– Да, сэр! – выкрикнула я, прежде чем мое молчание позволит ему забыть обо мне. – Здесь хорошо жить.
Он вышел из ванной, заправляя рубашку в брюки как раз тогда, когда я повернулась к нему.
– Извините, – пробормотал он. – Не хотел заставлять вас ждать… Вы сказали, вас зовут Бонни?
– Именно так. Позвольте вас чем-нибудь угостить, хочу отблагодарить за потраченное на меня время.
– Нет, благодарю вас…
– Я совершеннейшим образом настаиваю, какая же это удача – познакомиться с кем-нибудь из Интерпола… Мой босс не говорил вам, что я собираюсь попытать там счастья?
– Нет, не говорил.
– По-моему, работа у вас невероятная, просто невероятная, прошу вас, пожалуйста, позвольте вас угостить.
Он устал, вымотался, пришел к себе в номер, желая побыть один.
Я была очаровательная, заинтересованная, бойкая и добродушная.
Я была хорошим обществом.
Я была тем, что, по-моему, он хотел во мне увидеть.
– Ну, хорошо, – произнес он. – Всего один бокальчик.
Я купила ему полпинты дорогого немецкого пива, а себе – бокал красного вина.
– У нас есть изображения ее лица с камер видеонаблюдения, взятые с десятка мест преступления, – задумчиво говорил он, а я сидела, подперев подбородок рукой, и согласно кивала. – Она не надевает маску – это часть ее почерка. Она выглядит, как богатая женщина, которая может заставить вас поверить, что действительно собирается купить кольцо с бриллиантом, вплоть до того момента, когда она вас ограбит. Никакого оружия. Никаких сообщников. Ее жертвы – отнюдь не дураки, кто-то должен был что-то заметить, поднять тревогу, но никто этого не сделал. Вы можете показывать кассирам видео, где они болтают с ней, иногда по часу без перерыва, а они все отрицают, глядя на экран, они все отрицают; это невозможно, они бы ее запомнили. Как она заставляет их все забыть? Может, люди просто слепы, может, мир разучился обращать внимание хоть на что-то. Извините, для вас это, наверное, жутко скучно.
– Вовсе нет. Мне очень интересно это дело.
Он устало улыбнулся – человек, изнуренный погоней за тенью.
– Я сам не уверен, что дело вообще существует, – задумчиво проговорил он, глядя куда-то вдаль. – Один прокол за другим.
Я крепко сжала свой бокал.
Чувство…
симпатии, желание успокоить, сказать, что все в порядке, вообще-то, дело не в вас, а во мне… чувство… вины?
Это и есть вина?
Я отвожу взгляд и понимаю, что мне трудно снова смотреть ему в глаза.
– Расскажите мне о ней, – прошу я. – Расскажите мне об этой воровке.
Он откинулся на спинку кресла, шумно выдохнул, повертел в руке бокал, затем допил пиво, поставил бокал на стол между нами и поглядел куда-то перед собой.
– Она самоуверенная. Иногда небрежна, хотя становится профессиональнее. Рискует, но ей, похоже, все равно. Капризная. Ее выбор целей не всегда включает огромные куши или легкие схемы; возможно, она злорадна? Может быть, амбициозна. В Милане, похоже, просто выдалась удачная возможность для преступления, а в Вене она погорела на передаче товара. Вероятно, с тягой к самоубийству. Жаждет внимания. Продает по большей части в файлообменной сети. Это абсурд: у нее должен быть перекупщик, курьеры, надежные связи. Когда я получу разрешение, то постараюсь вступить в торг и выманить ее. Я почти что взял ее в Вене, но мы нашли только драгоценности, а не ее. Обнаружили еще теплый кофе и синее пальто, украденные ценности в бумажном пакете, но сама она исчезла. Мы что, упустили ее? Проглядели ее, что ли?
Я не смела моргнуть, чтобы это мгновение не исчезло навсегда.
– А вы давно занимаетесь ее разработкой? – спросила я, едва дыша, выдавливая изо рта слова и мысленно повторяя их по-французски, по-немецки, по-китайски, по-испански, по-португальски, давай, ну, давай же!
– Думаю… года три. Мы не столько расследуем, сколько координируем. Повторяющийся почерк в разных странах, объявлен красный уровень опасности, я ввязался в эти дела и… напрочь застрял…
– Возможно, на этот раз…
– Нет, – оборвал он меня, тихо, покачиванием головы, пожатием плеч. – Нет, не думаю.
Между нами повисло молчание.
Я несколько секунд наслаждалась им, впитывая его кожей.
– Почему вы стали полицейским? – спросила я наконец.
– А вы? – ответил он вопросом на вопрос, быстро, с улыбкой, с силой отбив мне мяч.
– По-моему, мы делаем мир лучше.
– Неужели? – Он слегка рассмеялся, затем покачал головой, поднял руки, как бы говоря: извините, извините, ну, конечно же.
– К тому же, – добавила я, криво улыбнувшись и опустив голову, – у меня отец был полисменом.
– Вот это больше похоже на правду.
– А вы?
Он медленно вдохнул, потом втянул губы в рот, снова их вытянул вместе с выдохом.
– Я ненавижу наглость.
– И только-то?
– Закон – великий уравнитель. Мы все должны соблюдать закон, действовать в рамках определенных правил. Отвергать это… очень нагло, вы не находите?
