Один раз я завела Джеффри так в такое логово, что он был рад уйти оттуда живым! Потом он объяснял мне, что самые страшные для католика места – это те, где бордюрчики тротуара выкрашены в цвета британского флага. Я поняла.
Однажды он взял меня с собой в родную деревню в Антриме. Когда-то она была любимым местом отдыха “самого знаменитого британца всех времен и народов” – Черчилля, чья дача ныне превращена здесь в отель. Сам Джеффри шутил про свою деревню:
– Мы окружены со всех сторон! Если что, уходить придется морем…-, намекая на то, что с севера, юга и запада она окружена протестантскими поселениями, да и не просто протестантскими. Неподалеку от неё проходил печально знаменитый “библейский пояс” Баллимины. -- бастиона сторонников Пейсли, воинственных протестантских фундаменталистов. Так что выбраться из неё, если что, можно действительно было только морем. Да и то – за морем-то – их прародина Шотландия…
Джеффри вдохновленно рассказывал мне o своем детстве и о своей семье. Родители, школьные учителя, познакомились в Кении, где они учили масаев английскому. Мама, правда, оставила работу после рождния 4 детей – одной девочки и 3 упрямых, как быки, парней. Но на зарплату отца все-таки было прожить нелегко, и по его настоянию мама “завела своё дело” – прямо в доме они открыли магазинчик с мороженым, на главной улице, как раз там, где останавливались все автобусы с туристами-янки, разыскивающими могилы своих предков в антримских гленнах …
До самой папиной смерти её жизнь протекала в его родной деревне – и, как поняла я из рассказов Джеффри, хотя он сам этого не понимал, так, как папе того хотелось. Возможно, именно поэтому после его смерти мама уже никого не стала слушать, продала опостылевший ей дом-магазин и вернулась в свой родной приморский городок в южном Дауне, тоже больше католический и ужасно красивый.
Джеффри родился не в деревне, а в Баллимине – ближайшем к ней городе, где была больница. Городе не только Пейсли, но и Лиaма Нисона, которого, кстати, в детстве учил боксу его родной дядя… Все здесь, казалось, знали друг друга!
Когда мы шли по деревенской улице, я вдруг схватила его за руку:
– Смотри! Смотри!
Джеффри поднял голову. На дорогу от церкви выезжала машина, за рулем которой сидел очкастый бородач.
– Это же…, – задохнулась я. Джеффри расхохотался:
– Все так думают! Это наш здешный протестантский пастор! Ну и хватает же у него наглости ходить с бородой при таком внешнем сходстве с Джерри Адамсом!
Я отказывалась ему поверить, что это не Адамс, как он меня ни заверял…
Был хороший, воскресный день, и по улице степенно прогуливались семьи с детьми. В конце улицы была ярмарка с аттракционами, оттуда раздавались музыка и смех. Вдруг на дороге показалась вереница “воронков” – военных броневичков, которые имели обыкновение разьезжать здесь туда и обратно. Из каждого броневичка торчала фигурка английского автоматчика с закрытым наглухо маской лицом. Проезжая мимо толпы с детьми, они беззвучно и так обыденно нацеливали дула своих автоматов на людей… Стояла весна 1999 года.
Вокруг нас кричали чайки, и сам воздух был, казалось, соленым от моря. Я почувствовала, как меня охватывает ярость. Югославия ударила в сердце с новой силой. А Джеффри все говорил и говорил… О том, как он любит это море и этот ветер, как он когда-нибудь выкупит папин старый дом у его новых владельцев… или нет, он лучше построит себе новый, на берегу, такой, чтобы издалека был похож на скалу и естественно вписывался в природу… а ещё он купит себе мотоцикл и будет катать меня по всему северу! Не заезжая, конечно, в Ларн. И закажет мне, специально для меня, мотоциклетный шлем с серпом и молотом! Ему так нравятся мои рассказы о спецназе, о котором он меня спрашивал. Вот если бы я привезла ему к Хэллоуину российскую военную форму! В прошлом году у них в университете два парня нарядились в американских солдат, и им все так завидовали… Так в этом году он заткнул бы их за пояс, с моей помощью!
Джеффри не замечал, как я мрачнею, а если бы и заметил, то не понял бы, почему. Он ведь не был знаком с бессмepтной сказкой Салтыкова-Щедрина о премудром пескаре, которую мы когда-то изучaли на уроках литературы в школе! Я еще раз посмотрела на него – и вдруг спросила, неужели ему совсем наплевать на то, что здесь творится, и неужели он не хочет увидеть свою родину объединенной, без этих по-фашистски выглядящих солдат вокруг, без этих выкрашенных тротуаров, по которым он так панически боится ходить, без нужды надевать наушники, слушая исторические ирландские песни?
– Конечно, хочу!- горячо возразил мне Джеффри. -Знаешь, о чем я мечтаю? Как здорово было бы взять дорожный каток – знаешь, ну такой, каким закатывают улицы, вымазать его тремя цветами ирландского флага и проехаться так от Дублина и до самого Дерри! Чтобы дорогу выкрасить триколором1 Представляешь, как разозлились бы лоялисты?
Но это не развеселило меня. По-прежнему мрачная, как туча, я вошла с ним в паб. Джеффри так и не понял, чем. он меня так расстроил.
В пабе было шумно и весело, играла традиционная музыка. Джеффри заказал нам по пинте пива. Я все молчала, и он попытался поправить положение.
