— Всё это и правда не имеет ни малейшего смысла, — пробормотал Пётр, закуривая. — Ни малейшего, блядь, смысла! Пора уже выбросить на хер этот камень!
Его слова непонятным образом оживили призрака. Синдзу вновь задышала, глубоко и как бы нехотя, будто специально показывала, что лишь подражает живому человеку. Её чёрные волосы зашевелились от воображаемого ветра.
— Нет смысла искать там, где невозможно ничего… — проговорила она надтреснутым голосом.
— Блядь, прекрати! — Пётр взмахнул рукой, рассыпав по столу пепел. — Ты пошла по кругу!
— Нет смысла… — повторила Синдзу.
— Ёбаный бред…
Синдзу стояла к Петру спиной. Он смотрел на её худенькие плечи, на проступающие под свитером позвонки. Всё вокруг расплывалось в сигаретном дыму.
— Повернись! — скомандовал Пётр.
Синдзу медленно развернулась, опёрлась локтями о подоконник. Программа работала на удивление стабильно, Синдзу не проваливалась сквозь предметы, было даже видно, как она перенесла подразумеваемый вес тела на плечи, и ткань пальто натянулась на локтях.
— Сейчас ты, наверное, скажешь — здравствуй, Пан-Йон, как я давно тебя не видела! — хмыкнул Пётр.
Синдзу молчала.
— Странно ты сегодня глючишь.
— Время кончается, — сказала Синдзу.
— Ничего нового уже не будет? — Пётр зевнул. — Пора, видимо, отрубать на хер эту штуку.
Синдзу внезапно исчезла, но тут же появилась рядом со столом, прямо напротив Петра. Она наклонилась к Петру, и её лицо исказилось, как от боли, а между бровями прорезалась глубокая морщина. От неожиданности Пётр чуть не свалился со стула.
— Кончается! — простонала Синдзу. — Время кончается, кончается, кончается…
Из глаз её потекла кровь, густая, почти чёрная, как отработанное масло. Она стояла перед Петром с застывшей гримасой боли на лице, а кровь уже заливала её щеки и стекала по губам, которые с бесконечной настойчивостью повторяли одно и то же слово.
Пётр сбросил с головы дзынь.
— Я приторможу.
Пётр остановил фургон рядом с неработающим фонарём, отстегнулся — ремень вгрызался в горло, как удавка, — и прикрыл глаза.
— Чё у тебя? — спросил Вик. — Опять что ль… — и похлопал себя по груди.
— Ага. Палёная водка, как ты говоришь.
— Мож, я порулю тогда?
Водительское сидение вибрировало, словно фургон по-прежнему двигался — в темноту, с закрытыми глазами. Свистел электромотор.
Пётр открыл дверцу.
— Пойду, подышу. — Он выбрался из кабины.
Они были за кольцом, свет нигде не горел, и дома, очертания которых насилу угадывались в темноте, напоминали руины. Пётр прислонился спиной к фургону. Сердце молотило, к горлу подкатывала тошнота. Пётр несколько раз глубоко вздохнул, но это не помогало. Казалось, асфальт сейчас разойдётся у него под ногами, и он провалится в кипящую темноту, в недра умершей улицы.
Хлопнула дверь — из машины вылез Вик.
— Ты как?
Пётр не ответил.
— Чё ваще на смену припёрся?
— Да нормально было, — пробормотал Пётр. — Вечером как-то разошлось.
— А чё у тебя?
Пётр закашлялся, упёрся одной рукой в стенку фургона и согнулся над асфальтом. Его стало рвать. Пустой желудок выворачивало. Он сплёвывал себе под ноги кислоту.
— Понятно, — скривился Вик. — Вот же херь!
Пётр вытер рот рукавом.
— Живой?
— Получше.
Пётр вытряхнул из пачки сигарету, закурил и посмотрел слезящимися глазами на Вика. Тот топтался на месте, растирая ладонями плечи.
— Давай в машину, бля! Тут и откинуться недолго. Да и блевотину твою не очень-то нюхать хочется.
Пётр кивнул, сделал ещё одну затяжку и, отбросив в сторону недокуренную сигарету, шагнул к водительской двери. Вик грубо его оттолкнул.
— Ты чё? Охуел, бля, товарищ хороший? — и сам залез на водительское.
Пётр сел рядом, пристегнулся и откинулся на спинку сидения.
— На вот! — В руке у Вика появилась увесистая фляжка. — Подлечись!
— А чего там?
Пётр свинтил пробку и осторожно принюхался.
— Чё там, чё там! Вискарь двенадцатилетней выдержки, бля! — Фургон с истошным скрипом покатился в темноту. — Хорош тупить! Чё там может быть-то?
— Не, я пас. Меня и так выворачивает…
— Давай, попробуй! Легче станет! Гарантирую!
Пётр сделал осторожный глоток. Китайская водка, от горечи которой сводило рот, и правда напоминала какое-то изощрённое лекарство от похмелья.
— Нормально, — буркнул Пётр и сделал ещё глоток. — Назад, по крайней мере, не лезет.
— Мне ток оставь! — усмехнулся Вик.
Пётр снова приложился к фляжке. Вик лениво держался одной рукой за руль и щурил глаза — так, словно едва боролся со сном.
— Говорят, кстати, скоро поменяют всё на хер! — заявил он. — За кольцо ездить больше не будем, маршруты другие все будут. И патрулей поменьше.
— Эту песню давно уже поют.
— Когда-нибудь её, блядь, допоют! — Вик потёр заросшую щеку. — Я вот чё думаю — может, перевестись куда? Пока сами не попросили. А так глядишь — вроде и выйдет чё.
