Вик опять вёл, не напрягаясь, лишь слегка придерживая у основания руль.
— Чего это всё-таки было? — не выдержал Пётр.
— Ты о чём?
— А то не понимаешь!
— Да не знаю я! — Плечи у Вика дрогнули, как от холода. — Слышал, бывает там всякое, конвульсии такие вроде как. Пальцы у мертвяка подёргиваются, а его уж хоронить пора. Но чтоб прям такое… И чё в отчёте писать — неясно. Как бы нас в дурку с такими отчётами не упекли!
— А правда, чего писать будем? Ты же ей все мозги этой палкой выжег! Чего за палка-то, кстати?
— Старый, — Вик кашлянул, — реквизит.
— Но как это возможно? Она же окоченелая была! Как такое…
— Да не знаю я! Я тебе не этот, не физик. И не химик. Не была она окоченелая. Умерла недавно по ходу. Я такое ваще… — Вик посмотрел на Петра. — Я такое, блядь, ваще никогда не видел. Я и мертвяка-то с шунтом за кольцом не находил никогда.
— Бред какой-то! Там же действительно есть режим паники. За ней «скорая» должна была приехать, а не мы.
— Да хуй его знает! — Вик на секунду отпустил руль, и фургон мотнуло в сторону. — Может, не сработал режим этот. А может, и сработал. Я-то чё, у меня шунта нет. Мало ли чё у них там сейчас в энд юзер агрименте написано. Да и никому ж неохота за кольцо среди ночи переться.
— Но ты же знал, чего делать.
— Ты меня чё, допрашивать будешь?! Я хоть чё-то сделал! Червяк её поднял — надо поджарить червяка!
Вик задумался. У его глаз прорезались глубокие, как у старика, морщины. По лобовому стеклу проносились блики от фонарей, мерцающих, как от перебоев напряжения.
— Не знал я ничего. Рассказывали, бывают конвульсии. Разряд в голову — и шунту пиздец!
— Это я догадался. А палка откуда? Мне о ней не говорили ничего.
— Да палка эта, разрядное устройство или как её там. Щас не пользуются, с мертвецами от неё толку мало. Обычно. Но в фургоне есть всё равно.
— Понятно.
Пётр откинулся на сидении. Курить хотелось невыносимо.
— Я жрать хочу, — сказал Вик. — Притормозим здесь.
И зарулил на обочину.
— Жрать? — моргнул Пётр. — Где?
— Тут есть. — Вик отключил двигатель, и косящие фары медленно погасли. — Автомат. Хот-доги. Пойдёшь?
Они вылезли из фургона. Вик быстро зашагал мимо кривых и слепых киосков. Все оконца были завешены листами мятого гофра. Почерневший от копоти снег скрипел под ногами.
— Автомат? — Пётр с трудом поспевал за Виком. — И чего, ночью работает?
— Работает, конечно. А хули бы мы туда пёрлись тогда?
Автомат прятался среди закрытых киосков — вывеска у него не горела, лишь слабо подсвечивался платёжный терминал.
— Не вызывает он как-то доверия! — хмыкнул Пётр.
— И хер с тобой! У тебя ток водка палёная, от которой кишки гудят, доверие вызывает! Можешь голодать, мне чё!
Вик приложил ладонь к считывателю. Автомат выплюнул продолговатый брикет в целлофановой упаковке. Вик взял его и тут же перехватил другой рукой.
— Горячий, блядь! Перегрели почему-то.
Брикет был коричневого цвета, с закруглёнными краями.
— Похоже на говно, — сказал Пётр.
— Да пошёл ты! — Вик разорвал целлофан и принюхался так, словно сам сомневался в съедобности «хот-дога». — Нормально. Перегрели, а так нормально. Какая-то сука поигралась тут с настройками.
Пётр пожал плечами и тоже купил себе «хот-дог».
Они устроились позади киоска — где не было ветра. «Хот-дог» оказался комковатым. Разжёванные куски приставали к нёбу, как клейкая паста. Но вкус был приятным — мясным и острым.
— Подпортили малость, — сказал Вик. — Но всё равно неплохо.
— Нормально. Есть можно.
— Ты это, глотнуть-то дай.
Несмотря на отсутствие ветра, Пётр чувствовал, как холод проникает сквозь его тяжёлую тёплую куртку. Он доел «хот-дог», скомкал обвёртку и помассировал окоченевшие ладони. Вик же продолжал смаковать, с «хот-догом» в одной руке, фляжкой — в другой. Щёки у него зарозовели, а водка больше не вызывала нареканий.
— Коптя-ят! — протянул он с важным видом, точно доморощенный философ.
— Ты о чём?
Вик кивнул в сторону широких труб, которые поднимались над панельными домами. Чёрный дым сливался с пустым беззвёздным небом, и казалось, что трубы затягивают в себя темноту.
— Опять перебои будут! — Вик облизнул губы. — Не в центральных, конечно. У тех сучек каждый день праздник. Но нам вот прилетит наверняка.
— Это да.
— Отключить бы на хер все эти поганки! Это ж они всё из города высасывают. Паразиты, бля!
Где-то вдалеке, еле пробиваясь сквозь густой шлейф смога, поблёскивали тусклые огоньки.
— Жди, — нахмурился Пётр. — Они отопление, скорее, отключат.
— Отключат, как пить дать. И свет.
Вик доел «хот-дог», но фляжку не возвращал.
— Пойдём, может? — сказал Пётр. — Я уж дубеть начинаю.
— Погоди! — запротестовал Вик. — Ты подыши! Тебе полезно. Считай это курсом новичка, бля! Да и нам нужно же патрулировать на хер, вот мы и патрулируем! Глотни, давай!
Вик встряхнул фляжку.
