Совершенство — страница 48 из 88

Я вздрогнула, и она засекла это движение, не поняла его, лишь едва заметно нахмурилась. Я облизала губы, посмотрела вниз и в сторону и спросила, глядя в пол:

– А люди при этом погибнут?

– Возможно. – Флэшка лежала между нами, базовый код нирваны, рая без сомнений, мира без страха. Она чуть наклонила голову и вскинула брови. – А это для вас проблема?

– Возможно. Думаю… да.

– Чтобы разрушить «Совершенство», я должна лишить Рэйфа способности продавать его. Чтобы пресечь стремление людей получать процедуры по своей воле, ущерб должен быть значительным.

– Есть способы достигнуть этого, не громоздя горы трупов.

– Может, вы и правы. А может, и нет.

Молчание. Я открыла рот, чтобы сказать, что все это грязь и непристойность, просто смешно, гадко, недостойно – мы недостойны, мы сами недостойны судить, быть, говорить, убийца и воровка, это же смешно, конечно же, смешно.

Но слова так и не пришли.

Вместо них пришла хозяйка. Керамические чашки с супом и лапшой, капустой и жареными потрошками, рыбными фрикадельками и, разумеется, еще кимчи, чтобы пряным огнем забить все вкусы.

Байрон умело орудовала палочками. Она обеими руками подняла чашку и сдула поднимавшийся от нее пар. Выхлебала суп, не пользуясь ложкой.

– Вы сможете скопировать процедуры? – спросила я.

– Если это содержит все токийские данные? Да.

– Вы сможете убрать программирование Рэйфа?

– Зачем?

– В проекте Филипы есть алгоритмы, заслуживающие того, чтобы их оставили. Вы сказали, что все начиналось с речевой дефектологии, с лечения депрессии…

– Как только вы начинаете пытаться перепрограммировать человеческий мозг извне, остановиться уже нельзя, – парировала она резче и жестче, чем, как мне показалось, ей этого хотелось.

– Разве это не является извечным аргументом против любой науки? Генная терапия, ретровирусы, генная инженерия, атомная энергия…

– Из чего мы получили потенциальное средство от рака, урожаи, которые в состоянии прокормить многие миллиарды людей, резистентные к антибиотикам бактерии и ядерную бомбу, – отрезала она. – Я никакой не луддит, но если вся история человечества чему-то нас и научила, так это тому, что мы – дети, и с такой игрушкой нам лучше не связываться.

– По-моему, вы ошибаетесь, – ответила я. – Мне кажется, что в процедурах Филипы есть что-то, что могло бы помочь мне. Я согласна практически со всем, что вы сказали – согласна, что процедуры эти недопустимы и превратились в совершеннейшую мерзость. Но основополагающая технология, какой ее замышляла Филипа, не хороша и не плоха, это просто инструмент. Мне кажется, она поможет мне стать кем-то, кем я уже очень давно не являюсь, и мне нужно знать, есть ли у вас способности и возможности распаковать эту информацию, или же мне придется вернуться к Филипе, чтобы получить то, что мне нужно.

Удивление, искреннее и неподдельное, отразилось у нее на лице. Я повысила голос, и хозяйка таращилась на нас из другого угла ресторанчика. Байрон поставила чашку на стол, положила рядом палочки, какое-то мгновение собиралась с мыслями и, наконец, выдохнула:

– Вам нужны процедуры?

Я выпустила воздух, больно давивший на стенки желудка, и ответила:

– Да.

– Во имя Господа, зачем?

Ужас, негодование, непонимание меня и себя самой. Может, она решила, что начала меня понимать, а теперь обнаружила, что так глубоко ошиблась?

– Затем, что люди меня забывают, – ответила я. – И я очень давно одинока. Пока меня это устраивало. Все шло нормально. У меня были свои… свои правила. Бегать, считать, гулять, говорить, получать знания, постоянно что-то узнавать, заполняя пустоты, предназначенные для других вещей вроде… вроде работы или друзей, или… но все было нормально. Все шло хорошо. Потому что именно это надо было сделать… а потом я увидела Паркера. Единственного и неповторимого Паркера из Нью-Йорка, запомнила его слова, запомнила, как записывала их и читала – но не запомнила его самого. Однако он прошел процедуры. И теперь я его помню.

Байрон сложила палочки вместе, потом подняла руки и осторожно переплела пальцы, сознательное действие, физическое напоминание самой себе быть или не быть чем-то еще. Нейролингвистическое программирование: резиновый ремешок на запястье. Вжик – и я нечто другое, вжик – и я спокойна. Она была спокойна, она была само спокойствие.

Вжик-вжик. Что бы я ни делала в этот момент, я в ужасе.

Медленно, понимая или не понимая, нахмурив брови, сжав губы: Байрон обдумывала ситуацию.

Обдумывать: прокручивать в голове. Думать тщательно и осторожно.

Как коротко, как быстротечно цветенье лилий в поле.

Мы –  как они, о да!

Мелькают и летят наши года,

Ведь жизнь есть миг, не боле.

Может ли знание сдержать слезы? «Подумай», стихотворение, автор Кристина Россетти (1830–1894). Заполняет ли знание то место, что предназначено для фантазий, воображения, мечтаний о друзьях и любви? Заполняет ли дыхание пустоту, где во мне должно быть человеческое, взращенное и вскормленное человеческим опытом, опытом людей? Неужели я ничто больше, кроме этого?

(Поиск по «Гуглу»: идеальная женщина. Губы, как у знаменитости Икс, волосы, как у знаменитости Игрек, муж, машина, дом, кольцо с бриллиантом, молодая, белая, ребенок, может, двое детей – было время, когда мне хотелось стать идеальной, ничто не стояло у меня на пути, потому что не было никого ни вокруг меня, ни позади меня, ни рядом со мной, только я сама, только моя воля, Ницше, воля к власти, христианство, торжество слабости, слова, всегда слова, и мысли, и слова, и заткнись, заткнись, заткнись!!)

Затем она произнесла:

– Быть забытой – значит быть свободной. Вы же это знаете, не так ли?

Легко брошенная фраза, маленькая частичка большого спора. Я услышала эти слова и так сильно врезала обеими руками по столу, что суп выплеснулся через край ее чашки, звякнули приборы, она вскочила на ноги, а я выкрикнула, срываясь на визг:

– Я никогда не была свободной!

Мой голос прозвучал так, что хозяйка чуть присела. Он перекрыл все остальные шумы, так что наступившее молчание заполнило ресторанчик и сделалось оглушительным.

Я – мое дыхание. Я – мое неровное и прерывистое дыхание. Я – ярость. Я – мои слезы. Когда они брызнули? Я – несправедливость, я – проклятие. Я здесь, я реальна, запомни меня, запомни все это, как кто-то может забыть? Как ты можешь глядеть на мои покрасневшие глаза и покрывшееся пятнами лицо, слышать мой голос и забыть меня? Ты вообще человек? А я?

Наконец она сказала исполненным доброты голосом:

– Ну, хорошо.

Я – мои пальцы, вцепившиеся в стол.

Я – стол.

Сооружение из пластика и металла.

Я – холод.

Я – темнеющее снаружи небо.

Я – бьющееся о берег море.

Слезы – всего лишь соленая теплая вода у меня на лице – ничего больше. Химические соединения. Муцин, лизоцим, лактоферрин, лакритин, глюкоза, мочевина, натрий, калий – вот что такое слезы. Биологический механизм смачивания глазного яблока. Любопытный факт: слезы от эмоций несколько отличаются по химическому составу от базальных или рефлекторных слез.

Я – знания.

И тут Байрон повторяет с такой добротой в голосе, пожилая женщина, улыбающаяся мне через стол, возможно, борющаяся с искушением взять меня за руку:

– Ну, хорошо.


Я заставила ее записать условия нашей договоренности.

Уай: по получении базового кода «Совершенства» Byron14 обязуется предоставить Уай, как только это представится возможным, информацию и доступ к процедурам, которые смогут сделать ее запоминающейся.

Подписано обеими.

Никто из нас не высказал предположений, что произойдет в случае нарушения договора. Это было бы неучтиво.

Я сфотографировала салфетку с нашими договоренностями. Она тоже. Затем я заставила ее сфотографировать меня, мое лицо вместе с салфеткой. Она спросила: зачем; я ответила: чтобы запомнить.

Во второй раз она не стала спрашивать, зачем.

Мы доели ужин, и она рассказала мне анекдот про рыбу, когда-то услышанный от одного российского олигарха. Он оказался длинным и на удивление похабным.

Я чувствовала на лице соленые полоски от высохших слез, но это были чьи-то чужие слезы. Я была лишь своим голосом. Я рассказала ей анекдот о патриархе, раввине и мулле.

Она смеялась искренне и от души, а когда принесли счет, она расплатилась, не задавая вопросов, посмотрела на совсем уже потемневшее море и спросила:

– Как мы будем поддерживать связь?

– Я пошлю вам сообщение с инструкциями. Сохраните салфетку как напоминание о наших обязательствах.

– Я вряд ли их забуду.

– Нет, – беззлобно ответила я. – Забудете. Но я помогу вам их вспомнить.

– Мы договорились, хотя я и не понимаю ваших условий.

Мы пожали друг другу руки. На фалангах пальцев ее правой руки ощущались тонкие мозоли, застарелые и размягченные от повторения какого-то действия. Мне стало интересно, есть ли у нее дети, и подумала, что если есть, то они наверняка ее очень любят.

– Вы поразительная женщина, Уай, – задумчиво произнесла она. – Как это ни странно, я рада, что познакомилась с вами.

– Меня зовут Хоуп, – ответила я. – Вам еще представится возможность познакомиться со мной вновь.

Я дождалась, пока хозяйка убрала со стола, положила салфетку на стол рядом с флэшкой, вежливо улыбнулась и исчезла.

Глава 57

Чего мне не хватает, когда меня забывают:

• Дружбы

• Любви

• Общества

• Правды

• Понимания

• Перспективы


То, что невозможно делать одному:

• Воздвигать памятник

• Целоваться

• Получать рекомендации

• Играть в покер

• Обсуждать проблемы с другом


Вопрос: стоит ли позволить Филипе ввести электроды мне в мозг, тем самым стирая все особенности того, кто я есть и во что верю, если это позволит мне сделаться запоминающейся?