дававшим журналистику в одном из колледжей, мне даже стало его жалко. Из такого мягкого человека, конечно, легко вить веревки. Попробовала бы она побыть замужем за моим Сонни!
Элис очень заботилась обо мне. Даже водила как-то в театр со своим семейством, когда у меня выдался свободный вечер (мне очень хотелось, конечно, сразу после работы поехать домой, но из уважения к ней я задержалась по такому случаю в Дублине на день). Это был спектакль о жизни рабочего класса Белфаста в разных поколениях – очень мрачная, тяжелая история. Одну из главных ролей в нем играл знаменитый в западном Белфасте певец Терри О’Нил, которого мои ирландскоязычные знакомые называли по-ирландски – Тарлах. Он действительно пел как соловей. А когда в конце спектакля все актеры запели, к совершенной для меня неожиданности, «Интернационал»- на ирландском, Элис поднялась с места и тоже запела его – правда, по-английски,- потрясая в воздухе кулачком. Тогда и я подхватила эту знакомую с детства песню, текст которой был каждый год напечатан на обороте первого листка нашего отрывного календаря. Само собой, на русском!…
После спектакля к нам подошел незнакомый мне молодой человек в очках.
– А, Киран!- обрадовалась Элис, – А я даже не знала, что ты вернулся из Южной Африки!
– Да вот, вернулся… Думал к вам сегодня забежать, но не было времени. Устал ужасно. У меня, наверно, jet lag … Но надо домой, ничего не поделаешь. Вот сейчас прямо после спектакля и поеду.
– А ты с машиной?
– Да, конечно.
Пользуясь таким случаем, Элис тут же спросила его, не захватит ли он меня с собой: я уже опаздывала на последний автобус. Киран сразу и охотно согласился: мой городок был почти у него на пути. Ему надо было в Антрим. Я тактично не стала спрашивать у своего нового знакомого, что он делал в Южной Африке. В республиканских кругах это не принято. К тому же у него все равно наверняка была наготове какая-нибудь красивая история о необходимости обмена опытом с южноафриканцами в области примирения общин…
По профессии Киран Кассиди был водопроводчиком: среди бойцов очень мало интеллигенции и «белых воротничков», зато полно слесарей и столяров, водопроводчиков и электриков, строителей и таксистов. Потому что католиков традиционно старались в интеллигенцию не допустить – на это была нацелена вся система здешнего образования и предоставления работы (когда во всех анкетах и резюме обязательно полагается указать свою религиозную принадлежность, и даже если ты ее не укажешь, работодатель оговаривает за собой право «определить, к какой из общин вы относитесь по косвенным признакам» (например, названию вашей начальной школы!) Чувствовалось, что человек он застенчивый. Но тем не менее, мне довольно быстро удалось его разговорить: одним из плюсов приобретенной мною в Ирландии специальности как раз являлось то, что я научилась легко и непринужденно говорить с совершенно незнакомыми мне людьми. Для меня это было большое достижение: если учесть, что я даже чек в кассе в магазине побаивалась пробивать лет до 14… И я этим своим новым умением на полную катушку наслаждалась!
Когда машина тронулась, Киран уже начал мне рассказывать, как сейчас судится за компенсацию от государства- из-за пыток, которым он был подвергнут при аресте. Сами пытки он, к счастью, описывать не стал, но сказал, что дойдет до Европейского суда, если будет надо. Чувствовалось, что характер у него твердый. Потом беседа несколько застопорилась – потому что он попытался было, от застенчивости же, говорить со мной пропагандистскими штампами. Но я быстро повернула ее в более живое русло – особенно заметив, что он клюет носом и вот-вот заснет, прямо за рулем. Я выбрала беспроигрышную со всеми моими иностранными собеседниками тему – советских политических анекдотов. Конечно, есть среди них и такие, что не переводятся, есть и такие, для которых нужно знать имена тех, о ком в них идет речь, но у меня уже даже сложился свой переведенный репертуар – главное не начать рассказывать их одному и тому же человеку дважды!
Вы заметили, насколько катастрофически выродился этот жанр в России современной? Хороших новых анекдотов почти нет. Переделки анекдотов советских под новую ситуацию выглядят жалко и неуклюже. Казалось бы, сейчас для анекдотов такое море материала – в условиях рыночной демократии что ни деятель, то готовый перл, достойный пера Салтыкова-Щедрина! Ан нет. С анекдотами напряженно. Думаю, все дело в том, что жизнь вместо смешной стала мерзкой. О такой что-нибудь сочинять просто нет вдохновения. О времени Сталина говорят иногда: «Был культ, но ведь была же и Личность!» То же самое можно сказать и о советских анекдотах: «Было много анекдотов о жизни, но ведь была же и Жизнь!»
