тать с кресла-каталки. Одна рука у нее неподвижно прижималась к телу поперек туловища, половина лица не реагировала на напряжение мышц, но глаза у нее были как у меня, голосок высокий и звонкий:
– Хоуп!
Моя младшая сестренка.
Я закрываю глаза и считаю
вдохи и выдохи
шаги
трещины на тротуаре
волосы у себя на голове
звезды на небе
И вот моя младшая сестренка Грейси, еще не выросшая, но уже почти подросток. Ей, наверное, двенадцать – нет, тринадцать, тринадцать уже три недели как исполнилось. И ее везут в каталке посреди маленькой группы девчонок и мальчишек. Она живая и активная, не обращает внимания на свой физический недостаток, ведь что он ей? Просто жизнь такая, и все. Это моя Грейс, и она сказала:
– Хоуп! Погляди! Мы едем на станцию!
Протянув руку, она зовет меня, очень властно, к себе. Ее няня, женщина с тройным подбородком и светлыми кудряшками волос, выбивающихся из-под самодельной вязаной шапочки, начала рассыпаться в извинениях, но я сказала: нет, все нормально, я не возражаю, и опустилась на колени пред коляской сестренки.
Она оглядела меня и, оставшись довольной увиденным, произнесла:
– На обед были спагетти, но спагетти я не люблю, так что вместо них мне дали пиццу.
– Правда? – спросила я.
– Да. Завтра пятница, так что будет карри с рисом, а это нормально.
– Вот… здорово.
И снова бормотание няни: ах, извините, не надо, не стоит…
Я ее не слушаю. Ручка Грейси, чуть сдвинувшись, лежит в моей ладони. Няня замолчала, поглядела на Грейси, потом на меня, и рот у нее чуть-чуть приоткрылся. Как часто моя сестра касалась других людей? Как часто она молчала, взяв за руку незнакомого человека?
Тут я сказала:
– Она напоминает мне сестру. Вы говорили, что направляетесь на станцию?
– Да.
– Можно мне с вами?
Няня перевела взгляд на Грейси, недовольно скривив нижнюю губу, когда профессиональная выучка столкнулась с непривычной ситуацией.
– Что скажешь, Грейс? – спросила она слишком громко и слишком тупо для кого-то, но не для моей сестры. – Ты хочешь, чтобы эта дама пошла с нами на станцию?
Грейси кивнула, очень неловко, тяжело уронив голову, а потом медленно и с усилием подняв ее.
– Ничего страшного, – сказала я. – Я с удовольствием пройдусь с вами.
Мы направились на станцию.
Грейси оживленно болтала, рассказывая мне, что ей нравится синий цвет, но не такой, какого цвета дверь, а такой, какого халаты у нянь, это хороший синий, и ей хочется, чтобы вокруг было побольше такого синего, но только не лилового, она терпеть не может лиловый, особенной лиловую капусту, от капусты ее тошнит. А еще она училась петь, ей нравилось петь, но рисовать еще больше. Я должна обязательно прийти и посмотреть то, что она нарисовала в школе, это очень красиво, она всегда рисовала синим, а не лиловым, конечно же, но ведь это и есть красота, все красивое, прямо как я.
А еще они учат физику. И про животных тоже. Она любит животных, а животные любят ее, и когда она вырастет, то заведет двух кошек и собаку, но не зебру. Потому что зебры жуткие и страшные, хотя и полосатые.
И тут няня добавила, что Грейс учится хорошо, очень даже хорошо, и в школе все гордятся ее отличными отметками, и она знает, что вырастет, и все будет хорошо, и что в последнее время она читает гораздо больше, а ее любимые книжки те, где добро побеждает зло, а любимый фильм у нее – «Звездные войны».
Почему «Звездные войны»? – спросила я, не выпуская руку Грейси из своей.
Потому что в «Звездных войнах», объяснила сестренка, все идет как надо. Есть хорошие люди, и есть люди плохие, и хорошие люди делают хорошо, а плохие – плохо, и есть хорошие воины и плохие воины, и вот так все и должно быть.
Она на пару секунд задумалась, а потом добавила, что иногда плохое становится хорошим, и это тоже хорошо, потому что хорошее, конечно же, лучше, чем плохое.
И тут я поняла, что плачу, просто плачу, как девчонка, а нянька тихо спросила: а где теперь ваша сестра?
Не очень далеко отсюда, ответила я. Не очень далеко.
Глава 54
Перемена места, перемена имени, перемена внешности. Самолетом до Инчхона, затем автобусом с кондиционером до Сеула.
В районе Ыльчиро парикмахерша говорила, обстригая мои косицы чуть ли не под корень на покрытой мелкими кудряшками голове:
– Мне раньше не доводилось работать с африканскими волосами. Они просто потрясающие!
А ее ученицы столпились вокруг кресла, чтобы посмотреть и потрогать падавшие пряди.
В универмаге на улице Мёндон я украла футболку, тренировочные штаны и джемпер на толстой подкладке с серым капюшоном. Я стащила элегантную белую блузку, брюки от костюма, пару кроссовок и пару черных кожаных туфель. На улице я купила ломоть ананаса на палочке из набитого льдом контейнера и мороженое с зеленым чаем из пончиковой под закусочной, где подавали лапшу. С тележки, которую катили по улице на двух маленьких скрипящих колесиках, я купила три мобильных телефона. А в магазине иностранной литературы над станцией метро приобрела путеводитель и разговорник.