– Полагаю, что да, однако я ожидала…
Он приподнял брови, обхватив ладонями пустой бокал.
– …Чего-то еще, – неуверенно предложила я.
Снова молчание, взгляды в разные стороны, словно извиняемся за то, что не сказали. Потом я спросила:
– Вы… считаете, что рано или поздно поймаете воровку, которую разыскиваете?
Он поднял взгляд к потолку, услышав старый вопрос, который до этого задавал себе много раз.
– Не знаю, – наконец ответил он. – Иногда мне кажется, что… нет. Временами мне так кажется. Иногда ловишь себя на мысли, что вполне нормально, если все закончится провалом.
Я было открыла рот, чтобы сказать что-то, что могла произнести Бонни, вроде того, что нет, все нормально, вы просто класс, не надо…
Я замешкалась, слова не шли, а когда они сложились, было уже поздно.
Молчание.
– Извините, – начал он, словно прося прощения за честность, разочарованность в жизни, в работе, в самом себе. – Извините.
– Нет, не надо извинений.
Молчание.
– Когда у вас обратный рейс? – негромко спросила я, глядя в свой бокал.
– Послезавтра. Они хотели, чтобы я тут побыл подольше, проявляя заинтересованность.
– А вы чего хотите?
– Чтобы дело закрылось. Возможно, стоит здесь задержаться. Может, мы что-то и найдем.
– Я слышала о фотографии, ну, женщины в парке…
– Она пришла с анонимного электронного адреса. Добропорядочные граждане не присылают нам фото международных воров, не оставив своих координат.
– Значит, вы считаете…
– Я считаю, что это она, – ответил он просто и ясно. – По-моему, это она послала нам фото. Оно реальное, вне всякого сомнения. Сдается мне, она хочет, чтобы мы ее искали, ведь она от этого тащится.
– Тащится?
– Я ошибся? – спросил он, приподняв брови. – «Тащится»?
Мое разгоряченное лицо. Я не покраснею, я пила красное вино, а оно куда ярче по насыщенности, чем поднимающаяся у меня в капиллярах кровь.
– Вообще-то, это слово означает половое возбуждение от какого-либо действия.
Он поразмыслил пару секунд, сжав губы и сдвинув брови.
– Да, – произнес он наконец. – Да, по-моему, так оно и есть.
Я – мои пальцы, совершенно спокойные и расслабленные.
Я – мои ноги, удобно стоящие на полу.
Я спокойна и невозмутима.
– То, что вы описываете… звучит, как патология.
– Да, – снова задумчиво произнес он. – Я бы с этим вполне согласился.
– Вы… испытываете к ней сочувствие?
– Сочувствие?
– Ну, если она… именно такая, как вы думаете… вам ее жаль?
– Нет. Конечно же, нет. Она нарушает закон. – Он снова замялся, склонив голову набок, размышляя, стоит ли продолжать.
Я спокойна и невозмутима.
Я спокойна и невозмутима.
И тут спокойствие и невозмутимость покидают меня. У меня лицо горит: что это? Возбуждение, ужас, счастье, страх, вина, гордость, голова кругом от того, что с кем-то общаюсь после столь долгого одиночества. Да и с кем общаюсь – с человеком, который все обо мне знает, который знает меня, потрясение от этого, восторг и…
Его лицо вдруг охватывает неожиданная озабоченность. Я – спокойна и невозмутима. Спокойна и невозмутима. Он бормочет:
– Извините меня, вы… я что-то не то сказал? Я не очень-то хорошо описываю свою работу, она, конечно же…
– Нет, – обрываю я его резче, чем хотелось бы. Затем тихо, с улыбкой, я – моя улыбка, я – моя дурацкая улыбка: – Нет, вы ничего такого не говорили. Простите. У меня выдался нелегкий день. Давайте… поговорим о чем-нибудь еще.
Мы, я и он, проговорили еще полтора часа.
Затем он сказал:
– Я должен…
Конечно, ответила я, вскакивая на ноги. Вы очень…
Было очень приятно…
…Удачи вам в…
…Конечно, и вам тоже.
Возможно, одно мгновение.
Но нет: он посмотрел на меня – и увидел молодую женщину, ждущую от него идей, вдохновения, должного примера. Он покажет достойный пример.
Лука Эвард всегда был достойным человеком.
Спокойной ночи, инспектор Эвард.
Спокойной ночи. Возможно, мы встретимся вновь.
Глава 33
Я «щипачу» по карманам в стамбульском метро. Найди набитый битком поезд, трись и покачивайся среди спрессованных тел, гула людских голосов, где движение отвлекает твою жертву. От меня разило, под глазами красовались темные круги, мне хотелось спать и не верилось, что сон когда-нибудь придет, что мои мысли хоть ненадолго остановятся.
Я считала болельщиков футбольных клубов «Фенербахче» и «Бешикташ», «Барселоны» и «Мадрида», «Мюнхена» и «Манчестера». Я увидела даже одинокого фаната «Шеффилд юнайтед», и мне стало интересно, выбрал ли он футболку с этой символикой только потому, что ему понравился герб и оформление.
Я считала лакированные туфли и шлепанцы.
Золотые браслеты и такие же на вид пластиковые побрякушки.
Я считала до тех пор, пока не остался лишь мир, числа и дыхание, а я с раскалывающейся от боли головой и ожогами на теле перестала существовать.