– А как тут можно заполучить апартаменты? – спросила я. – Я не смогла разыскать их список в Интернете…
– Никак, мэм! Нужно достичь совершенства.
– Это какая-то буддистская максима, которую я не до конца поняла?..
– Нет, мэм. Здесь живут только члены Клуба ста шести.
Я остановилась как вкопанная, и лишь когда он тоже остановился, чтобы искоса поглядеть на меня, я вспомнила, что нужно продолжать улыбаться, продолжать шагать, быть моей улыбкой, моей походкой, и ответила как можно более непринужденно:
– Ну, разумеется. Они – именно та клиентура, под которую мы планируем наши проекты.
Я считала двери, окна и этажи.
Я считала шаги и ступени.
Из всего этого я вычислила количество членов Клуба ста шести, живущих только в этом здании, и на какое-то мгновение испугалась.
Женщина в тесной пошивочной мастерской за углом дома с апартаментами.
– Раньше были дешевые дома, хорошие дома для людей на правительственные субсидии, – ворчала она, рассматривая дыру на юбке, а я, облокотившись на прилавок, пыталась разобрать ее английский с очень сильным акцентом. – Бедные люди, тяжелая жизнь. Но начальники сказали: не пойдет, снести, строить большие апартаменты для важных шишек. Много протестов, много петиций, но все без толку. Министр говорит, что большие новые апартаменты – это хорошо: а теперь министр тут живет! Обращались в полицию, но комиссар полиции тоже тут живет. Говорит, что это прекрасное, прекрасное место для жизни хороших людей.
– А где теперь те бедные люди? – спросила я.
Она пожала плечами:
– Токио слишком дорогой для них. Уехали из города туда, где подешевле. Тяжело, тяжело. А там, где подешевле, работы не найдешь. Им не по карману жить в дорогих домах. Некуда им деваться.
Она подняла юбку и с внезапным торжеством в голосе поинтересовалась:
– Что вы об этом скажете?
Я изучила вызывающий наряд – не мой, – нечто сшитое из серой шерсти с вплетенным узором в ярко-синюю клетку, и, пожав плечами, ответила:
– По-моему, нормально.
– Это юбка клубной танцовщицы! Она порвала ее ногтями, когда раздевалась! Она девушка хорошая, очень хорошая, хотела стать компьютерщицей, но оценок не хватило. Теперь вот клуб держит, всегда чаевые, иногда приносит сладкие булочки, потому что я вдова. Всегда ведь можно жить, да? Люди говорят, что ты должен делать одно, а вот мир говорит – что совсем другое.
Она весело рассмеялась своей шутке, а я поблагодарила ее по-английски и по-японски, после чего вышла под ее задорный смех.
Дисциплина.
Пробежка.
Прогулка.
Разговор.
Спина прямая.
Взгляд чистый.
Голову выше.
Жми ручку.
Умывай лицо.
Изучай цель.
Готовь план.
Моя жизнь – это машина.
Я – машина, проживающая свою жизнь.
Щелк, щелк, щелк – проворачиваются шестеренки, и я живу.
Я живу.
Глава 39
Я проснулась посреди ночи и поняла, что мне не хватает Byron14.
Не хватает даже Гогена.
Мне не хватает людей, которым не хватает меня.
Я подумала о Луке Эварде и вдруг обнаружила, что я уже рядом с ноутбуком и гадаю, какое же преступление мне нужно совершить, чтобы вытянуть его в Токио.
Я вышла на улицу, слишком легко одевшись для холода и тьмы.
Нашла мужчину в баре.
Он был сильно пьян, но алкоголь сделал его сентиментальным, ребячливым, нежным и ласковым.
Нашла номер в доме свиданий, зарезервировала его на два часа, управилась за двадцать минут, оставила партнера храпеть в ступоре, вернулась к себе в гостиницу, снова на кровать в номер, который мог находиться где угодно. Электрическая жизнь, электрический ключ, электрический след от ноги в цифровой век. Выдохнутый мною углекислый газ, поглощенная мною пища и купленные мною вещи, разбитые окна, оцарапанные поверхности. Я – знак, оставленный моей жизнью, я – номер в системе, я – запах на губах пьяницы, который он смоет утром, когда проснется голышом в доме свиданий.
Я – разрушение.
Спала я плохо и недолго.
Когда мы в третий раз встретились с Лукой Эвардом, я отправилась его искать.
Дело я провернула в Куньмине, а обмен был назначен в Гонконге. Прибыв на встречу с целью обменять драгоценности на наличные в условленное место на паромном причале в районе Ханг-Хом, я обнаружила, что вместо одного меня поджидают трое, и когда я было собралась слинять, дорогу мне преградил четвертый с пистолетом в руке, в темных очках и с зализанными назад волосами, лоснящимися от щедрого количества геля так, что на висках сверкали бледно-синие капельки. Его, казалось, ничуть не смущали несколько полночных пассажиров, ждавших паром на Норт-Пойнт. Единственное сделанное им одолжение состояло в том, что он аккуратно протискивался до тех пор, пока не оказался между мной и ими, прижимая меня к стене и пряча пистолет. Кивком головы он подал знак своим сообщникам, которые образовали плотную стаю, заблокировав свет, звук и даже воздух, а затем, в качестве какой-то жуткой маскировки, продолжили громко и оживленно болтать о своей любимой поп-группе и о том, как сегодня трудно найти жилье подешевле.
