— А хер его…
Вдалеке, за кособокими киосками, ярко горели окна на первом этаже серого здания, и этот мощный свет посреди тонущей в тени улицы казался чем-то противоестественным, вроде сбоя в программе.
— Так чё будет-то?
За окном побежали ряды автоматических киосков. Впереди мелькнула знакомая неоновая вывеска — зелёная пиктограмма, рюмка, лопающиеся пузырьки.
— Останови-ка, — попросил Пётр.
— На хера?
Не дожидаясь ответа, Вик притормозил на обочине, отлепил потные руки от руля и повернулся к Петру:
— Ты чё, бля, молчун сёдня такой?
— Выпить не хочешь? — предложил Пётр.
— А как же добросовестное, мать его, патрулирование?
— В пизду.
Они вышли из фургона. Вик шёл, скорчившись от холода. В его всклокоченной, заметно отросшей за последнее время бороде поблёскивали снежинки.
— Ток возьмём — и сразу в фургон! — заявил он. — Не хер тут жопу морозить.
— А ты закаляйся! — сказал Пётр, хотя его самого уже трясло.
— Шутник, блядь! — Вик смахнул с бороды снег. — Закаляйся! Да я тут, в отличие от тебя…
Он остановился и завертел головой.
— А куда мы ваще…
Вывеска над киоском несколько раз мигнула, передав в сумрак неразборчивый двоичный код, и погасла. Они стояли у чёрной стены жилого дома, в котором не горело ни одно окно. Вик топтался на месте, пытаясь согреться.
— Ты, блядь, издеваешься?
— Да было же здесь…
Пётр подошёл к погасшему киоску, оставив Вика приплясывать от холода. Терминал не светился. Вывеска над прогнувшейся крышей была совершенно чёрной, неоновые трубки будто выгорели изнутри.
— И чё? — крикнул Вик.
Издалека — там, где густой сумрак разрезали неестественно яркие огни из окон серого здания — взвились протяжные пьяные крики. Кто-то дико загоготал.
— Да ну их! — скривился Вик. — Мало ли чё они там! На хер нам это надо!
— Погоди.
Пётр потуже запахнул куртку и зашагал вниз по улице.
— Куда ты! Я тут окоченею щас на хер!
Пётр не ответил. Ветер теперь дул в спину, сбивая с ног. Над асфальтом кружилась снежная пыль. Окна на первом этаже серого здания загорелись ещё ярче, и в их белом фосфорном свечении вдруг прорезались красные лучи. Пётр различил мечущиеся в окнах тени. Послышался нарастающий — по мере шага — топот ударных.
— Да постой ты, блядь!
Вик, недовольно кряхтя, хромал следом за Петром.
Тот остановился у поросшей инеем стеклянной двери, за которой мельтешили неясные фигуры. Клуб? Никаких вывесок не было. Пётр толкнул дверь.
У входа никто не стоял. Никто вообще не обращал на Петра внимания. У стен горбились, точно уродливые электрические скелеты, два массивных ламповых отопителя, однако помещение всё равно раздирало от холода. На полу валялось несколько прожекторных фонарей. Откуда-то из глубины доносилась грубая тяжёлая музыка, под которую дёргалась стайка подростков, размахивая неестественно подвижными, состоящими из одних шарниров руками. Но на дискотеку это походило меньше всего. На одной из стен кто-то намалевал огромный иероглиф — дешёвая маслянистая краска не успела толком подсохнуть и расплывалась, как тушь.
— И чё здесь? — спросил, хлопнув дверью, Вик. — Чем они обдолбались?
Пётр молчал.
— Они чё, блядь, танцуют? Во, мудланы!
Долговязый парень в залатанной пластиковой куртке неприятно-красного, как оголённая плоть, цвета, вывалился из толкучки — точно чужеродный элемент, отринутый слившейся в ритмичном единстве толпой, — и сделал несколько шатких шагов в сторону иероглифа.
— Красавец какой! — ухмыльнулся Вик.
Парень подошёл к стене почти вплотную и замер, слепо уставившись на иероглиф неживыми глазами. Дутая куртка с залатанными порезами уродливо топорщилась на плечах, словно его тело поросло огромными опухолями.
— Да он же… — Вик шагнул к парню.
— Стой! — крикнул Пётр. — Не трогай его!
— Он чё, в дыре? — Вик брезгливо сплюнул себе под ноги. — Больной ублюдок!
Пётр крикнул трясущимся подросткам:
— Эй! С другом вашим чего творится?!
Никто не обращал на него внимания.
— Это ж как тот? — Вик повернулся к Петру. — Зомбарь долбаный? Который у нас в фургоне дубу дал?
— Возможно, — тихо сказал Пётр.
Вик испуганно попятился.
— Не, я к нему пальцем не прикоснусь! На хуй это всё! Хватило мне прошлого раза, когда…
Парень дёрнулся, как при конвульсии, и изогнулся так, словно у него переломился позвоночник, хотя взгляд его всё так же слепо упирался в нарисованный иероглиф. Казалось, он уже мёртв, но его тело этого ещё не осознало. Мускулы на его лице дрогнули — как будто он хотел что-то сказать, но не смог разлепить губы, — а из глаз, неподвижных и мёртвых, потекли тёмные слёзы.
— Боже! — выдавил из себя Вик. — Какого ху…
Кровь.
Парень снова вздрогнул и, не издав ни единого звука, повалился на пол.
Вик продолжал пятиться.
— Снова это! Какого хуя ты сюда попёрся? Как ты узнал?
Пётр молчал. В лицо ему ударил прожекторный свет. Кто-то задел ногой фонарь. Пётр отвернулся. По растекающемуся на стене иероглифу заметались очумелые тени.
