не узнать. Только не ему после такого долгого расследования.
И это мгновение миновало, оставив лишь его, меня и сейчас.
Я спросила:
– Хотите еще по бокальчику?
Не надо бы ему.
Он… это… он не из таких.
– Я вчера вечером была одна, – ответила я, – и завтра тоже буду одна. А вы?
Его ладонь, по-прежнему накрытая моей.
– Хорошо, – сказал он. И затем: – Ладно.
Глава 41
Забудь считать.
Забудь вспоминать.
Я забыла свой возраст. Все документы с моим лицом на фото – поддельные.
Я забыла своих друзей, как и они забыли меня.
Я забыла смену лет, да и к чему они мне?
Годы не запомнят меня.
Мое лицо исчезает из памяти людей.
Остаются лишь мои дела и деяния.
Глава 42
На седьмой день пребывания Рэйфа Перейры-Конроя в Токио я последовала за ним на поединки по сумо.
Традиционные искусства в Японии: сумо, карате, кендо, дзюдо, кюдо, кабуки, оригами, аранжировка цветов.
Иерархия. Дивизион сумо организован с военной субординацией и дисциплиной. На самой нижней ступени стоят дзёнокути, затем идут макусита и дзюрё. В любое время насчитывается лишь сорок два элитных макуучи, чьи поединки транслируются по телевидению и чья продолжительность жизни по крайней мере на десять лет меньше, чем в среднем по стране.
Номи-но Сукунэ, синтоистское божество сумо. В далекие времена борцы проводили свои поединки рядом с храмами, дабы вырос хороший урожай, а судьи до сих пор освящают дохё бросаемой солью.
Было ли Рэйфу до этого всего дело, когда он садился в ВИП-зоне на подушки и чистые коврики-татами рядом с борцовской площадкой? Вероятно, нет. Я наблюдала за ним в маленький бинокль, сидя на деревянной скамье на самом верху зала. Он являлся почетным иностранным гостем, которого привезли на сумо с целью развлечь и ублажить, дабы ему было о чем рассказать друзьям по возвращении домой. Я видел поединки сумо, да-да, видел; а понял ли что-нибудь? Да нет, конечно же, но я там был, теперь я проникся Японией, да-да, именно проникся.
На данном после этого приеме я слушала болтовню, кружа по залу.
Я лучше и ближе узнавала обладателей «Совершенства».
Она: идеальные зубы, идеальная прическа, идеальная улыбка, идеальная одежда, подобранная в соответствии с модой и носимая с идеальной грациозностью.
Он: шелк и хлопок, ослепительная, режущая глаза белизна рубашки, идеальный бокал с идеальным напитком в одной руке, идеальная женщина, держащаяся за другую руку.
У вас есть «Совершенство»?
(– О, да! – отвечала женщина с хирургически зауженной талией. – Оно изменило мою жизнь.)
(– Оно касается не только отношения к самому себе, – добавил мужчина, которому я подлила в бокал шампанского. – Оно относится к общению с людьми вроде меня. С лучшими из лучших.)
Вежливые хлопки аплодисментов, и на помост вышел мужчина в полном облачении жреца синто – оранжевом с желтым кимоно и в высоком, покрытом лаком головном уборе – и на изысканном ровном японском поблагодарил всех пришедших.
– По примеру и на пути к богам, – продирался сквозь сложные словесные конструкции его речи переводчик, – мы ищем самоочищение от низменных деяний и грехов. Мы смываем греховные помыслы, недостойные и греховные деяния и в конце выходим лучезарными. Каждый ребенок, родившийся в Японии, вне зависимости от вероисповедания, с восторгом принимается в святилище и делается членом семьи, которому дается имя для благословения и защиты его духами. Именно в этом духе – восторженно принимающем и очищающем – я с гордостью называю господина Перейру-Конроя другом и заявляю, что работа, которую он делает в Японии, помогает мужчинам и женщинам совершенствовать их души.
Сначала Дубай, теперь вот Токио. У Рэйфа дел невпроворот.
– «Совершенство», – продолжил японец после паузы, – делает людей лучше.
Я уже было собралась уходить, как вдруг столкнулась с Филипой Перейрой-Конрой, одетой в черное, с бокалом в руке. Коротко подстриженные ногти, высокая прическа. Она встала у меня на пути и сказала:
– Здравствуйте. Я увидела, что вы одна. Вы кого-нибудь здесь знаете?
В голосе ни обвинения, ни злобы – просто женщина заметила незнакомого человека и поинтересовалась, не нужно ли ему общество.
Прямо как в Дубае.
– Здравствуйте, – ответила я, протягивая руку. – Меня зовут Хоуп.
– Филипа.
– Я знаю, я изучала одну из ваших работ, доктор Перейра.
Она чуть заметно приподняла бровь, нервно одернула кончик рукава.
– Действительно? Я не думала… Какую именно?
– Я читала вашу статью о когнитивной реконструкции и упрочении. Очень интересно даже для непрофессионала.
– А вы не профессионал?
– Да вот, прочла за компанию.
Улыбка – неожиданная, широкая, исчезнувшая столь же быстро, как и появилась, запрятанная под хорошими манерами и этикетом.
– Я тоже.
– Я так понимаю, вы разрабатываете подходы и процедуры?
