В тюрьме звуки столпотворения, которое происходило снаружи, были слышны даже в камере Манфреда, и, прислушиваясь, он довольно улыбался.
Местная полиция не спешила вмешиваться в это дело, что пробудило давние яростные споры о правомерности подобных массовых действий.
Питер торжествовал. И по мере того, как рос интерес к судьбе Манфреда, все больше и больше людей присоединялись к ежедневным сборищам.
Оркестр неистовствовал, большой барабан стучал все громче, ряды ревнителей «Рациональной веры» росли как на дрожжах.
Какой-то случайно заехавший в город турист однажды остановился, привлеченный громким шумом, у толпы митингующих и с любопытством стал наблюдать за происходящим. Музыкантов с его места видно не было, но он заметил нечто любопытное, что в первую очередь имело отношение к одному из самых важных участников оркестра.
— Барабанщик играет не в такт! — воскликнул безымянный критик. — Или там вообще играют два барабана.
Человек, к которому он обращался, внимательно прислушался и согласился.
Когда толпа отхлынула назад к железной ограде вокруг владений автомехаников и стала постепенно рассеиваться (Питер вместе с шумной процессией из самых ярых активистов подался в центр города), один из новых жильцов дома у тюрьмы подошел к двери и стал наблюдать за редеющей толпой. Случайно он услышал и замечание насчет барабанщика, что крайне взволновало его. Вернувшись в диванную, где на кушетке, глядя в потолок, в расслабленной позе лежал бледный Пуаккар, он заметил:
— Нам нужно быть осторожнее.
И повторил подслушанный разговор.
До шести часов они отдыхали (как и положено отдыхать людям, которые работают под мощнейшим воздушным давлением), а потом ушли, чтобы убрать рабочее место.
В полночь они закончили и смыли с себя пятна грязи и другие следы своих трудов.
— Хорошо, что тут еще много пустых комнат, — сказал Пуаккар. — Столовая нам нужна, в большую гостиную еще немного поместится, а утренняя комната уже забита. Завтра придется переходить наверх.
С продвижением работы необходимость соблюдать осторожность становилась все более и более очевидной. К счастью, не случилось ничего неожиданного, и за три дня до казни двое мужчин вошли в почти пустую комнату для отдыха, посмотрели друг на друга через разделявший их голый стол и облегченно вздохнули, потому что труд их был почти закончен.
— А эти парни, — сказал мистер Питер Суини, — не такие уж плохие ребята, как я думал. Один из них сегодня приходил ко мне извиняться. Да и сам выглядел гораздо лучше, предложил даже подписать петицию. — Питер всегда говорил так, будто некоторые его слова начинались с заглавной буквы.
— Пап, — обратился к нему его сын, которому были больше интересны вопросы материального порядка, — а что ты будешь делать с деньгами Манфреда?
Родитель строго посмотрел на мальчика и коротко ответил:
— Они пойдут на благое дело.
— Это значит, ты заберешь их себе? — поинтересовалось невинное дитя.
Питер не удостоил его ответом.
— Эти дети бывают просто несносны, — раздраженно промолвил он и продолжил: — А те двое, похоже, за дело взялись с головой. Даркер, городской электрик, говорит, что они для работы используют электричество, к тому же у них есть небольшой газовый двигатель. Сегодня я видел, как один из них управлялся с какой-то огромной машиной на Лондонской дороге, и понял, что они в этом деле действительно разбираются.
Гонзалес, вернувшись с пробной поездки на своей шумной машине, сообщил неожиданную тревожную новость.
— Она здесь, — промолвил он, смывая с рук пыль и грязь.
Пуаккар оторвался от работы (он что-то нагревал в железном сосуде на газовой плите).
— Грачанка?
Леон кивнул.
— Ничего удивительного, — обмолвился Пуаккар и снова опустил глаза на плиту.
— Она видела меня, — спокойным тоном произнес Леон.
— Да? — безразлично произнес его друг. — Манфред говорил…
— Что она больше никогда не предаст… Я верю ему. И Джордж просил быть с ней подобрее. Это приказ.
(В письме Манфреда «лондонской кузине» было много такого, что осталось незамеченным начальником тюрьмы).
— Она — несчастная женщина, — с серьезным видом произнес Гонзалес. — В Уондзуорте на нее жалко было смотреть, когда она стояла там день за днем и смотрела своими трагическими глазами на уродливые тюремные ворота. Ну а здесь, когда она думает, что скоро увидит, к чему привел ее… поступок, она, должно быть, испытывает адские муки.
— Тогда скажите ей, — обронил Пуаккар.
— Что?
— Что Джордж будет освобожден.
— Я думал об этом. Наверное, Джордж хотел бы этого.
— Красная сотня отреклась от нее, — продолжил Пуаккар. — Вчера пришло сообщение об этом. Я подозреваю, что ее могли приговорить. Помните герра Шмидта? Это тот, что с круглым лицом. Это он обвинил ее.
Пуаккар кивнул и, задумчиво сдвинув брови, посмотрел вверх.
— Шмидт, Шмидт… — пробормотал он. — Ах да! У нас что-то на него есть. Хладнокровное убийство, верно?
— Да, — совершенно спокойно ответствовал Леон. Больше о Шмидте из Праги они не вспоминали и вновь заговорили не скоро.
Наконец Пуаккар, опуская два тонких стеклянных стержня в кипящую, пузырящуюся жидкость, произнес:
— Она что-нибудь сказала?
