— Не знаю. — Пётр затянулся, сигаретный дым обжёг горло, как пары́ кислоты. — Наверное, мне было интересно. Или просто нечем заняться было. Скучал по старой работе. У меня был вопрос. Я получил на него ответ. И…
— И?
— И ничего. Просто ничего. Это сейчас уже не имеет никакого значения. Это ничего не изменило. Всё как было, так и осталось. И для тебя, и для меня. Твоя подруга рано или поздно оказалась бы в психушке, где тихо сдохла бы от голода или от передоза или ещё от чего. До психов сейчас никому нет дела. Да чего там психи! Мне иногда кажется, что весь этот долбаный город не доживёт до зимы.
Они помолчали.
— Сколько там осталось? — спросила Катя.
— Пару недель. — Пётр стряхнул пепел. — И с каждым днём всё холоднее.
— Нет. Сколько осталось до..?
Пётр включил пинг. В полумраке улицы от истошно-синего экрана слезились глаза.
— Девять минут. Мы идём?
— Да, — кивнула Катя. — Сейчас.
— Слушай, пойдём! Здесь холодно. У меня уже кости ломит. А в этой твоей «Радуге» хоть топят.
Катя смотрела себе под ноги, на обледенелый асфальт.
— Всё так странно, — прошептала она. — Ты говоришь, что это всё неважно, что я должна забыть. Но ты сам никогда не забудешь. И ты боишься ко мне подходить. Тьма нас разделяет!
— Что за чушь! Это ты ко мне не подходишь.
— Боишься, боишься, — упрямо повторила Катя.
Между ними пролегала чёрная тень.
— Я как прокажённая теперь!
— Пойдём!
Пётр шагнул к Кате и замер — как будто холодный ночной воздух отталкивал его, как будто он не мог переступить через что-то.
— Пойдём, — сказала Катя. — Иди.
— Сколько осталось?
— Прекрати это! Хватит считать!
— Сколько осталось?
Пётр проверил пинг.
— Пять минут. Ровно пять минут.
Он остановился перед чёрной аркой. Ветер ударил ему в лицо. Он покачнулся.
— Почти пришли, — сказал Пётр, не двигаясь с места. — Как раз успеем зайти, заказать твой любимый коктейль.
— Да.
— У тебя же есть любимый коктейль? Эта синяя дрянь электрическая или нет?
— Петя…
Катя медленно подошла к нему, заглянула в глаза.
— Чего?
Катя мотнула головой.
— Ничего. Пошли.
Они провалились в арку. На несколько секунд всё вокруг задёрнула темнота. Пётр не слышал даже собственных шагов. Холод перестал раздирать кожу. Только Катя тянула его вперёд, сжимая запястье.
Рядом с выключенной вывеской она остановилась, перевела дыхание. Можно было подумать, они прошли множество километров в абсолютной темноте.
— Сколько теперь?
Пётр ответил:
— Три.
— Три? — вздрогнула Катя.
— Да, три. Пойдём!
Пётр спустился по лестнице и толкнул тяжёлую дверь. Охранника у входа не оказалось. «Радуга» была оглушительно пуста. Прожектор над танцполом еле светился.
Пётр сощурился, всматриваясь вглубь зала.
— Ты займи пока местечко, а я возьму коктейль. Тебе какой?
Катя молчала.
— Какой коктейль?
— Всё равно. Мне всё равно. Ты выбери сам. Выбери, и тот, который ты выберешь, станет моим любимым.
Она смотрела на него так, словно хотела сказать что-то ещё, но не решалась.
— Хорошо, — улыбнулся Пётр. — Выберу сам.
Он шагнул вглубь зала, и Катя вдруг вцепилась ему в рукав.
— Время, наверное, уже вышло, — прошептала она. — Уже, наверное, двенадцать.
Пётр полез за пингом.
— Нет! Не смотри! Не хочу знать. Но, мне кажется, я…
— Ты чувствуешь чего-то?
— Да. Вернее… — Катя улыбнулась. — Я же всё отрубила на фиг, что я могу чувствовать! Глупости какие! — Она толкнула Петра в плечо. — Иди! Возьми мне коктейль!
Бармен встретил Петра сонным кивком.
— Мы, наверное, закроемся скоро. Но могу налить. Раз уж вернулись.
— И вы тоже?
— А толку тут торчать?
Бармен показал куда-то вглубь зала. Пётр оглянулся. Прожектор, висящий над танцполом, несколько раз мигнул и погас. Что-то кольнуло Петра в грудь. Лампы в стенах почти не давали света. Катя притаилась в густой тени — рядом с тающими в темноте китайскими каракулями — и была похожа на изваяние.
— Секунду, — сказал Пётр.
— Давай только быстрее! — напрягся бармен. — Не буду я тут тебя всю ночь…
Катя сидела, выпрямившись так, словно через её спину проходил стальной стержень, и смотрела на приоткрытую дверь в темноту — кто-то зашёл или вышел, и с улицы садило зверским холодом.
— Катя…
Пётр вернулся к столику и сел с ней рядом. Катя смотрела в темноту. Её тонкая ладонь лежала на столе — так, будто она потянулась к чему-то, к невидимому терминалу для заказа напитков, и вдруг застыла, отключившись.
Пётр встряхнул её за плечи.
— Эй! Ты чего?!
Катя задрожала. Взгляд её оставался холодным и пустым, как у мертвецов.
— Катя!
На губах у девушки выступила пена, а дрожь перешла в конвульсии. Пётр прижал её к себе.