— Да чего выйдет? Сам как будто не понимаешь. Куда вообще можно перевестись из эска? На должность безработного, что ли?
Вик выдавил из себя смешок.
— Да уж! Мы и так на дне. Но всё же… Может, в другое отделение? Или думаешь, не стоит?
— Не знаю. — Пётр посмотрел в окно.
Видно ничего не было. Темнота.
— Я всё ж поспрашиваю там, поговорю. Мало ли. Может, чё и выгорит. Лучше ведь заранее всё, да? А то переведут нас, как ты сказал, в безработные.
Пётр молчал.
— Ты если чё, — Вик повернулся, — готов?
— Да мне по хер! — поморщился Пётр. — Туда, сюда. Считай, готов. Всё равно ж не изменится ничего.
— Это ты зря так, зря! — покачал головой Вик. — Лан! Если чё — тебя тож приплету. Надо б выпить за это!
— Только не переусердствуй.
— Сам-то, бля!
Вик забрал у Петра фляжку, сделал жадный глоток и облизнул губы.
— Неплохая херь! Умеют эти китайцы! Ты меня научил, кстати! Поначалу непривычно, канешн, все кишки выжигает кислотой этой ебучей. Но пото́м — ничё так, ага.
Пётр вздохнул. Горло после китайского пойла горело так, словно ему выжгло всю слизистую, но тошнота, как ни странно, прошла.
— В следующий раз, — сказал Вик, — можем ваще сюда не ехать. На хер это дерьмо! Покатаемся в пределах третьего там, или вообще…
Он почесал подбородок, но так и не придумал подходящей альтернативы.
— Ага. — Пётр не мог оторваться от окна, темнота отпечаталась в его глазах. — Тогда уж нас точно переведут сам знаешь куда.
— Да кому есть до этого дело? Смысл какой ездить сюда? Я ж те говорю — это уж так, последние деньки, пока там эти, новые графики не утвердят. Думаешь, они следить будут? Сдалось им это! Я те говорю, там и не работает в этой колымаге уже ни хера! Эти сучата ваще ничё не узнают, даже если и захотят. В натуре, а!
Он толкнул Петра в плечо. Пётр повернулся к нему и моргнул несколько раз, как спросони.
— Ведро наше ни хера не фыручит, — продолжал Вик. — Там вся электроника сдохла — причём давно на хер. Ничё там не звенит уже. Даже если они и захотят — ни хуя не выйдет! На самом деле мы тут как-нибудь ваще застрянем, в болоте этом. Где, как ты говоришь…
Вик зачем-то притормозил у перекрёстка и отхлебнул из фляги.
— Давай последние дни спокойно доработаем, — сказал Пётр. — Не привлекая к себе внимание. Может, и правда переведут или хотя бы пособие выпишут. Я на улицу не хочу, честно. У меня и квартира от конторы.
— Вот жеж! — скорчил гримасу Вик. — Херово тебе будет! Но могут и оставить, чё.
— Могут. А могут и нет. Поэтому спокойно катаем своё, чётко по маршруту, без происшествий. И давай с этим, — Пётр потряс в руке воображаемый стакан, — тоже не перебарщивать.
— Кто бы говорил!
Спустя минуту они вновь ехали по чёрной, будто покрытой копотью улице. Колёса фургона проскальзывали на снегу, но Вик по-прежнему небрежно держал двумя пальцами руль и смотрел на дорогу исподлобья, щурясь, как пьяный. На очередном повороте фургон занесло, руль вырвало из рук, но Вик лишь сонно повёл головой, уставившись в ветровое стекло осоловелым взглядом. Пётр дёрнулся, крутанул на себя руль, и лишь тогда Вик, спохватившись, ударил по тормозам. Фургон упёрся колёсами в снег на обочине и с треском перекосился.
— Вот колымага, блядь! — пробормотал Вик. — Не держит ваще!
— Давай-ка лучше я за руль, — сказал Пётр.
Они поменялись местами. Фургон тронулся, дрожа и подвывая, разбрасывая из-под колёс серый, как пепел, снег. Пётр ехал медленно. Света от фар действительно не хватало, они двигались навстречу пустоте.
— Бушь? — Вик показал Петру флягу.
— Нет, и тебе хватит. Мало проблем было? А если сегодня…
— Да чё опять? Край припрётся, думаешь? Надо ему больно с нами…
Вик замолчал и, встряхнув флягу — судя по тощему плеску, водки оставалось уже на донышке, — спрятал её обратно в карман.
— Внутреннее расследование, кстати… — пробормотал Вик. — Ты слышь?
— Да. И чего там, с внутренним расследованием?
— Внутреннее расследование, на… — Вик кашлянул, поперхнувшись словами. — …прекратили.
— Так вроде давно уже. Нас же и восстановили поэтому.
— Не! — Вик ударил ладонью по приборной панели, и экран, на который выводилась маршрутная карта, замерцал. — Не прекратили! — и повторил, уже совсем тихо: — Не прекратили.
— Как так?
В темноте прорезался красный огонёк первого работающего светофора, который после кромешной темноты окраин казался таким ярким, что у Петра чуть не брызнули слёзы из глаз.
— А вот так, — сказал Вик. — Чёт ещё расследуют там, всё ненарасследуются. Выясняют эти, мать их блядь, обстоятельства.
— Это тебе Алла сказала?
— Да не, Аллка сама не знает ни хуя. Чё она там знает? Слышала чё-нить пару раз — и все дела. Меня вызывали тут на ковёр.
— Блядь, и ты молчишь?
— А чё молчу? — Вик пожал плечами. — Говорю.
— Когда хоть вызывали?