниз, застыв в метре над полом.
Выцветшая улица внизу была тусклой и пустой, подёрнутой серой рябью. За окном начиналось безвоздушное пространство. В домах не горело ни одно окно, как в мёртвых районах. Фонари, едва заметные — тонкие серые полоски на фоне черноты — слепо склонялись над проезжей частью.
Пётр вздохнул. От духоты болела голова.
Он коснулся синего пятна пальцем. Провёл по шершавой стене ладонью, точно пытался нащупать невидимый переключатель, вырубить это возникшее из ниоткуда цветное гало.
Пятно не исчезало.
Пётр отошёл от стены и уселся на диван. Пялиться в минбан не хотелось. Он осмотрелся, сонно сощуривая глаза. В сумерках гостиная уменьшилась в размерах. Мрак отъедал у него жизненное пространство. Из-за спёртого воздуха было тяжело дышать.
Взгляд Петра остановился на дзыне, который валялся на столе рядом с наполненным водой стаканом. На секунду Петру показалось, что дзынь работает — его забра́ло светится и отбрасывает на стену цветную тень. Пётр испуганно вздрогнул и вскочил на ноги. Но испод забра́ла был чёрным.
Пётр схватил со стола дзынь и зашёл в комнату, которой не пользовался. Воздух там стал плотным от пыли. Пётр положил проволочный шлем на тумбочку, вышел и аккуратно закрыл за собой дверь, чувствуя приятное усталое спокойствие. Голова побаливала, но он понимал, что это не помешает ему заснуть.
Синего пятна на стене больше было.
Окно в комнате закрывали тяжёлые плотные шторы, в складках которых месяцами скапливалась пыль. Свет с улицы сюда не проникал, и даже потолочная лампа, ещё рабочая, загоралась настолько редко, что стены давно привыкли к темноте.
Пётр нечасто заходил в комнату. Во сне он жалел об этом, тут же придумав сотни безумных способов, как можно использовать это придаточное пространство, несколько кубометров застоявшегося воздуха и тишины. Но сейчас в комнате не было ничего, кроме угловатой тумбочки и выцветших бумажных обоев, узоры на которых — то ли в виде чернильных каракулей, то ли в виде иероглифов — в темноте напоминали страшные, сочащиеся тьмой порезы.
На тумбочке лежал дзынь.
Дзынь покачнулся, как от сквозняка, обмотанная проволокой батарейка затряслась и заклацала, словно что-то разрывало её изнутри, а экран с внутренней стороны забра́ла ослепительно вспыхнул.
По стенам, поверх похожих на иероглифы каракулей, заскользили синие пятна. Через секунду всё вокруг осенило голубым светом, мерцающим, как от старых газовых ламп. Пётр с удивлением отметил, что комната гораздо больше в размерах, чем он запомнил — по сравнению с ней и его спальня, и даже гостиная были тесными клетушками, щедро сдобренными темнотой.
Дзынь на тумбочке вновь завибрировал, и аккумулятор чуть не вылетел из проволочной паутины, криво свесившись на тонких, как нервные нити, проводах. Забра́ло тоже странно перекосилось, экран на внутренней стороне на секунду закрасила темнота — и тут же сменилась прежним яростным светом.