Не помню, чтобы я хоть раз боялась рассказывать анекдоты. Естественно, надо было знать, в какой обстановке это было приемлемо, а в какой- нет. Я говорю о своем времени, о брежневском. И рассказывая их, мы вовсе не считали себя антисоветчиками. Только иностранец – настоящий или духовный- мог так подумать. Это для вражеских «голосов» наличие политических анекдотов считалось признаком антисоветских настроений. А это была дружеская критика. Не знаю, как для их авторов, но мы сами ощущали анекдоты именно так. Недружелюбно настоенные иностранцы (таких было много, хотя и конечно, не все) вообще приезжали к нам полные предрассудков о советской жизни – и повсюду упорно искали их подтверждения. Если чего-то ожидаемого они не находили, они очень расстраивались и начинали уверять, что это просто от них спрятали. Точно так же они поступают сейчас и в других социалистических странах: ищут там трущобы и нищих. Почему-то поискать нищих на Гаити, в «освободившейся от красного террора» Эфиопии или в «новой» Южной Африке им не интересно – хотя там-то их и искать не надо, стоит только выйти на улицу…
Саид, помню, очень удивился, когда посмотрел нашу советскую комедию «Иван Васильевич меняет профессию» – там довольно остро высмеивались многие недостатки нашей жизни. Особенно он был поражен, когда на экране показали спекулянта в магазине – видимо, его мелкобуржуазные мозги всерьез полагали, что в СССР за показ такого дают 20 лет лагерей с конфискацией… Он вышел из кинотеатра настолько пораженный, что вдруг ни с того ни с сего сказал мне:
– Я больше не Саид. Зови меня теперь Иван Петрович…
Один из любимых моих старых анекдотов сейчас – о том, как оживили Ленина. Он походил по Москве, посмотрел на улицы – и на третий день исчез. Искали его, искали, не могут найти. Тогда оживили Дзержинского, попросили помочь найти Ленина. Феликс Эдмундович вспомнил о старой конспиративной квартире, приходит туда, а там на столе записка: «Дорогой Феликс! Меня не ищи. Я в Швейцарии. Надо все начинать сначала».
Раньше мы, конечно, смеялись в нем совсем над другими вещами, чем сейчас. А сейчас- это и не анекдот совсем, а так оно и есть…
Анекдоты Кирану понравились. Он на удивление легко подключился со мной на одну волну- даже ничего объяснять не пришлось! Киран окончательно проснулся, встряхнул головой и рассказал мне ирландский анекдот:
– Стоит боец ИРА у врат небесных, его встречает святой Петр. Посмотрел на него и говорит: «Не думаю, сын мой, что тебе можно будет сюда войти…»
На что боец ИРА отвечает: «А я и не собираюсь входить. Это у тебя есть 20 минут на то, чтобы всех оттуда вывести!»
Я захохотала примерно как Заяц из «Ну, погоди!» в комнате смеха…Киран посмотрел на мою реакцию – и тоже захохотал. Так, что мы чуть не врезались в столб. И всю оставшуюся дорогу мы обменивались анекдотами и смеялись – до икоты.
Я была рада, что удержала его от сна за рулем. Когда мы уже подъезжали к моему дому, и собиралась прощаться, он вдруг спросил:
– Слушай, а нельзя ли мне у вас переночевать? Я так в полете устал, что до Антрима просто не доеду…
До Антрима было всего час с небольшим, но я не стала спорить. Раз человек говорит, что устал, значит, устал. К тому же у меня в доме еще никогда не ночевали настоящие борцы за свободу.
– Мам, – сказала я маме с порога, – Это Киран Кассиди. Он возвращается из Южной Африки и очень устал. Он у нас поспит сегодня в «коробочке» (так мы называли самую маленькую спальню), а завтра поедет дальше.
Мама посмотрела на меня с удивлением, но ничего не сказала. Она уже поняла, что со мной приходится быть похожей на Пачкулю Пестренького из книги о Незнайке, одним из правил которого было ничему не удивляться (другим было «никогда не умываться», но на это мама не пошла бы даже ради меня!)
Киран пошел спать, а мама только посмотрела ему вслед и покачала отрицательно головой – мол, «такие Кираны нам не нужны». Я удивилась – я совсем и не смотрела на него с такой точки зрения! Что это она себе вообразила?
… Утром мы все ходили по дому на цыпочках. Даже пораньше увели Лизу на кухню, чтобы она его не будила (Лиза рано просыпается, и ей не объяснишь, чтобы не шумела). Дело шло к полудню, а Киран все еще спал. Мы уже не выдержали и пустили Лизу гулять по дому, но даже несмотря на поднятый ею шум, он все спал… Я уже стала опасаться: жив ли он, но стучать в дверь было как-то неудобно. Полдня мы маялись так, пока он наконец не спустился вниз и не сказал как ни в чем не бывало:
– А позавтракать перед дорогой можно?
Само собой, мы его накормили, хотя это был уже, пожалуй, не завтрак, а обед.
Киран сердечно поблагодарил нас за гостеприимство и уехал…
****
…Где-то через неделю мне пришел долгожданный ответ с Кубы. Не по электронной почте, а по обыкновенной. Клиника прислала более подробную информацию о том, чем они занимаются – и я с первого взгляда на присланный ими мне проспект поняла: это именно то, что надо Лизе! Если уж и кубинцы не смогут ее вылечить, то по крайней мере, все будет ясно… Правда, финансовые вопросы клиника сама не решала, врачи посоветовали мне обратиться в вышестоящие органы, например, в министерство здравоохранения. Но в любом случае теперь у меня была цель!
Я так размечталась поздно ночью о Лизином лечении, что и не заметила, как мне через плечо заглянул Пласид: