– Вы презентуете Клуб двухсот шести. За этим станет следить вся мировая пресса. Будь я на месте Байрон и попадись мне зал, полный людей, которые получали процедуры – мои процедуры, – я бы заставила их разорвать друг друга на части.
Небольшая пауза, медленный вдох.
– Она это сделает, – добавила я, когда молчание затянулось. – Луиза Дюнда стала пробным шаром, и все шикарно сработало. Филипа это видит – и я тоже. Поставьте членов Клуба двухсот шести перед объективами, и Байрон превратит съемку в кровавую баню.
– У вас есть этому доказательства?
– Никаких.
– Но вы, кажется, говорите очень уверенно.
– Я встречалась с ней. Жила с ней бок о бок. У нее есть цель. Вам покажется, что хватит и того, что члены Клуба ста шести станут сходить с ума и пытаться рвать людей зубами, но это не так, у Рэйфа есть свои принципы, вот такой уж он полный идиот. Так что вот, Гоген, мы с вами втираем всем очки и водим всех за нос.
Долгое молчание, прерванное промчавшимся слишком близко от нас полицейским катером, чей экипаж весело улыбался моему таксисту, когда наша лодка закачалась с борта на борт.
– Почему вы нам помогаете? – наконец спросил Гоген.
– Байрон убивает людей. Я дала ей средства для этого. И оттого я, по-своему, тоже виновата. Я не совсем лишена чувства… чести.
– Мне кажется, в это трудно поверить.
Честь: честность, справедливость, большое уважение, значимость, добродетель, звание, высокая оценка, известность, слава. Единство убеждений и действий.
Выражение: меж ворами чести нет.
Я ответила:
– В Стамбуле вы обнаружили, что при вас украденные мною в Дубае бриллианты. У вас также оказались мои паспорта, которые вы использовали для того, чтобы разрушить выстроенную мной жизнь. Не знаю, какой уж фантазией вы это все оправдывали, но вы забрали их, когда убегали. Можете вспомнить, что вы делали дальше?
– Я… мы отправились в аэропорт и…
– А что вы делали до поездки в аэропорт?
– На меня напали…
– И?
– Это вы на меня напали?
– Да. Чтобы спастись от ножа, если вам интересно.
– А как вы?..
– Я спряталась. В промышленном цеху.
– Но мы… – Тут он умолк. – Мы подожгли его. И сожгли дотла. – В голосе его холодок, холод в воде, рев проезжающего мимо автобуса, серое небо над головой, набухшее снегом. – А вы так и остались внутри.
– Да. Вы просто забыли.
– Так быстро? Я помню, как в Токио опоздал, чтобы предотвратить совершенное вами ограбление. Вы оставили ловушки, взрывчатку, слезоточивый газ, но сами исчезли. Однако я видел записи с камер наблюдения, доказывающие, что я успел вовремя.
– В Токио я могла бы убить вас. Вы помните, что я сказала?
– Нет. Но я помню, как пытался это вспомнить. Я раз за разом переписывал слово, пока не запомнил процесс его написания. Вас зовут Хоуп.
– И вы можете судить меня лишь по тому, что помните?
– Нет, – резко ответил он, повернувшись на месте и внимательно оглядев улицу. – По последствиям ваших действий. – Он снова глядит на телефон, пытаясь вызвать в памяти мой зрительный образ. – По ним мы можем вас судить.
– Разве? У вас и право есть?
Мне показалось, что я услышала смешок, в бинокль было трудно разглядеть улыбку.
– Возможно, – задумчиво протянул он, чуть смягчившись. – Вы похитили «Совершенство», вы воровка.
– А вот теперь я исправляюсь. Скажите Рэйфу, что будь я на месте Байрон, то взглянула бы на Клуб двухсот шести и с восторгом бы поняла, что наконец-то выдался случай написать картину в кровавых тонах. Скажите ему, чтобы он снял все процедуры, чтобы отменил мероприятие.
– А если он меня не послушает?
– Тогда вы должны спросить самого себя, что вы считаете правильным и достойным.
Поворачивается, поворачивается, он все время поворачивался, и вот он остановился, посмотрел прямо на меня, а потом на телефон, и снова взглянул в сторону воды, маленькая фигура без бинокля, он никак не мог ясно меня разглядеть, но тут вдруг:
– Вы на воде?
– Да.
– По-моему, я вас вижу.
– Да. Похоже, так.
Лука, проследив за взглядом Гогена, тоже засек меня. Он достает из кармана небольшой прицел, телескопический с десятикратным увеличением, не больше среднего пальца в длину, и какое-то мгновение смотрит на меня, а я на него, наши лица скрыты оптикой.
– Байрон говорила вам, почему она все это делает? – пробормотал Гоген, не отрывая от меня взгляда.
– Да. Она заявила, что «Совершенство» – это позор и гадость.
– Вы с этим согласны?
– Полностью. «Совершенство» выводится из общественного консенсуса. Совершенный – в совершенстве совпадающий с матрицей. К чертям все это. Мой кодекс, моя честь, моя… праведность. Я помогу вам разделаться с Байрон и найду решение своих проблем. Возможно, «Совершенство» – это позор и гадость, конец света, а возможно, что и нет, но я решу по-своему, исходя из своих причин.
– Не уверен, что это убеждения героя или социопата.
– Судите меня по делам моим, – ответила я, пожав плечами, – если это все, что для вас значимо.
