ега озера до его середины и десять обратно, когда вернулась, завалилась в сауну и парила кости, пока они не затрещали. Потом потащила свою одежду в прачечную, сидела в гостиничной пижаме и халате и глядела, как она крутится, крутится и крутится. Позавтракала голубикой и разговорилась с семейной парой лет семидесяти, он – нейрохирург на пенсии, она – кардиохирург на пенсии. Они поженились в Глазго после Карибского кризиса и теперь приезжают сюда каждый год побродить по редколесью, пока не зацвели лиловые цветы.
– Кто-то называет здешние места унылыми, – сказала жена, – но, по-моему, в этой суровости есть своя красота. Она напоминает тебе, что ты жив и что-то значишь.
– Вы слышали о Клубе двухсот шести? – спросила я, и нейрохирург щелкнул языком и ответил: да, какая трагическая потеря. Потеря жизней. Потеря мечтаний. Потеря… всего, на самом деле.
– В нынешние времена мы предлагаем готовые решения для всего, – согласилась его жена. – Включая то, что вообще-то и не надо менять.
В то утро снегопад усилился, и они очень обрадовались такой перемене погоды, надели свои лучшие прогулочные ботинки и отправились, держась за руки, на берег озера.
Я помахала им вслед и поехала дальше по направлению к Перту.
Месяц плавно перешел во второй.
Пресса потеряла всякий интерес к делу Клуба двухсот шести, все подробности обмусолили, все картинки повертели так и сяк, тщательно проанализировав.
«Ужасные сцены, – говорилось в итоговом репортаже, – не предназначены для слабонервных». И вот вам здрасьте, мы уже ищем другие вкусняшки.
Филипу поместили в психиатрическую лечебницу, потом почти сразу же выпустили, а затем снова там заперли. Как и нескольких других уцелевших.
– Совершенно ясно, что эти люди были не в своем уме, когда совершали кровавые деяния, – заявил правовед, вызванный из Болонского университета. – Вопрос кажется ясным – вряд ли члены Клуба двухсот шести добровольно согласились на изменяющие функции мозга манипуляции. Делает ли их подобный выбор виновными? Именно это и станут обсуждать юристы…
Небольшая арифметическая задачка.
Пять адвокатов в команде защитников, двести фунтов в час, восемь часов в день, пять дней в неделю, год судебного разбирательства – два миллиона восемьдесят тысяч фунтов в год на юридические расходы, если повезет. Согласно легенде, защита О. Джей Симпсона обходилась в двадцать тысяч долларов в день.
Средняя ежемесячная зарплата:
• в США – 3263 доллара
• в Турции – 1731 доллар
• в Казахстане – 753 доллара
• в Индии – 295 долларов
• в Пакистане – 255 долларов
ВВП по данным Международного валютного фонда:
• Гамбия: 850 000 000 долларов
• Джибути: 1 457 000 000 долларов
• «Эппл Инкорпорейтед»: 182 795 000 000 долларов
Суммы пожертвований на борьбу со вспышкой вируса «Эбола» в 2014–2015 годах:
• Соединенные Штаты: 466 000 000 фунтов
• Всемирный банк: 248 000 000 фунтов
• Африканский банк развития: 91 000 000 фунтов
• Германия: 81 000 000 фунтов
• Фонд Билла Гейтса: 31 000 000 фунтов
• Китай: 20 000 000 фунтов
• Марк Цукерберг: 16 000 000 фунтов
Я включила радио.
– Хей, Макарена!
И двинулась дальше во мраке ночи.
Глава 103
На третий месяц своих разъездов по Шотландии, сидя в тринадцатой угнанной машине, я поплыла на пароме из Аллапула в Сторновей. Я стояла на задней палубе и вдыхала запахи весны, соленого ветра, бензина и дешевого пива, смотрела, как за кормой медленно уплывает вдаль земля, ветер развевал волосы, и мне было хорошо.
Ни злобы, ни усталости, лишь бескрайнее море вокруг.
В Сторновее (население девять тысяч человек, футбольные команды «Сторновей атлетик» и «Сторновей юнайтед», непримиримые соперники) я прошла двести метров от паромного причала до первого оптика, открыла дверь, звякнув колокольчиком, вытащила помятые фотографии Байрон и ее очков, свой полицейский значок и начала:
– Я ищу…
– Миссис Маколи, да, да!
Оптик, жизнерадостный дядечка с редкими седыми волосками на подбородке и густыми бровями, торчавшими вперед, словно два седых зонтика, прикрывавших глаза от дождя и солнца, поглядел на умолкшую меня с искренним изумлением человека, не привыкшего к незнакомцам, а уж тем более к лотианской полиции, так далеко залетевшей.
Между нами повисло молчание, долгое, очень долгое, пока, наконец, он не выпалил:
– Вы там что, умерли, что ли?
– Прошу прощения, – сказала я и вышла из его заведения.
Я прогулялась вокруг здания, досчитала до ста, затем зашагала обратно и предприняла вторую попытку, держа в руке значок.
– Здравствуйте, – произнесла я. – Я ищу миссис Маколи.
– Да, да, – ответил он, снова воззрившись на меня добрым и любопытным взглядом. – Она приходит сюда получать лекарства по рецептам.
Я показала ему полицейский значок.
