– А почему люди так плохо обращаются со своими питомцами? – спросила я.
Она покачала головой.
– Милочка, я сама многие годы задаю себе этот вопрос, и каждый раз, по-моему, все ближе к ответу. Я понимаю, что это очередная печальная история о печальном человеке. Если честно, я никак не могу понять, что заставляет человека мучить существо, которое его любит, которое нуждается в его заботе, и надеюсь, что никогда этого не пойму. Хотите познакомиться с Салли?
Салли, бурого окраса псина с заживающими шрамами на ребрах, спине и шее, смотрела из-за ног хозяйки огромными влажными глазами, и когда я протянула ей руку, шагнула вперед, чтобы обнюхать и прижаться ко мне тощим телом.
– Ее хозяином был адвокат из Форест-Хилл. Он мог насмерть переспорить любого городского судью, но когда приходил домой, то просто срывал всю злость на Салли. Понимаете, у нее были проблемы с мочевым пузырем, а этот парень, по-моему, не понимал, что нельзя заставить животное слушаться одним лишь криком, нужно любить, нужно набраться терпения, нужно сделать так, чтобы оно само все поняло. Однажды он набросился на нее с кухонным ножом, а потом бросил истекать кровью за пятнадцать кварталов, но она нашла путь домой, и городские службы нашли ее умирающей на лужайке. Мы вообще-то не должны слишком привязываться к попадающим в приют животным, но вот с Салли я просто не могла сказать «нет».
Салли глядела на меня, выжидающе стуча хвостом по земле, и я задумалась, помнят ли меня животные так, как это не удается людям, может, у них мозги как-то по-другому работают. Сказать ли об этом Байрон? Станет ли она потом препарировать собачий мозг, как и мой, чтобы узнать, что там тикает внутри?
Я дала женщине двадцать долларов и какое-то время просидела на корточках, пока Салли совала мне лапы в руки и облизывала пальцы, а я все гадала, могу ли остаться здесь навсегда – нет, не могу, – и пошла дальше.
Электроэнцефалограмма. Впрыскивают радиоактивное вещество и наблюдают, как оно циркулирует в моем теле. Я неделю писала синькой.
Врач пробормотал:
– О, Господи, я не… Ну, конечно же, да, тысяча извинений, я, наверное, на что-то отвлекся…
Медсестра спросила:
– Вы ведь новенькая, так?
Профессор нейрохимии воскликнул:
– Нет, я был один! Потом вы вошли в кабинет, здесь никого не было, я бы запомнил…
Студент-когнитолог задумчиво рассуждал:
– У нас нет модели. У нас просто нет модели, у нас даже нет рамок, чтобы попытаться заключить в них модель, и мы не знаем, откуда начать с подобным случаем…
Когда я ждала в коридоре, пациент, сидевший через два кресла от меня, вздохнул:
– Вчера у меня было двенадцать тысяч баллов, а сегодня уже одиннадцать тысяч, и я не знаю, почему. Как вы думаете, я теряю баллы из-за радиотерапии?
Байрон объявила:
– Мы делаем успехи, уверяю вас, я знаю, что они не ощущаются, но исследования Филипы, процедуры, ваш мозг – мы выясним, как она это все проделывала, мы найдем способ сделать вас запоминающейся…
Она, конечно же, повторялась. Все всегда повторяются, когда я рядом.
Ночью в… где-то во Фриско. Может, в районе Мишен. Мексиканские тако. Я устала, чуть подвыпила, горели фонари, на губах – привкус острого перца, приятная боль, напоминающая о том, что по моему телу бежит кровь, считаю пульс: тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Я бегу и, продолжая бежать, забегаю еще дальше, в парк «Золотые ворота», почему я здесь? Я не намеревалась его разыскивать, но я помню это место, ноги сами принесли меня сюда по покрытой гудроном дороге между деревьев. Обувь на мне совсем не для бега, но я все равно бегу, днем здесь просто замечательно, это невероятное место: японский чайный сад, стрельбище для лучников, бизоний уголок, сад с тюльпанами, утки в прудах, мемориальная роща в честь жертв СПИДа.
Я бегу.
Пока мои ноги уже не могут бежать, и тогда я перехожу на шаг, пока не обнаруживаю такси и понимаю, что забыла адрес гостиницы, и тогда я хохочу.
А потом, однажды, ничем не примечательной ночью, я в половине четвертого иду в туалет, а когда возвращаюсь, то слышу, как Байрон ворочается на кровати, и в темноте раздается щелчок снимаемого с предохранителя пистолета.
Я замираю, и она тоже.
Нет прошлого, нет будущего, есть только настоящее.
Это мгновение.
Я говорю:
– Это я, Хоуп.
Молчание в темноте. Затем шорох простыней и звук откидываемого одеяла. Щелчок – и загорается свет, я шарахаюсь назад. У Байрон есть пистолет, не знаю, где она его прятала, она держит его в правой руке, смотрит на меня, свет сглаживает морщины у нее на лице, таком жестком во внезапном напряжении.
Я – это мгновение.
Я говорю:
– Загляните в свои заметки. Послушайте свои записи.
Она смотрит на прикроватную тумбочку. Там лежит записка, написанная ее же рукой.
ТЫ ПУТЕШЕСТВУЕШЬ ВМЕСТЕ С _WHY. ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЗАПОМНИТЬ ЕЕ. ТЫ ЖИВЕШЬ С НЕЙ В ОДНОМ НОМЕРЕ.
Рядом с запиской – моя фотография. Она медленно опустила пистолет, взяла в руку фото, подняла его на уровень глаз, между нами, мое зафиксированное лицо, медленно перевела взгляд с него на меня. Кивок, мысль, фото возвращается на место.
Не говоря ни слова, она снова поставила пистолет на предохранитель, выключила ночник и опять заснула.
Глава 63
Воспоминания бессонными ночами.
Иногда дела идут медленно, работа подвигается тяжело, и мне надо по-легкому срубить денег.
Я часто выбираю казино.
Считать карты не так уж и трудно, когда знаешь правила. По закону это не запрещено. Однако в Лас-Вегасе тебя попросят «пройти», в Макао сломают пальцы, а в Абудже или Монгле сломают кое-что посущественнее. «Счетчиков» администрация довольно быстро вычисляет, для этого в системах наблюдения стоит специальное статистическое приложение. В подобных обстоятельствах самая лучшая модель поведения – по-быстрому выиграть и уйти, прогуляться, а потом вернуться к другому столу и поставить на очередного игрока с хорошими картами.
За игрой в блэк-джек в казино в Новом Орлеане мужчина негромко спросил меня:
– Вы считаете карты?
При этом он улыбался, впившись в меня взглядом, а сдающий тем временем менял колоды, не обращая ни на кого внимания.
Я провела пальцами по растущим стопкам фишек и сказала:
– А почему вы спрашиваете?
– Вы выигрываете гораздо чаще среднестатистической нормы для этой игры.
– Вы на казино работаете?
Он покачал головой.
– Преподаю математику в средней школе. Сюда жениться приехал. Я за двадцать минут просадил пятьсот долларов и твердо сказал себе, что хватит. Потом заметил вас и подумал… так вы считаете?
– Законом это не запрещено.
– Законом нет. Надеюсь, вы не находите меня слишком прямолинейным?..
Он уже наполовину отвернулся. Я схватила его за руку и снова притянула к себе. Если он уйдет, то все забудет.
– Нет, – ответила я. – Нет. Оставайтесь. Посмотрите.
Уже позже, в лифте, он провел ладонью по моей руке, и на мгновение показалось, что он вот-вот меня поцелует, но он быстро отвел взгляд. Я взяла его за руку, и когда мы оказались у меня в номере, он спросил:
– Господи, как тебе удалось снять такое классное местечко?
– Поставила большие деньги на фишку в казино. Здесь любят постоянно держать рыбок на крючке.
– Но ты же выигрываешь, – удивился он. – Они, конечно же, видят, что ты выигрываешь, так?
Когда он отправился в ванную, я стояла под дверью и распевала:
– Когда я танцую, все зовут меня Макарена! Все хотят меня, но не добьются, так что все сбегаются танцевать рядом со мной!
Звук моего голоса сохранял у него свежие воспоминания обо мне, и когда он вышел, то рассмеялся и сказал:
– Ты не похожа ни на кого из тех, кого я встречал раньше.
Он немного занервничал, когда я потащила его на кровать, но потом нервозность сменилась нежностью. Позже, когда казалось, что он вот-вот заснет, я принялась говорить, и он не спал, смущенно моргая глазами куда-то в пустоту, а я все болтала, понимая, что не могу остановиться, что слова не перестанут литься, пока, наконец, в половине пятого утра я все еще говорила, а он уже крепко спал.
Я нашла одеяло и укрыла его.
Я натянула кроссовки и оделась, потом вышла на улицу и побежала мимо закрытых ставнями витрин ресторанов по гонимому ветерком мусору под ослепительно горевшими фонарями по широким бульварам, где вновь начинали расти молоденькие деревца, а когда вернулась, в номере его не было. Наверное, он проснулся, ничего не помня. Я приняла душ и лежала на кровати, хранившей его запах, и не спала до самого рассвета.
Следующим вечером я наблюдала за ним, сидевшим за столом для игры в блэк-джек и пытавшимся считать карты. У него, наверное, сохранились в памяти какие-то базовые элементы того, что я наговорила, хотя сама я и исчезла. Я заметила поразительную надежду в его помыслах – нет, нечто большее: я заметила спасение и некую одухотворенность.
Когда он проиграл, я села рядом с ним и сказала:
– Привет. Я следила за твоей игрой. Тебе нужно попробовать что-то другое.
– Кто вы? – спросил он.
– В свое время преподавала математику в средней школе.
– Ой – я тем же самым занимаюсь.
– Сюда замуж выходить приехала.
– А я жениться!
– Вот это совпадение, – с улыбкой заключила я.
Тем вечером мы отправились к нему в номер, и, лежа в моих объятиях, он произнес:
– Господи, обычно я так не делаю, я не из таких.
И заснул через несколько минут. Я выскользнула из его номера несколько часов спустя, чтобы он не испугался при виде незнакомой женщины в своей постели, когда проснется.
Глава 64
Как-то раз Байрон взглянула на меня и сказала, когда мы неспешно завтракали в зале, расписанном изображениями воинственных индейцев, гордых ковбоев и забитых бизонов:
– Вчера, шагая в гору, я поймала себя на том, что останавливаюсь и вни