— Да, — ответил Леон, который лениво наблюдал за его работой.
Снова долгое молчание. На этот раз первым заговорил Леон.
— Она не узнала меня… Но я подал ей условный знак Красной сотни. На улице в открытую мы говорить не могли — наверняка люди Фалмута не сводят с нее глаз ни днем, ни ночью. Вы знаете старый трюк, как можно назначить время свидания при помощи перчатки? Медленно надеваешь перчатку на руку и натягиваешь на каждый отдельный палец — первый, второй третий. Таким вот способом я дал ей понять, что мы должны встретиться через три часа.
— Где?
— В Уивенго. Тут тоже не было ничего сложного… Я высунулся из машины и спросил у каких-то зевак, далеко ли до Уивенго (последнее слово я произнес громче остальных) и доеду ли я туда за три часа. Пока они отвечали, я заметил, что она подала ответный знак, что поняла.
Пуаккар, не отрываясь от работы, хмыкнул и поинтересовался:
— И вы поедете?
— Да, — ответил его собеседник и посмотрел на часы.
В полночь дремавший в большом уютном кресле Пуаккар услышал грохот и похожие на пулеметные очереди звуки, которые издавала въезжавшая в импровизированный гараж машина.
— Ну что? — спросил он, когда в комнату вошел Леон.
— Она уехала, — ответил Гонзалес, облегченно вздохнув. — Убедить ее было непросто. Пришлось солгать, но нам нельзя рисковать. Она ведь из Красной сотни, поэтому поверила, что в нашей организации тысячи людей и что мы собираемся взять штурмом тюрьму. Порывалась остаться, но я убедил ее, что это все испортит, так что завтра она уезжает на материк.
— Разумеется, денег у нее нет, — зевнул Пуаккар.
— Ни гроша… Красная сотня перестала ее обеспечивать… Но я дал ей денег.
— Кто бы сомневался, — вставил Пуаккар.
— Пришлось постараться, чтобы убедить ее взять их. Она была похожа на безумную: то ее бросало в дрожь от страха перед Джорджем, то она радовалась известию, которое от меня услышала… то начинала плакать от раскаяния… По-моему, она неравнодушна к Джорджу.
Пуаккар посмотрел на него и, отпустив ироничное: «Удивили», — отправился спать.
Приход нового дня застал их за работой. Нужно было разобрать кое-какое оборудование, установить тяжелую дверь, поставить на большую машину новые шины. За час до начала обычной полуденной демонстрации с улицы постучали. Дверь открыл Леон. На пороге он увидел вежливого мужчину в шоферской форме. На дороге стоял автомобиль с одиноким пассажиром.
Как выяснилось, в машине закончился бензин и шофер решил обратиться в ближайший гараж. Его хозяин вышел из машины, и, жестом отпустив водителя, сам принялся за нехитрые переговоры.
— Я бы хотел задать вам пару вопросов насчет своей машины, — сказал он, четко произнося слова.
— Прошу вас, заходите в дом, сэр, — пригласил Леон и провел мужчину в диванную.
Закрыв дверь, он повернулся к облаченному в меха гостю.
— Зачем вы пришли? — быстро спросил он. — Это ужасно опасно… для вас.
— Я знаю, — беззаботно отозвался тот. — Но я подумал, что могу чем-нибудь помочь. Что вы придумали?
Леон в двух словах посвятил его в их планы, и молодой человек содрогнулся.
— Для Джорджа это будет жестокое испытание, — вымолвил он.
— Это единственный способ, — ответил Леон. — Но у Джорджа стальные нервы.
— А дальше что?.. Надеетесь на удачу?
— Вы имеете в виду, куда мы поедем? К морю, разумеется. Отсюда до Клактона есть хорошая дорога, а, не доезжая до Уолтона, в тайном месте спрятан катер.
— Понятно, — кивнул молодой человек и сделал свое предложение.
— Замечательно… Но как же вы? — спросил Леон.
— Со мной все будет в порядке, — отвечал неунывающий гость. — Кстати, нет ли у вас телеграфной карты этой части света?
Леон достал из ящика стола сложенную карту.
— Если бы вы устроили это, — сказал он, — я был бы вам весьма благодарен.
Человек, который называл себя Кортлендером, сделал несколько отметок карандашом.
— У меня есть люди, которым я доверяю, как самому себе, — сказал он. — Провода будут перерезаны в восемь, и Челмсфорд на какое-то время перестанет существовать для всего остального мира.
После этого с канистрой бензина в руках он вышел из дома и направился к своей машине.
Глава XVIКазнь
Если вас пропустят через узкую дверь, ведущую к будке привратника (дверь эта за вами будет захлопнута и закрыта на засов), ваш проводник проведет вас через еще одну дверь во внутренний двор, на который с одной стороны выходят тяжелые двери тюрьмы, а с другой — большие железные ворота. Через эти ворота вы попадете на другой двор, там, свернув направо, вы увидите каменные ступени, поднявшись по которым, окажетесь в небольшом кабинете начальника тюрьмы. Если вы пройдете прямо по узкому коридору, начинающемуся от двери кабинета, и спуститесь по лестнице, которую найдете в его конце, через хорошо охраняемую дверь, неожиданно для себя вы окажетесь в просторном тюремном зале. Здесь вдоль обеих стен тянутся галереи, соединенные железными переходами и мостами, тут же вы увидите идущие крест-накрест натертые до блеска железные лестницы и выбеленные длинные стены, изрешеченные маленькими черными дверьми.