– Гостиница «Маделлена»… – начал он с осторожными нотками в голосе.
– Отмените все.
– Возможно, я этого не смогу.
– Тогда явится Байрон. Она там все уничтожит.
– Наверное, мне хочется, чтобы она попыталась. Может, Клуб двухсот шести послужит своего рода приманкой?
– Она умнее и изворотливее вас, не пытайтесь превратить все это в кровавую ловушку. Господи, какая тупость. Отмените мероприятие. Прекратите процедуры. Сейчас я вам помогаю, но мне в этом нет никакой нужды.
– Вы мне угрожаете?
– Мой кодекс, моя честь, мои действия и поступки, – резко бросила я. – Филипа сказала, что «Совершенство» – это конец света, и оказалась права. Мне все равно, социопат я или героиня.
Я сбросила вызов и зашвырнула телефон в лагуну, прежде чем он смог мне перезвонить.
Глава 85
Я передала Гогену все, что обещала. Мередит Ирвуд, Агустина Карраццу, Беркли, гидропонную клинику, фотографии паспортов Байрон, сделанные в гостиничном номере в Корее, копию ее дневника, написанного в Сан-Франциско. Он ответил по файлообменной сети, вежливо поблагодарив меня за информацию. Он даже активировал свой старый аккаунт mugurski71, а я ответила как _why. Все вернулось к тому, откуда началось, к Дубаю, к Рейне, к летнему солнцу и горстке украденных бриллиантов. Теперь казалось, что все это было очень давно.
Иногда Гоген задавал мне вопросы. Опишите, как теперь выглядит Байрон. Опишите ее кулинарные предпочтения. Занимается ли она спортом? Как у нее с испанским языком? Выражала ли она мнение о политике и поп-культуре? Признавалась ли в убийстве Матеуса Перейры-Конроя? Говорила ли что-нибудь обо мне?
Она говорила с сожалением, ответила я, но мне кажется, что до раскаяния дело не дошло.
Больше Гоген ничего не спрашивал.
Поговорите с нами, как-то раз написал mugurski71. Придите и поговорите с нами лично. Давайте мы вас запишем. Вы не пострадаете.
Воспоминания о Токио, Луке Эварде, вы не пострадаете.
Настоящее время, воспоминание, что как настоящее время, он раньше сказал, вы не пострадаете, и теперь он снова это говорит, а Гоген – это mugurski71, а я – это _why, время ничего не изменило, сожаление ничего не меняет, надежда ничего не меняет, есть лишь сегодня, теперь, сейчас, это мгновение, это решение, когда я отвечаю
нет.
Пробежки по Венеции мимо гостиницы «Маделлена». Каждый день я покупаю преданность экономки по имени Янна, суя ей сто евро в ответ на вопрос: собирается ли сюда Клуб двухсот шести?
– О, да, – отвечает она, – вокруг этого такой ажиотаж стоит.
Гламурные журналы в напряженном ожидании, знаменитость такая-то, сенсационный такой-то, а она беременна, он крутит романы, Клуб двухсот шести собирается предстать в своей идеальной, ослепительной красе, как это прекрасно, когда-нибудь мы все сможем стать такими…
Почему все это по-прежнему продолжается? – спрашиваю я.
Нет никаких доказательств, что Byron там будет, отвечает Гоген.
Дать бы тебе хорошенько в нос по электронке, идиот!
За пять дней до мероприятия прибыл Рэйф Перейра-Конрой под ручку с такой красивой женщиной, какой я прежде никогда не видела – длинные ноги, идеальная прическа, зубы и платье. Его сестра шла сзади.
Филипа смотрелась… наверное, было что-то в ее осанке. Что-то в ее одежде. Кружева на спине до самого копчика, намекающие на нечто большее. Я раньше никогда не замечала, какая она стройная, не худая, а именно стройная, слово с куда более приятным значением. Если слова имеют значение.
Меня забывают! – завизжала я по маршрутам данных и сетевым ссылкам, тайным проводам и застывшим спутникам, ревя на Гогена по файлообменной сети.
Я пойду в полицию и скажу, что там заложена бомба. Я ограблю до нитки всех журналистов, подмешаю яд во все блюда, я сорву мероприятие, прежде чем оно успеет начаться, я все это поломаю, если вы сейчас же все не отмените!
Мистер Перейра-Конрой решил проводить мероприятие, отвечал Гоген, он не считает, что риск столь велик.
Риск велик, трус вы этакий! Идиот, она там все взорвет, и погибнут люди!
Мистер Перейра-Конрой считает, что даже если Байрон и собирается напасть на Клуб двухсот шести, это дает возможность поймать убийцу его отца. Мы отслеживаем поезда, автомашины – на этот остров можно попасть столькими путями, и если Байрон приблизится к месту проведения, она…
Она умнее и изворотливее всех вас. Вы идете прямо в пасть к дьяволу, и она вас уничтожит.
Мне очень жаль, _why. Мероприятие состоится, и если Байрон появится, мы ее арестуем.
С криком ярости я швырнула ноутбук через всю комнату и уселась на кровать, вся трясущаяся и мокрая от пота. Где теперь твои знания, воровка, где твое спокойствие, где твоя честь, твое достоинство, твой кодекс, ты, ничтожество, забываемое ничтожество, устроила тут припадок в номере, девчонка, шагай по пустыне. Пустыня сожрет тебя целиком, хей, хей, хей, хей, Макарена!