Гостиница моя оказалась «традиционной»: разостланные на полу матрасы ярко-неоновой желтой и зеленой расцветок, вайфай и семьдесят телевизионных каналов. По ночам красные неоновые кресты горели над протестантскими церквями, стоявшими вдоль железнодорожных путей, выходящих из города. В Итэвоне я обнаружила гамбургеры и американских военных с базы. Я вместе с ними ела копченые ребрышки и запивала их пивом. Среди военных оказался один рядовой, глядевший на меня выпученными, испуганными и похотливыми глазами. Он говорил, что опасается, что продолжающееся присутствие американских войск на корейской земле никогда не послужит примирению двух частей разделенного народа, живущего на полуострове, и что теперь социально-экономические факторы являются куда более сильными источниками размежевания, нежели сама история. И это очень странно, поскольку, по его мнению, мэм, история является мощной системообразующей реалией.
Утром я оказалась среди самых разыскиваемых Интерполом субъектов, и мое лицо осторожно пустили в оборот по файлообменным сетям. В районе Иоксам я купила у дилера три флэшки размером с ноготь, скопировала на них базовый код «Совершенства» и разослала по всему миру по абонентским почтовым ящикам.
whatwherewhy: Я направляюсь на юг, в сторону Намвона. Найдете меня там.
Byron14: К сожалению, придется согласиться.
Поездка на поезде из Сеула на юг, к морю.
Ребенок радостно взвизгнул, когда на табло высветилось, что наша скорость превысила 300 км/час. Женщину в серой униформе ударило электрическим разрядом при прикосновении к двери, поскольку от хождения по ковру на ее туфлях без каблуков скопилось много статики. На земельных участках вдоль железной дороги один к одному теснились огородики и крохотные, на двоих, рисовые полянки, огороженные заборчиками, с которых свисали пластиковые пакеты. По шоссе в противоположном от нас направлении ехали машины.
Рядом со мной уселся мужчина в строгом синем костюме, долго на меня таращился, хотя я и избегала его взгляда, и, наконец, произнес:
– Иисус переживает за тебя.
Я повернулась к нему, желая услышать, что же Иисус сделает дальше. Он протянул мне листовку. На ней был изображен Спаситель в белой тунике и коричневом покрове, державший в руках озадаченного с виду гуся. Позади него мирно паслись два ягненка, а у ног пристроился кролик. Заголовок гласил: «Как избежать ада и прожить свободным от психических болезней».
– Иисус переживает за тебя, – твердым голосом повторил мужчина, вручая мне листовку. – Он переживает за всех.
С этими словами он поднялся и отправился проповедовать слово переживающего Иисуса на своем более легком для него родном языке.
Мокхпо: промышленный город, уродливо раскинувшийся порт с дорогами, забитыми чадящими грузовиками, серыми зданиями с железными крышами и заметно уменьшившимся числом женщин на улицах.
Портье таращилась на меня, когда я заселялась в гостиницу, а потом вдруг выпалила:
– Американка?
– Да.
– К мужу сюда приехала?
– Нет.
– К любовнику приехала?
– Нет.
Ее лицо озадаченно сморщилось.
– Тогда зачем приехала? – наконец спросила она. – По-моему, ничего здесь для тебя хорошего нет.
Поздно вечером в закусочной на пешеходной торговой улице, где подавали дим-сам, я встретилась с торговкой паспортами, чей ник звучал как «Сопраношлёпсдох». Паспорт, который она мне продала, оказался французским, а я заказывала немецкий.
– Этот хороший! – воскликнула она, набивая рот пельменями со свининой, жуя с открытым ртом, выпучив глаза и раздув щеки от еды, словно женщина, не уверенная, удастся ли ей поесть еще когда-нибудь. – Французский хороший, хорошая работа, хороший паспорт, видишь же!
Я было подумала поспорить по этому поводу, а потом решила, что не надо. Этот паспорт сгодится для одной поездки, а потом я его уничтожу, попаду в Шенгенскую зону или в Соединенные Штаты, где найду что-нибудь получше у более надежного поставщика.
За дверями ресторана, специализирующегося на жареных петушиных ножках, официант завел со мной разговор на неуверенном английском.
– Мне нечасто удается попрактиковаться, – объяснил он, выговаривая слово за словом. – Это так хорошо, что вы сюда прибыли.
Я задержалась и проговорила с ним полчаса, пока на улицу не вышла хозяйка ресторана и не наорала на него, что он совсем забросил работу, после чего он вбежал внутрь, не удосужившись сохранить лицо перед гневом этой повелительницы.
Женщина с «Совершенством», капризно отказывавшаяся от блюд, которые ее партнер предлагал ей в кафе, где я заказала завтрак.
Мужчина с «Совершенством», обновлявший приложение у себя на телефоне, спортивная сумка закинута на спину, мышцы рук накачаны протеиновыми коктейлями, грудь вздымается, шея мокрая от пота.