– Я расследую подделку документов, – продолжала я. – Мы считаем, что миссис Маколи может оказаться в числе жертв мошенников.
– Далеко же вы забрались.
– Расследование широкомасштабное. Мошенники орудуют на большой территории. Некоторые жертвы могут даже не знать, что попались к ним в сети, а их данные используются в преступных целях.
– В каких это преступных?
– По большей части в подделках страховых требований.
– И вы говорите, что она может оказаться их жертвой? Зачем кому-то нужно красть документы миссис Маколи? – Не отрицание, не сомнение в моей легенде – просто человек, много времени проведший один в своем заведении и болтавший сам с собой, теперь заговорил вслух, размышляя над дилеммой.
– Можете помочь мне разыскать ее? – спросила я. – Вы знаете, где она живет?
– Ну, конечно, у меня где-то здесь есть ее адрес.
Он включил компьютер, старую, неповоротливую машину, на которой буквы зависали при печати.
– Вот – придется, правда, прокатиться, вы знаете, куда ехать?
– Разыщу.
– Я бы на вашем месте не очень-то доверял телефону. У нас тут сигнал все время пропадает.
– У меня есть карта, – ответила я, записывая адрес. – Разберусь.
– Ну, тогда удачи вам.
– Спасибо.
Вот оно: я ее нашла.
Глава 104
Я веду машину, как будто во сне.
Не могу решить: красива эта земля или же уныла? Может ли уныние быть красивым?
Серый камень вырывается из чахлой травы, вонзаясь в серое небо.
Засохшее дерево, изогнутое ветрами, тянется скрюченными пальцами почерневших ветвей к пучкам бурой колючей травы, растущей на голых камнях.
Вдоль выступа невысокого холма стоят столбы.
Вода из пруда, лужи или безымянного источника, который так часто меняется со сменой времен годы, что никто не удосужился дать ему название, стекает на дорогу, затопляя ее по ступицы колес моей машины. Я еду медленно, прислушиваясь к хлюпанью под днищем, и снова прибавляю скорость на той стороне, двигаясь к маяку рядом с заброшенной фермой.
Монотонность, серость, пустота. Иногда дорога резко взлетает вверх и так же быстро стремится вниз. Земля здесь почти все время омывается водой, то и дело попадаются соляные отмели, вдающиеся в берег, словно выплеснутые туда Посейдоном.
Упавшие с холмов камни, как они там оказались? Острые белые зубы, словно от расколотого молнией собора, проплешины желтого мха из ниоткуда, растущие неизвестно на чем.
Дом в форме улья, к двери нет подхода, провода к нему тоже не тянутся, он выходит на озеро и на край залива с бурыми от земли и песка берегами, где сливается с морем.
Здесь красиво?
Это край земли?
Когда наступает вечер, я нахожу убежище на ферме, которую посоветовала женщина, продавшая мне пирог с мясом (с каким мясом? – неважно, забудем) из фургончика, припаркованного на обочине дороги.
И много у вас покупателей? – спросила я.
Люди сами меня находят, ответила она, а за ее спиной надрывалось радио.
Вы знаете, где тут можно переночевать?
Попробуйте заехать к семейству Маккензи, ответила она. У них есть гостевая комната.
Ночлег стоил десять фунтов, и хозяйка фермы дала мне еще одно одеяло, поскольку «вы, наверное, непривычная к холоду».
В углу моей комнаты терпеливо плел паутину паук, настолько привыкший к одиночеству, что не мог постичь появления человека в своих владениях. Я приоткрыла дверь и проскользнула в туалет, где, сидя на унитазе, глядела на висевший на стене вышитый коврик с надписью, гласившей:
И ПОЙДУТ СИИ В МУКУ ВЕЧНУЮ, А ПРАВЕДНИКИ В ЖИЗНЬ ВЕЧНУЮ.
Мой мобильник не ловил сигнал, но мне разрешили позвонить с проводного телефона.
Я сделала один звонок, короткий и по делу, поблагодарила хозяйку за гостеприимство и легла спать.
Проснулась я на рассвете, потому что меня разбудила хозяйка, расхажившая взад-вперед у меня под окном и яростно покрикивавшая на уток.
Утки крякали, и она крякала в ответ, они плотно обступили ее, крича кря-кря-кря, когда она бросала им корм. Кря-кря-кря, подпевала она их громкому и дружному хору. Я подошла к ней и сказала:
– Здравствуйте, я не здешняя. Можно у вас купить что-нибудь на завтрак?
На кухне рядом с печкой сидела ленивая кошка, свернувшись в одиноком кресле-качалке, она открыла один глаз, смело бросая вызов любому, кто попытается сместить ее оттуда, из самой теплой части ее владений. Я обошла кошку стороной, но женщина бросила на нее сердитый взгляд, и та спрыгнула, чувствуя, что проиграла не успевшую начаться битву.
– Ешьте, да ешьте же вы! – воскликнула хозяйка, видя мою нерешительность, и я принялась за домашний хлеб с домашним медом, собранным из ульев до того, как пчелы впали в зимнюю спячку, а она включила погромче радио и стала мыть посуду. Мы не разговаривали, и я не видела ее мужа.
Когда я, покончив с едой, направлялась к машине, она спросила:
– Куда путь держите?
– На край острова.