Под прикрытием этого веселого разговора мой главный противник осторожно наклонился ко мне, так что я чувствовала его дыхание, и прошептал на безукоризненном английском, которому учат в частных школах:
– Ты совпадаешь с данным мне описанием.
Слова остаются в памяти людей, даже если мое лицо оттуда исчезает. Темная кожа, темные волосы, стянутые в длинные косицы за спиной, тело бегуньи, женщина, ждущая паром, которая подходит под все эти приметы, – кандидатов оказалось не так уж и много. Но все равно я в меру сил разыграла отпор, прошептав:
– Это не я, не я, я не знаю…
– Если это не ты, – выдохнул он, – то и не стрелять нет причины.
Пистолет у него был калибра 5,6 мм, и звук выстрела – хотя его и заметят – окажется не таким громким, если стрелять мне прямо в живот. Даже если шум вызовет у людей беспокойство, его очень легко списать на громкий выхлоп двигателя или же на петарду, нежели на убийство, совершаемое меньше чем в десяти метрах от того места, где ты стоишь. Слабое утешение доставляло то, что пуля такого малого калибра, может, меня и не убьет, однако проникающее ранение в брюшную полость или разорванное легкое чреваты долговременными печальными последствиями, особенно с учетом моего положения. Что произойдет, если хирургу вдруг приспичит отлить во время критической операции?
Кровеносные сосуды в животе: нижняя полая вена, чревный артериальный ствол, почечные вены и артерии, гонадная вена и артерия, общие подвздошные вена и артерия, ведущие к большой подкожной вене и бедренной артерии. При повреждении бедренной артерии можно истечь кровью меньше чем за две минуты; первая помощь требует от парамедика изо всех сил затянуть жгут, чтобы этого избежать.
– Я не одна, – соврала я, когда мужчина с пистолетом начал меня обыскивать, шаря пальцами по коже, хватая за одежду, касаясь, тыча, хватая – слова, которые мне не хочется подбирать – щупая, гладя; пистолет – больше, чем угроза, а все вместе – больше, чем даже смерть. – После этого тебя ждут серьезные последствия.
Он пожал плечами. Гонконгский бандит, раньше он уже сталкивался с последствиями и не придавал им особого значения. Умирали мужчины, умирали женщины, а он вот жив, и кому какая, черт подери, разница?
Его пальцы вцепились в висевшую у меня на плече сумочку и потащили ее вниз. Он прижал ее к своему телу, потом прижался ко мне, еще сильнее вдавив меня в стену, так что наши тела поддерживали сумочку на весу. Одной рукой он расстегнул молнию и залез внутрь.
Его пальцы впились в коричневую сумку с подкладкой, куда я спрятала драгоценности. Изумруды, выплаченные в качестве дани таиландскими королями китайскому императору, система взимания дани, выкуп мира у Китая, Поднебесной империи, Срединного царства, центра мира, из чьего сердца текут реки, мир есть море, у императора, у горы. На все дело ушло меньше четырех минут от входа в музей до выхода оттуда с добычей. Покупатель по файлообменной сети, коллекционер из Гонконга, наркодилер, денежный мешок, наркобарон и убийца, но он обожал все таиландское – кухню, искусство, драгоценности, он строил храмы, выкупая себе путь в рай, это хорошая карма, иначе бы он на такую сделку никогда не пошел.
Вот он, момент. Мужчина с пистолетом что-то нащупал в сумке с подкладкой, но не был уверен до конца. Взгляд вниз, глаза его на меня не смотрят, он проверяет, ему нужно увидеть, нужно убедиться, что я не подложила в сумочку пустышку. Я врезала ему правой рукой поперек лица, левой одновременно оттолкнув пистолет в сторону. Я сделала шаг вправо, а его палец на автопилоте нажал на курок. Я слышала, как пуля попала в стену позади меня, рикошетом чиркнула меня по одежде, а сумочка, повисшая между нами, упала вниз.
Трое его сообщников, трое будущих убийц, сопляки, надеющиеся произвести впечатление на босса, убив меня, поглядели на старшего. Один из них рванулся ко мне, я в панике ударила его наугад локтем, не было у меня места для маневра, чтобы вделать ему как следует. На вид парнишке было максимум лет семнадцать, но он вскинул руки вверх, чтобы защититься, когда моя рука поворачивалась. От моего удара кисти рук у него дернулись, попав ему же по лицу, и когда он вздрогнул, больше от неожиданности, чем от боли, я оттолкнула его и пустилась наутек.
Вот теперь выстрелы были как выстрелы. Идиот с пистолетом напропалую палил в белый свет, попав в плечо парнишке с разбитой челюстью. Несколько пассажиров в терминале кинулись бежать, не визжа, не крича и не моля о пощаде, но скорее напоминая взмывающую в небо стайку воробьев, подстегнутую единым порывом к движению.
Я не почувствовала впившуюся мне в ногу пулю, но когда попыталась завернуть за угол, поворот не удался, я поскользнулась на свежевымытой плитке и повисла на низком зеленом парапете, отделяющем причал от воды. Я слышала сзади топот ног, видела черноту внизу и с полной уверенностью и решимостью перелетела через парапет, войдя в воду головой вперед.