— «Скорую»! — закричал он. — Вызывай «скорую»!
— Что? — сонно отозвался бармен. — Какую ещё «скорую»?
— Вызови «скорую»! — заорал Пётр.
Огромный расхристанный фургон с подвывающим электромотором, который страшно покачивается и скрипит, словно его кузов вот-вот лопнет и расколется на две части.
— А чего с ней, мужик? Может, перебрала просто? Да и кто сюда приедет-то сейчас!
Пётр крепко обнимал Катю за плечи. Казалось, стоит её отпустить, и она тут же рассеется в собравшейся темноте. Катя хрипло выдохнула, приоткрыв тонкий рот, и уткнулась лицом ему в грудь. Её руки повисли вдоль тела.
— Нет! — прошептал Пётр. — Не вздумай, дура такая! Я…
Катя надрывно вздохнула — вырвалась на мгновение из мёртвого удушья — и снова замерла.
Пётр выхватил пинг. Режим экстренного вызова. Линия перегружена.
— Блядь! — заорал он.
— Что там? — спросил бармен.
— Ты вызываешь?!
— Вызываю! Не пробивает тут! — На лицо бармена упала тень. — Они же основную сеть отрубили на хрен, а теперь…
Пётр положил Катю на пол и сел перед ней на колени. Она дышала. Резко втягивала в себя воздух и так же судорожно выдыхала. Как если бы её лёгкие сокращались под действием электричества. Глаза Кати по-прежнему были открыты и смотрели, не моргая, в потолок.
К ним медленно, точно лунатик, подошёл тучный бармен.
— Чего у вас тут? — Он уставился на Катю. — Она что?
— «Скорая»?! — крикнул Пётр.
— Ни хрена!
Пётр покосился на свой пинг, который валялся на столе — тот настойчиво сверкал экраном, пытаясь пробиться сквозь перегруженную сеть.
— Так что с ней? — повторил бармен. — Она типа совсем?
Катя неподвижно смотрела в потолок.
— Уйди! — рявкнул Пётр.
— Может, это… — Бармен почесал волосы на затылке. — Глаза ей закрыть?
Пётр вскочил и схватил его за грудки.
— Чего ты несёшь, сука! Убью на хер!
— Э-э, мужик! — Бармен моргнул. — Ты чего…
Пётр толкнул его. Бармен — тучный, на полголовы выше Петра — лишь слегка покачнулся.
— Глаза закрыть… — процедил сквозь зубы Пётр.
— Стой, мужик! Стой ты, блядь!
Бармен показал на валяющийся на столе пинг, который истерично бил светом в потолок. Красный, затем синий…
Пётр обернулся.
— Сигнал! — крикнул бармен. — Есть сигнал!
— Родственник, значит?
Врач выглядел, как офисный клерк, нацепивший замызганный белый халат поверх дешёвого костюма.
— Чип отсканируем или вы другого рода родственник?
— Какая разница, кто я? — спросил Пётр.
— Какая разница? Вы что, смеётесь?
Пётр вздохнул.
— Я так понимаю, она останется здесь на какое-то время?
Врач коснулся его плеча — они отошли к стене, пропуская истошно скрипящую каталку. Переднее колесо у каталки заклинило, и здоровый медбрат с раскрасневшимся лицом корчился от натуги, толкая её вверх по затоптанному ламинату.
— Останется? — хмыкнул врач.
На каталке лежало тело, накрытое простынёй. В области головы на простыне проступили красные пятна. Одна рука с тонкой бледной кистью выпросталась и свисала до пола.
— Вы хоть понимаете, какая ситуация сейчас?
Пётр не ответил.
— Мы в коридорах людей размещаем! И это тех, кому надо прямиком в интенсив!
Медбрат с каталкой скрылся за поворотом.
— А с девушкой вашей всё в порядке. Сейчас отойдёт — и забирайте.
Едкий свет в коридоре резал глаза. Пётр прикрылся ладонью.
— Но я не понимаю, — проговорил он. — А чего было-то с ней? Прямо, когда сеть отрубилась. Как будто она…
— Отключение здесь не причём! Скорее, наоборот. Она заходила в какой-нибудь портал, дыру эту? Было такое?
— Дыру?
— Ладно, неважно. У девушки вашей, — врач посмотрел на Петра покрасневшими от усталости глазами, — проблемы с шунтом. Очевидно, никакого разрешения она получить не могла. И, вообще говоря, было бы очень интересно узнать, откуда у неё шунт. В другой ситуации я бы, поверьте…
— К шунту я никакого отношения не имею!
— Пусть так. Сейчас у меня хватает других проблем. А ей просто нельзя им пользоваться. Если она хочет жить. Тут такое с сетью творится… Я вообще ей сразу предложил отключить. Процедура-то в принципе несложная. Но она истерику закатила. Не могу же я насильно. Но если она хочет жить…
Врач пожал плечами и отвернулся.
— Погодите! — остановил его Пётр. — Чего теперь будет-то? Чего делать?
— В смысле, чего делать? — Врач шагнул к Петру и, наклонившись, шепнул ему на ухо: — Тут выбора и нет никакого! Отключать к ебене матери этот шунт и как можно скорее! Поговорите там с ней, родственник. Вразумите. Или по голове ей дайте. Но шунт надо отключать.
— Так значит, вы можете…
— Только по обоюдному согласию! — осклабился врач. — А так мне проблем не нужно. Девочка, у которой шунт, возможно, нелегальный. Да и вы сами, родственник, так сказать…
Он смерил Петра пренебрежительным взглядом.
— Я из эска.