Подростки расходились по сторонам, словно зомби — кто-то медленно, едва передвигая негнущимися ногами, а кто-то нервно и быстро, подпрыгивая и вздрагивая, как от ударов тока.
— Какого… — Вик шумно вздохнул. — Какого хуя здесь творится?! Чё это такое?! На хер ты меня сюда привёл?
— Началось, — прошептал Пётр.
Девушка в тёмной одежде тоже подошла к стене с иероглифом и повалилась на колени.
Сигарета догорела до фильтра и обожгла губы. Пётр сплюнул её в грязный снег, как вылетевший гнилой зуб, и встряхнул в руке пинг.
Окошко шарда обновилось. Сообщение не прочитано.
Пётр выругался.
Он привалился к дверце фургона. Двигатель сбоил. По кузову проходила неровная дрожь — судорога умирающего механизма. Сердце бешено молотило. Пётр несколько раз хрипло глотнул воздух ртом и прикрыл на секунду глаза.
Чёртова сигарета.
Он всмотрелся в экран пинга.
Сообщение не прочитано.
— Ответь, дура! — процедил он сквозь зубы.
— Ты чё там? — послышался голос Вика. Он вылез из фургона и стоял, придерживаясь за вибрирующий капот, словно ноги его не держали. — Околеть хочешь?
Пётр мотнул головой и надавил пальцем на кнопку голосового сообщения.
— Кому названиваешь?
Раздолбанный пинг поскрипывал в руке. В ухо била надрывная трель звонка, перемежаемая чёрными провалами тишины. Этот краткий миг молчания после сигналов вызова становился всё длиннее и гуще, как будто Катя с каждой секундой отдалялась от него дальше и дальше.
— Ответь, — прошептал Пётр. — Ответь!
— Да и стой здесь на хер! — Вик полез обратно в фургон. — Они через два часа, блядь, приедут ещё, дождёшься их тут!
— Ответь, — повторил Пётр. Холод иглами впивался под кожу. — Ответь!
Вызов отрубился. Пётр выругался, стиснул в руке пинг. Посиневшие пальцы почти не сгибались от холода.
Сообщение не прочитано.
— Глупая сука!
Вик из фургона постучал по стеклу, но Пётр не обернулся. Он вновь надавил трясущимся пальцем на экран и прижал к уху пинг.
— Давай же, давай!
Тонкий пинг показался ему таким тяжёлым, что он с трудом мог удержать его в руке.
Хлопнула дверца фургона.
— Ты чё, ваще охерел? — взвился Вик. — Крышак потёк? Залезай!
— Секунду! — ответил Пётр.
— Эти звонили! Говорят, скоро будут. Когда, блядь, скоро — хуй знает! Типа нам повезло ещё. Типа, блядь, первые в списке. Каком ещё на хуй списке! Тут дюжина ребятишек передохла, а они…
Вик не договорил. Пётр опустил замолчавший пинг.
— Так, может, у них такие же вызовы.
— Такие же вызовы? — Вик почесал бороду. — Вот херня!
— А ты думал, это нам так повезло?
Вик стоял, приоткрыв рот.
— А у тебя там чё? Из машины не можешь позвонить?
— Секунду. — Пётр нажал на кнопку вызова.
— Да ну тебя!
Вик вернулся в фургон. Истеричная трель звонка, буравящая череп, прервалась. Из пинга послышалось медленное сонное дыхание.
— Катя! — закричал Пётр. — Катя, ты меня слышишь?!
С улицы донёсся отрывистый удар — наверное, фургон, не успев затормозить, впечатался бампером в обледенелый бордюр.
— Уже?
Вик поднял на Петра покрасневшие глаза. Кожа у него на лице была смертельно-бледной, с синеватым оттенком, будто он промёрз насквозь и до сих пор не смог отогреться. В приёмной надрывались отопители и, казалось, стены вот-вот засветятся, как вольфрамовая нить, но, стоило кому-нибудь открыть дверь, как тепло тут же улетучивалось.
— Блядь…
Вик покачал головой. Он сидел на затоптанном полу, прислонившись к стене.
— Пойдём, — сказал Пётр.
Он сунул в рот сигарету и шагнул к двери. Хотелось курить, но в грудной клетке покалывало. Пётр вышел из отделения и тут же сгорбился, втянув голову в плечи — из отверстой черноты улицы в лицо ударил ледяной ветер. Вик, продолжая ворчать, поплёлся за ним следом.
Неподалёку от входа стоял фургон, припаркованный так, словно водитель был мертвецки пьян. Машина залезла передними колёсами на тротуар и перекосилась.
Двое мужчин — тощий недомерок, с подвижными, как у складного манекена, руками, и похожий на Вика тучный бородач — вытаскивали из кузова здоровый мешок.
— Мы поможем! — крикнул Пётр.
Ему не ответили.
Манекен, шедший спиной вперёд, поскользнулся и испуганно вцепился в пластиковый мешок. Через секунду он уже валялся на асфальте, обнимая окоченелый труп.
Пётр подбежал к нему и поднял мешок.
— Мы сами! — остановил его двойник Вика.
— Сами так сами, — буркнул Пётр. — Несите сразу в морозилку. Без регистрации.
— Кто сказал?
Пётр пожевал фильтр сигареты.
— Я сказал! Тут через полчаса ещё дюжина машин будет! Некогда всех регистрировать!
— Да как же так-то? — простонал манекен, потирая ушибленный затылок. — Тут столько этих… — Он моргнул, фокусируясь на чём-то в темноте. — Как мы пото́м-то?