— Мне хватит! — отвернулся Пётр. — А патрулировать и сидя в тепле можно. Пошли!
— Тут как-то уютно. — Вик показал на заброшенные киоски. — Все эти коробочки. И ветра нет. И гарью почти не пахнет. Есть еда и… — Он приложился к фляжке. — К холоду надо привыкнуть. Надо пустить его, блядь, в себя, закалиться, а то зимой околеешь тут же!
— Философ, твою мать.
— О, кстати! — Вик толкнул Петра в плечо. — Вспомнил я, чё мне говорили. По поводу шунтов этих ебучих.
— И чего тебе говорили?
— Говорили, значит, — Вик набрал воздуха в грудь, — что здесь, в третьем, у мужика карачун был, он дубу дал, понятное дело, причём шунт у него, все дела, такой весь прокаченный до сотого левела…
— И чего?
— Да чего-чего, провалялся он больше десяти часов. Это днём! Люди рядом ходили. А чё им? Подумаешь, трупяк лежит, чё такого. Ток ночью его и приняли. Сподобились на хер. Дескать, перегружена была у них, блядь, эта их блядская сеть.
— Вот уроды! А ведь откачать могли бы.
— Понятное дело. А ты говоришь… За этой дурой крашеной никто б не поехал, будь у неё хоть сотня шунтов.
— Это да.
Какое-то время они молчали.
— Перебои будут наверняка, — сказал Вик, уставившись на коптящие трубы. — Я вот бывшую свою вспоминаю. У неё, конечно, крышак под конец конкретно так потёк. Не помню, рассказывал я или нет…
Он рассказывал, но Пётр не стал перебивать.
— Каждый раз, когда свет отрубался, она думала, что всё стирается на хер. Ну из-за темноты. Типа кто-то там на хард-резет нажимает. И просто чёрное пятно. Баста! Раз она не видит чё-то, значит этого и нет. Типа — ваще! Было — и р-р-раз!
Вик импульсивно взмахнул рукой, отбросив в кипящую темноту загаженную улицу, но вдруг замолчал и сник.
— Это всё шунт, — сказал он чуть погодя.
— Шунт, — кивнул Пётр.
— А ведь все тесты прошла. Вероятность того, что там у неё шарики за ролики заедут сотая доля процента была. Короче, всё замечательно, говорит доктор, давайте вскрывать вам череп на хуй…
Вик сплюнул на асфальт.
— Глупая сука! — Он отхлебнул в последний раз из фляжки. — А я ведь говорил, на хера тебе всё это? Зачем это нужно ваще! А ей чесалось, блядь! А пото́м мы с ней вдвоём четыре года по этому долбокредиту выплачивали! Ещё в хорошие, блядь, времена!
— Ладно, пойдём!
Пётр, не дожидаясь ответа, побрёл обратно к фургону. Вик вздохнул и потащился вслед за ним.
— Темнота всё стирает, — пробормотал он. — Надо же такое выдать, а?
Пётр молчал.
— Так вот живешь себе, пото́м кто-нибудь засовывает тебе в мозги эту хуйню, и ты начинаешь видеть то, чего нет. Пото́м начинаешь думать, что то, чего ты не видишь, не существует. А пото́м…
— А пото́м превращаешься в зомби, — закончил Пётр.
— В зомби! — подхватил Вик.
— А ты сам не хотел?
— За такие деньжищи? — Вик натянуто рассмеялся. — Нет уж, спасибо! И на хера? За ваши деньги вскипятим вам мозги к ебене матери!
Они вернулись к фургону, и Вик снова полез на водительское сидение.
— Давай, может, я? — предложил Пётр.
— Не! — отмахнулся Вик. — Я в полном порядке! А тебя ещё кондратий хватит, когда мы на кочку наедем. Сиди вон, отдыхай! Наслаждайся жизнью, бля!
— Как скажешь.
— А ты? — спросил Вик, когда они уже ехали по автостраде. — Ты чё, себе червяка в мозги засунуть хотел?
— Не то чтобы хотел, но в угрозе предлагали…
— Так вот почему тебя турнули! — обрадовался Вик. — Вторую неделю я с ним, блядь, катаюсь, а он всё — реорганизация, перевод…
— Да нет, это было необязательно, но тест я не прошёл. Перевели меня не поэтому.
— А почему?
Вик вёл невнимательно и нервно, пытался зачем-то объезжать заплаты на асфальте, резко выворачивая руль. Автопилот постоянно его корректировал, но он даже не замечал.
— Реорганизация, — сказал Пётр.
— Да пошёл ты! — прыснул Вик.
Он съехал с автострады и остановился у пропускного пункта. Они возвращались обратно в темноту.
В отделении стояла мёртвая тишина, как в морге. Свет в узком коридоре, напоминающем о построенных в прошлом веке коммуналках, был таким тусклым, что в местах стыка пола и стен пролегали длинные чёрные тени.
Пётр причесался пятернёй и толкнул приоткрытую дверь с содранной табличкой. Диспетчерская.
— О, приехали?
Алла отодвинулась от терминала и улыбнулась. Губы сегодня она накрасила так ярко, что лицо её казалось бледнее обычного.
— Приехали, — сказал Пётр. — Тяжеловатая была ночка.
— Холодно?
— Холодно, да. И три тела уже. А ведь ещё октябрь даже не начался. Бред какой-то.
Алла покачала головой.
— Хоть завтра отдохнёте.
Она пододвинула к Петру старое считывающее устройство — чёрную пластину с диодным глазком.
Устройство сердито пискнуло. Алла кивнула.
— Вот и всё. Что завтра…
Договорить она не успела. В комнату ввалился Вик — раскрасневшийся, как после пробежки — и выдал вместо приветствия: