Совершенство — страница 55 из 88

мательно рассматриваю каждую встречающуюся мне женщину. – Я пожала плечами и ничего не ответила. – Это так сбивает с толку, когда не веришь собственной памяти, – задумчиво произнесла она, глядя на приборы, лежащие на краю ее почти нетронутой тарелки. – Это… это больше, чем сбивает с толку.

Я снова пожала плечами и откусила кусочек тоста.

Она смотрела на меня поверх остывавшего кофе. На стенах погибали американские аборигены, и скелеты бизонов устилали пыльные поля. Мысли, чтобы заполнить молчание: в пятнадцатом веке поголовье бизонов в Америке исчислялось примерно в шестьдесят миллионов, к 1890 году их число сократилось до семисот пятидесяти.

– Вы просто невероятная, – наконец выдохнула Байрон. Я взглянула на нее и увидела, что глаза у нее горят.

– Вы уже несколько раз это повторяли.

– Правда?

– Да.

– Это… еще и тревожит. Тревожит в том смысле, что ваша особенность не только не дает мне запомнить вас, но и не позволяет запомнить наше общение. Будь это только в одной части уравнения, я бы с этим почти смирилась, но в обеих… Может, нужно обследовать и мой мозг? Посмотреть, изменилась ли какая-нибудь часть меня от вашего присутствия? Возможно… повредилась. Вы проводили с кем-нибудь много времени? Вам представлялся случай понаблюдать за последствиями?

Лука Эвард, его пальцы, переплетенные с моими той ночью в Гонконге.

– Нет, – ответила я. – Не представлялся.

– Для людей моей профессии ваша особенность представляется просто чудесной. Если бы мы могли упаковывать вашу «забываемость» и продавать ее… Но вы не беспокойтесь. Я не «дикая» капиталистка, а здесь не остров доктора Моро. Хотя, вероятно, вы рассматривали подобную возможность?

– Что вы можете разрезать меня на кусочки, чтобы посмотреть, что там у меня тикает? Да, такую возможность я рассматривала.

Еле заметная пометка серебристой ручкой, словно она галочку поставила.

– И не убежали?

– Я решила рискнуть. Если я такая выдающаяся, зачем мне помогать?

– Мне, разумеется, все это чрезвычайно интересно. Чтобы сделать вас запоминающейся, необходимо понять, как вас забывают.

– Хотя это не имеет прямого отношения к «Совершенству»?

– Возможно. Однако я все больше убеждаюсь в том, что когнитология, скажем так, расцветает на необычных особенностях людей. Люди с травматическими повреждениями мозга представляют для нейробиологов наибольший интерес, поскольку при отсутствии некой функции значимость можно отнести за счет поврежденного участка мозга. Если, например, нам нужно установить, что у вас в мозгу что-то не работает или же работает слишком напряженно…

– По-вашему, это все так легко? Волшебная кнопка – и бац! Всех можно забыть или вспомнить?

– Нет, – задумчиво произнесла она тихим голосом. – Нет, я в этом сильно сомневаюсь. Но в ответ на ваш первый вопрос – ваша уникальная особенность может представлять некоторый интерес в раскрытии механизма процедур Филипы. Они сделали вашего друга запоминающимся…

– Мой друг мертв, – отрезала я жестче, чем хотелось бы. – Паркер умер, остался лишь «совершенный» Паркер.

Легкий кивок, признание того, что у нее нет времени пререкаться по мелочам.

– Однако «совершенный» Паркер запоминается, и достигнуто это при помощи процедур Филипы. Это интересно само по себе. Хотя чисто технически вы правы: ваше присутствие здесь является отклонением от главной цели. Тем отклонением, которое целиком меня захватило.

Я ждала, сжимая в руке прибор с такой силой, что мне стало больно, мышцы напряглись, дыхание перехватило. Затем я резко расслабилась, и она это заметила: глаза ее сверкнули, и она воскликнула:

– Феноменально! Вы – вы сами. Не просто ваша особенность, но вы, ум, заключенный в памяти, вы феноменальны. Жить. Выжить. Более того – развиться! Стать тем, кто вы есть, выкрасть «Совершенство». Вы хотите стать запоминаемой, и я поклялась вам помочь, однако вы должны понимать, что это может обернуться самым жутким разрушением прекрасного творения, ведь ваша «забываемость» превратила вас в нечто невероятное.

– Процедуры…

– Мы найдем способ, – быстро добавила она, слегка кивнув куда-то в пространство. – Все эти исследования, сканирования, мы найдем в вашем организме то, что делает вас иной, то, что заставляет людей забывать, и если мы сможем это деактивировать, даю вам слово, мы это сделаем. В конечном счете вы ведь этого хотите, верно?

– А обнаружив это?..

– Да. Конечно. Да, – ответила она, поиграв пальцами в воздухе. – Если мы сможем это деактивировать, мы также сможем активировать это в других.

Мгновение, пауза, во время которой я попыталась все осознать. Мысль слишком ужасная, чтобы произнести ее вслух.

– Вы… хотите, чтобы вас забыли… забывали? – с трудом выдавила я.

Она не ответила.

– Это проклятие! – выпалила я, пытаясь разрушить ее молчание. – Это смертный приговор.

Тишина.

– Если вы мне скажете, что вам нужно то, чем обладаю я, я исчезну сегодня же ночью.

Молчание. Байрон провела пальцами по краю стола, потом осознанным движением сцепила их, положив руки на колени. Она подняла глаза, наши взгляды встретились, и она улыбнулась деланой улыбкой.

– Я живу одна там, где никто никогда не появляется. Я работаю одна. Я гуляю вдоль берега моря, езжу в магазины и прячу лицо. Я уворачиваюсь от камер, путешествую по подложным паспортам, не завожу друзей, мне не нужно общество. Самое главное – это моя работа. Я отдала бы жизнь, чтобы увидеть, что она закончена.

– И что это у вас за работа?

– Свобода. По-моему, свобода.

– Что это значит? – спросила я, не в силах смотреть ей в глаза, с раскалывающейся от текилы головой, от ночи, которую я едва помнила. – Что это значит?

Она пожала плечами.

– По-моему… это – крестовый поход. Джихад. Бороться за…

– Я знаю, что такое джихад.

– Вот и хорошо. Бороться за дело свободы мысли. Первая битва идет, разумеется, за то, чтобы продемонстрировать, что в нашем мире и в наше время мысль несвободна.

– И поэтому вы охотились за «Совершенством» и пытаетесь его вскрыть?

– Да.

– И поэтому держите меня рядом с собой? Потому что вам кажется… что я свободна?

Недолгое молчание. Затем:

– Да. Мне кажется, что вы единственная свободная женщина из всех, кого я когда-либо встречала.

Я сидела, меня всю трясло, и слова просто не шли.

Словно ребенок, все, что я смогла сделать – это встать и уйти.

Глава 65

Обследования.

И снова обследования.

Три недели по разным лабораториям и больницам в Калифорнии.

Сканирования, анализы, мазки, уколы.

Я пыталась поговорить с Байрон, но мне ничего не удалось из нее вытянуть. Она не могла вспомнить, что строила со мной какие-то отношения, а потому не могла мне доверять. Так что мы проводили дни в неспешной деловой атмосфере, пока она ставила галочки в своем списке, просматривая и пересматривая записи наших разговоров, описывала и обновляла свои наблюдения и размышления. У нее начали формироваться какие-то неясные впечатления, но они представляли собой, по ее словам, нечто похожее на воспоминания об увиденном спектакле. Она видела, как умирал Ромео и Джульетта погружалась в глубокий сон, но это не ее губы прикасались к яду и не ее сердце разбивалось. Она являлась свидетелем событий, вмещавших ее, а не действующее лицо или персонажа.

На четвертой проведенной нами вместе неделе она ускользнула на несколько часов, чтобы сделать МРТ своего мозга, выискивая долговременные нарушения, причиненные моим присутствием. По-моему, она так ничего и не обнаружила и на следующий день сидела за завтраком такая же спокойная и собранная, как всегда. Я подозревала, что наука не давала ей ответов, которые она искала.

На пятой неделе врачи дали мне ЛСД.

Препарат не назывался ЛСД, но эффект оказался почти таким же. На меня навесили с десяток электродов и усадили в удобное кресло, и я впервые в жизни ощутила вкус синего цвета, запах голоса Байрон, и видела картинки, просыпаясь от наплывавших снов, и пожирала время, поглощала одновременно прошлое и будущее, втягивала в себя весь кислород из воздуха, и чувствовала себя на верху блаженства, пока меня не охватил приступ паники. Я не могла дышать, я сквозь слезы хватала ртом воздух, не в силах перестать рыдать, ахать, тяжело дышать, бороться с болью в груди, которая, я знала, убьет меня, и я умру из-за всего этого, из-за Байрон, из-за «Совершенства», пока врач не дал мне какое-то успокоительное. А когда я проснулась, Байрон просто сказала:

– Боюсь, мы так и не смогли вас вспомнить.

Позже я просмотрела запись всей этой процедуры. Галлюцинации продолжались, по моему твердому убеждению, меньше десяти минут, но на записи проходит три часа, во время которых в клинике врачи, сестры и студенты входят и выходят бесконечной чередой, а Байрон спрашивает каждого: «Вы раньше видели эту пациентку?» – и все они качают головой, все до единого, и уходят с виноватыми улыбками.

– Возможно, здесь другой механизм, – предположила Байрон, когда везла нас в машине обратно в гостиницу. – Возможно, дело тут в электрических токах.


В тот вечер она улизнула очень рано, надеясь, что я стану досыпать после данного мне днем успокоительного, на очередную тайную встречу со своими связными и подчиненными. Мне стало интересно, откуда она берет деньги, стоит ли ее ограбить, подумала, а не проследить ли мне за ней, но потом решила, что не буду.


– Может, что-нибудь еще? – спросила она в тот день, когда врач предложил провести сеанс электросудорожной терапии, украдкой наблюдая за мной в ожидании того, на что я смогу решиться.

Ошибочное название: электрошоковая терапия. Стала известной благодаря роману и фильму «Пролетая над гнездом кукушки», где применялась в качестве наказания, превращая пациентов в пускавшие слюни овощи. Риск есть, но небольшой. Проводится обычно двусторонне, сила тока находится в пределах восьмисот миллиампер, сам аппарат для ЭСТ потребляет электроэнергии меньше, чем персональный компьютер, и представляет для пациента примерно такую же опасность, как общая анестезия. Однако часто возникают рецидивы, примерно в районе шести месяцев после первоначальной процедуры, и существуют опасения касательно потери долговременной памяти и нарушения мыслительных процессов, которые могут стать результатом того, что по своей сути является механизмом искусственного вызова сильного эпилептического припадка.