Слишком все быстро, слишком явное выуживание информации. В ответ – подозрительность, легкий наклон тела. Все прекрасно: если это случится, я уйду, сделаю круг по залу, вернусь к ней и предприму еще одну попытку, установив большую доверительность в разговоре. Это слишком хорошая возможность, чтобы ее упускать.
Она несколько раз постучала указательным пальцем по ободку бокала, и я засомневалась, заметила ли она хоть что-нибудь.
– А у вас есть «Совершенство»? – наконец спросила она.
– Да.
– А вы…
– В Клубе ста шести? Да.
– Тогда вы уже знаете о подходах и процедурах.
– Еще нет. Я не успела назначить встречу. В последнее время я была очень занята – дела семейные.
– Семья – это очень важно.
Мантра, заученная наизусть, и когда она говорит, то не смотрит на своего брата, не выражает слова движениями тела, но стоит прямо, неподвижно и смотрит на меня. Я быстро двигаюсь дальше, и она этому рада.
– Можно спросить: откуда взялась идея о «Совершенстве»?
Она чуть поднимает взгляд, голова вверх, подбородок вперед.
– Что вы имеете в виду?
– Ну… что вас на это подвигло?
Недолгое молчание. Затем:
– Мой брат. Он… просто ребенок, мне казалось, что ребенок… Наш отец очень любил его, понимаете, и он всегда считал, что мир может что-то выиграть от этого его… качества.
Грусть. Она улыбается, стоит неподвижно и прямо, но это не бойкие слова женщины, которую я видела в Дубае. Здесь были боль, оправдание и пустые провалы на месте правды. К моему удивлению, мне захотелось коснуться ее, но я лишь сильнее сжала в руке бокал.
– Все мысли представляют собой обратную связь и ассоциации, – наконец произнесла я, и теперь ее взгляд впился в меня, ее глаза меня буравили, я завладела ее вниманием полностью, настолько, что подумала, а сможет ли она меня забыть, сможет ли забыть эти мгновения. – Сталкиваясь с возрастающими социальными стрессами, тело реагирует так же, как на любую тревогу. Капилляры сужаются, пульс и дыхание учащаются, температура кожи повышается, мышцы напрягаются. С каждым случаем социального неприятия проводящие цепочки в мозгу усиливаются, дабы укрепить связь между социальным неприятием и психологическим беспокойством. При подобном укреплении вы с большей вероятностью становитесь подверженными испытать физическую реакцию даже на ничтожный социальный дискомфорт, отчего ощущение дискомфорта только усиливается, тем самым укрепляя его физическую составляющую, и так далее, и так далее. Все мысли представляют собой обратную связь: иногда она становится слишком громкой и явной. По крайней мере таково мое мнение.
Снова молчание.
Ее тело, казалось, сбросило какие-то путы, плечи освободились от чего-то их стягивавшего, колени чуть обмякли, смягчилось лицо, подобрели глаза. Похоже, она впервые разглядела зал, проходивший там прием, колышущуюся, смеющуюся, звенящую бокалами и приборами массу идеальных людей с идеальными улыбками.
– Вы не в ста шести, – незатейливо произнесла она.
– Отчего вы так говорите? – поинтересовалась я.
– Потому что вы несовершенны.
– А что означает «совершенный»?
Она улыбнулась, скрестив руки на груди и чуть наклонив голову.
– Будь вы в ста шести, вы бы не спрашивали. Совершенство есть вы, а вы есть совершенство, и в этом состоит истина.
– А у вас тоже нет «Совершенства», – ответила я. – Я тоже это поняла.
Ее взгляд скользнул по залу, на мгновение задержался на брате, в полупоклоне пожимавшем чью-то руку, сплошь улыбки, очарование и красота. Потом она снова посмотрела на меня, и на какую-то секунду мне показалось, что она вот-вот расплачется.
– Хотите есть? – спросила она. – Я просто умираю с голоду.
Мы ели лапшу. Она заказала острую, по-сингапурски, а я – пшеничную в бульоне, и она с причмокиванием отхлебнула немного своего бульона с маленькой деревянной ложки.
– А как же прием, разве ваш брат…
– Он ничего не заметит.
– Вы уверены?
– Это одна из общих черт характера Рэйфа и отца – целенаправленная преданность и следование идеологии. Все остальное – неважно.
– И что же это за идеология?
– Победа?
– А разве это идеология?
– По-моему, да. Только Рэйф скрывает это лучше, чем отец. Тот всегда что-то доказывал, что он лучше и умнее всех остальных. Но вот Рэйфу приходится доказывать, что он лучше отца.
Наверное, я нахмурила брови, потому что она зеркально сдвинула брови, и она спросила чуть громче, чем надо:
– В чем дело?
– Это вовсе не похоже на то, что вы сказали бы незнакомому человеку.
– Извините, я заставила вас… Понимаете, я не очень хорошо схожусь с новыми людьми.
– А по-моему, очень даже.
– Нет, – немного грустно ответила она. – Это не так. Рэйф таскает меня с собой на все свои приемы, пышные презентации, показывает на меня и говорит: «Вот глава нашей группы разработчиков, моя сестра». И мне все улыбаются, жмут ручку, а он продолжает говорить на тот случай, если я открою рот.