Я брызнула желтой перечной струей в появившееся в проеме лицо, и под чей-то визг резко захлопнула дверь и навалилась на нее всем телом.
Голоса, отрывисто кричащие, какое-то неясное бормотание, затем кто-то гораздо более агрессивный и уверенный, чем его непрерывно визжавший коллега, начал всей своей массой бросаться на дверь. Я отстранилась, раз удар, два удар, три удар, а на четвертом отпрыгнула в сторону. Он ввалился в открывшуюся дверь плечом вперед, потеряв равновесие, и рухнул на пол. И снова струя перечного газа, и на этот раз, в награду за прыть, удар по лицу кончиком дубинки. Выбитые зубы, хлынувшая кровь, и чертовски удачно, что у него в руке оказался пистолет. Он падает, я забираю у него оружие и стреляю почти наугад в сторону двери.
Деловитое молчание внутри, напряженное молчание снаружи, сопровождаемые нескончаемым гудением компьютеров.
Интенсивные курсы: мне казалось, что научиться стрелять будет нелегко, но в Америке это стоило сорок долларов плюс улыбка.
Они ждали, и я тоже выжидала.
В серверной был только один вход и выход. Мужчина у моих ног стонал в полубреду, прижав руки к лицу. Я пнула его ногой.
– Пошел вон, – сказала я, и хотя он оказался наполовину ослеплен, дважды повторять ему не пришлось. Он на ощупь добрался до двери и быстро на четвереньках выскочил наружу, ища, где бы ему промыть глаза.
Я ждала.
Триста двадцать секунд. Еще чуть меньше ста секунд, и копирование на мою флэшку закончится.
Затем раздался голос, говоривший по-английски, тихий и знакомый, и хотя я к этому приготовилась, дыхание все-таки участилось.
– Мисс Донован? – Это Гоген. Кто же еще, как не Гоген? – Мисс Донован, вы там?
Я вытащила из ведра петарду и начала приматывать ее к баллончику с перечным газом.
– Мисс Донован? Мисс Донован, вы меня слышите?
Отвечать нет смысла, но загрузка на флэшку еще не закончилась, так что мне требовалось еще немного времени.
– Привет, – ответила я. – Заходите, и я тут все и всех перестреляю.
Глубокий вздох, но, возможно, еще и вздох нетерпения? Знакомо ли Гогену чувство нетерпения?
– Мисс Донован, отсюда нет другого выхода.
Почему мисс Донован? Паспорта, которые он нашел в моем багаже, содержали целый веер имен, но «Рейчел Донован» было моим давнишним «псевдонимом».
– По-моему, мы раньше уже встречались, – задумчиво протянул он из-за приоткрытой двери. – Похоже, мы какое-то время весьма тесно общались.
– Вы можете описать мое лицо?
Недолгое молчание. Затем ответ:
– У меня в руке ваше фото.
– Сколько раз вы на него смотрели?
Снова молчание.
– Закройте глаза, – предложила я, – и убедитесь, сможете ли сказать, как я выгляжу.
Молчание. Я вытащила из ведра защитные очки.
– Мисс Донован, – наконец откликнулся он, – кто бы вы ни были и как бы вам ни удавалось проворачивать этот ваш… ваш трюк, вы слишком замечательны и талантливы, чтобы окончить здесь свой путь. Однако мистер Перейра-Конрой поручил мне защищать его интересы, что я и сделаю.
Четыреста шестьдесят секунд.
Шестьдесят одна, шестьдесят две, шестьдесят три…
– Прошу вас – бросьте оружие на пол и выходите, – продолжил он спокойным тоном. Но вот же он – страх, в его голосе страх, который я приняла за нетерпение, но нет, это страх, поскольку я – великое непознанное, нечто, что он не может объяснить, а подобные вещи не вызывают у Гогена нетерпения, он скорее всего боится.
Четыреста семьдесят три, семьдесят четыре, семьдесят пять.
На четыреста семьдесят девятой секунде закончилось копирование на флэшку полного содержимого ядра программы «Совершенство». Произошло это беззвучно, в комнате ничего не изменилось, никаких взрывов компьютеров, никаких искр. Некогда единственный в своем роде продукт теперь был клонирован, и я обвязала нос и рот своей элегантной белой блузкой, затянув узлом рукава, пока Гоген ждал.
Наконец он сказал:
– Я видел запись вашего разговора с доктором Перейра-Конрой в заведении, где вы ели лапшу.
Я вытащила флэшку, примотала ее к лодыжке, а сверху натянула носок.
– Ее охранники клянутся, что она ела одна, хотя они все время следили за вами обеими.
Дубинку под руку, крепко сжимавшую взятый у упавшего охранника пистолет, петарда привязана к баллончику с перечным газом, очки на лице, пластиковый пакет с оставшимся инструментом и пакетом йогурта на локте. Свободными остались лишь ноги, готовые бежать.
– Еще я видел вас на камерах на приеме в Дубае прямо перед тем, как украли бриллианты. А потом еще и тут, в Токио, в здании ста шести, где вы обследовали апартаменты и крутились вокруг семьи Перейра-Конрой. Я был там, вероятно, смотрел прямо на вас, однако похоже, что связь между фото на дисплее и увиденным мной образом – скорее неувиденным – вашего лица у меня в мозгу как-то нарушилась. Такое стойкое разобщение подразумевает, что вы достигли чего-то большего, чем просто… преходящий трюк фокусника. Доктор Перейра говорит, что это самое захватывающее явление, о котором она слышала за всю свою научную карьеру.