– Не подумай ничего,- сказал Джеффри, – Меня воспитывала тетя Мельда из Ратфрайланда – помнишь, я тебе рассказывал? Так вот, у неё всю семью убили Black and Tans, включая её мужа и маленького сынишку. Я лучше тебя помню, какие звери англичане! Так вот, тетя Мельда потом всю свою жизнь посвятила нам. и долго ещё носила еду в горы, для the Boys. Но теперь они не те, знаешь? Они думают только о себе, зарабатывают всякими нехорошими способами, нелегальными сигаретами и горючим. Это уже не те герои, что были в 20-е годы, понимаешь?
Быть североирландским мужчиной так трудно, в отчаянии думал он, – неважно, католик ты или протестант. Ты просто хочешь жить своей жизнью, есть по вечерам китайский ужин из "тэйк- авэй", пить "Харп" или "Гиннесс", учиться, чтобы купить себе мотоцикл и новое стерео, и… Мечтать, глядя из окна на гору, как в один прекрасный день взойдешь на нее. Никому не мешаешь. Об объединенной Ирландии ведь тоже можно мечтать- и какие это красивые мечты! А когда тайком выучишь и шепотом (это чтобы никого не обидеть, заверял себя он) произнесешь парочку ирландских слов, посмотришь на себя после этого в зеркало – и самому приятно! На это ведь, между прочим, тоже нужна смелость! Но всегда находятся они – те, кто хочет изменить существующий порядок вещей, кто везде мутит воду, кто восстает против властей. Чего им надо? Неужели им не хочется пива и быстрой езды на мотицикле, с Анной Курниковой на твоем сиденье за спиной, как любому нормальному человеку?
Все это было написано на его простоватом лице так явно, что не надо было быть цыганкой-гадалкой, чтобы это прочесть.
Когда мы вышли на улицу, бар уже закрывался. Джеффри сам подрабатывал вышибалой в студенческом баре в университете ( за это полагались 2 бесплатные две кружки пива за вечер!) и знал по опыту, что пройдет не меньше получаса, пока вышибалы и бармен уговорят посетителей, наконец, покинуть помещение. Шумная веселая подвыпившая толпа грозила вот-вот вылиться на главную улицу деревни и продолжить там свое гулянье.
Я шла по направлению к бывшей даче Черчилля, думая про себя, сколько еще продлится все это. Мое терпение уменьшалось в геометрической прогрессии, как шагреневая кожа.
… После того вечера мы с Джеффри не виделись несколько недель. На его электронные послания, полные, как и раньше, щенячей, какой-то детской радости от жизни, я отвечала, но рассеянно. Слишком много всего в тот момент происходило. Я нашла себе в Белфасте брокера, который пообещал, что поможет мне найти банк, который выдал бы мне ипотечныи кредит, и объяснил, какие они бывают. Это несмотря на то, что я работала на Юге – в другой юрисдикции. Брокер сказал мне, что он наговорил банку, что мне по долгу работы часто приходится ездить на Север! Теперь мне приходилось запастись терпением на работе – нельзя было искать новую, пока я не найду дом для покупки и не получу этот самый ипотечный кредит – ведь банк будет проверять, где я работаю и сколько получаю…
Закусив губы, шла я по утрам в офис, где каждый вечер было неизвестно, во сколько тебя отпустят домой. К тому же у меня уже были билеты домой – я хотела провести с Лизой хотя бы ее день рождения, но начальница прямо сказала мне, что никуда меня в это время не отпустит. Значит, надо было решать все эти вопросы как можно скорее! Каждые выходные осматривала я в Белфасте дома, но все они были не то… Ребенка нельзя подвергать риску.
Я чуть- чуть было не купила дом в лоялистском районе южного Белфаста: настолько они здесь были дешевы. Дом с 3 спальнями и садом стоил не больше 26 тысяч фунтов. Меня пленило то, что до центра города оттуда можно было за 10 минут пешком дойти. В конце концов, я же не местная – разве они примут меня за своего врага?
Агент по торговле недвижимостью очень обрадовался моему интересу: его офис пустовал, бизнес не шел. Он с удовольствием показал мне все, что было в данном квартале в его портфолио. А чтобы совсем уж меня убедить, показал мне дом, где жила семья русских из Казахстана. Семья, правда, дом этот только снимала, а не купила, но агент попросил их поделиться со мной своими впечатлениями от жизни здесь.
– Ну как, вас протестанты не обижают?- пошутила я.
– Да нет, тут даже лучше, чем среди католиков: они пьют меньше!- отозвался мой бывший соотечественник.
Испортил все сам агент-риэлтор. Надо ли пояснять, что он тоже был протестант!
– Очень спокойный квартал, хороший, – сказал он, – Если бы Вы были ирландкой, я бы Вам там не посоветовал жить. Но Вы иностранка, так что пройдет…
«Позвольте, а если я захочу ирландцев в гости пригласить?» – подумала я. И вообще, зачем мне жить среди таких людей, среди которых ирландцам лучше не показываться?
Жизнь показала, что я была права: иностранцев в южном Белфасте не били только пока их было мало. А сейчас поджоги, разбивание окон и прочие местные шалости в отношении проживающих тут поляков, литовцев и португальцев происходят практически каждый день. При этом местные жители занимают такую знакомую мне позицию: «Я не расист, но…»