Доктор Перейра-Конрой – одна из самых поразительных личностей, которых я встречала за свою криминальную карьеру, философски заключаю я, но ничего не отвечаю, поскольку он сосредотачивает все свои слова, все свое внимание на мне, лишь бы не забыть, делая себя узником осознания меня, этого момента, настоящего.
У меня за спиной начинают выключаться серверы, издавая легкий разочарованный визг ломающихся агрегатов. Присланная Byron14 флэшка похитила массу данных, но понадобилось лишь несколько килобайт, чтобы запустить вирус, сделавший свое черное дело. Конечно, он их не остановит, этот маленький кусочек кода, но, по-моему, Байрон получила удовольствие от момента, когда комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь шумом вентиляторов.
Молчание. Я закрываю глаза и представляю, как Гоген кивает своим мыслям, понимая, что я делаю, возможно, переживая, а возможно – и нет.
– Даже последующее забывание есть своего рода modus operandi.
Угроза, он только что мне угрожал. Чем же конкретно?
Modus operandi: в переводе с латыни – способ действий, термин впервые использован в 1654 году.
Сокращение: МО, используемое полицией по всему миру.
Другие полицейские сокращения: ВВП (внимание всем постам), ДТП (дорожно-транспортное происшествие), СМЭ (судмедэксперты), СОБР (специальный отряд быстрого реагирования), УАС (угон автотранспортного средства)…
Modus operandi, или почерк – метод, используемый полицией для связывания преступлений, и Лука Эвард произнес:
– Обещаю, что вы не пострадаете.
Здесь.
Тут.
Сейчас.
В этот момент.
Я здесь.
В этом пространстве.
В моей вселенной.
Во всей вселенной.
Здесь.
И Лука Эвард
произносит:
– Вам не следует бояться.
Его здесь нет – прошлое поглотило его, оставив спать в постели в Гонконге. Прошлое поглотило сказанные нами слова, оно убило его, прошлое убило его так же надежно, как оно убило его слова, и так же верно, как оно убивает меня
его здесь быть не может. Они не смогли доставить его в Токио. Он сидит неподвижно в своем совершенстве там, где я его оставила, ожидая меня в мгновении, застывшем в моей памяти
Его здесь быть не может.
И, конечно же, воровка, в которую превратилась Хоуп Арден, профессионал, прекрасно знает, что может. Гоген отследил мои денежные транзакции, он должен был отследить мой почерк, и кто же ждал меня в конце пути? Кто лучший в мире специалист по женщине, которую все забывают, отдавший этому делу многие годы?
Лука Эвард здесь и сейчас.
Вселенная разверзается, и рушатся небеса, смещаются галактики, и иссыхают океаны, мне кажется, что это мгновение, наверное, продлится вечность, разрушая все, что я когда-либо построила, стирая идеальное мгновение в Гонконге, поскольку – посмотрите: вот мы, и вот он, видящий меня как воровку, знающий меня как воровку и, вероятно, догадывающийся, что я еще и нечто больше. Знает ли он, что забыл, понимает ли он, что он забыл, подозревает ли, ненавидит ли он меня, любил ли он меня вообще, как я его любила
профессиональная воровка с моим именем поджигает фитиль петарды.
Гоген слышит это и кричит: берегись.
Я бросаю петарду за дверь.
Суета, поспешная беготня.
Я закрываю глаза.
Туманности сжимаются в солнца, кометы проигрывают свои нескончаемые битвы с силами притяжения и сгорают в атмосферах огромных космических тел.
Петарда взрывается.
Вместе с этим лопается баллончик с перцовым газом, плотное желтое облако наполняет комнату, вырываясь в атмосферу. Оно жжет сквозь обмотанную вокруг носа и рта блузку. Нет, «жжет» – не то слово, когда жжет – не выворачивает наизнанку желудок и не сжимает стальными клещами горло. Облако иссушает, от него тошнит, у него привкус выплюнутых целиком распухших языков.
Я выхожу за дверь. Желтое кислотное облако завивается в воздухе, мешая видеть. Осколки петарды все еще с шипением взрываются, колотя по барабанным перепонкам, плюясь искрами, прыгающими по полу и извивающимися, словно задыхающаяся рыба на сковородке. Сквозь туман из газа и дыма я вижу, что их шестеро, все шикарно одеты, один уже на полу. Шикарно – все, кроме Луки: он оделся обычно или приехал, в чем был: неглаженая рубашка, чуть коротковатые брюки, из-под которых виднеется один приспущенный носок, глаза зажмурены, его душит отравленный воздух.
Я бы его пожалела, но сейчас на это нет времени.
У стоящего ближе всех к двери – пистолет. Левой рукой я толкаю вверх его локоть, а правой изо всех сил бью дубинкой по запястью. Все они ослеплены, но кто-то все же стреляет на звук, пока Гоген, прижавший руки к лицу, не кричит: нет, не стрелять, ты же в нас стреляешь, придурок!
Его произношение, когда ему больно, не такое рафинированное, как мне казалось. В нем проскальзывает какой-то западногерманский говор, слова не совсем те, лицо раздулось, словно тыква, и возможно, мне все-таки жаль