не будет полноценных отношений. Не может быть – в моей ситуации. Да я этого и не хочу – это было бы несправедливо по отношению к Лизе. И ни один мужчина такой жизни тоже долго не выдержит, даже если бы это был его собственный ребенок. К тому же я не собираюсь ни в кого влюбляться. А вот чувство одиночества у меня бывает. Мне нужен настоящий друг. Это очень интересный человек, очень незаурядный. И у нас общие взгляды. Так что почему бы и нет? Что мне терять?”…
… Прощаясь, мы ничего не обещали друг другу и не договаривались о новой встрече. А на следующий день я получила от Дермота совсем короткое электронное послание:
«Не могу выбросить тебя из головы. Это была сказка. Сон.»
Иными словами, донна Женя, я старый солдат и не знаю слов любви, но когда я увидел Вас …
…Пройдет совсем немного времени – и он окрестит меня «ЛДТ». Любовница, друг и товарищ. Причем именно в таком порядке. Но я лично охотнее именовала бы его «ТДЛ»… Потому что для меня Дермот был и оставался прежде всего именно товарищем.
Глава 12. В разгар «глупого сезона»
«От чего коровы с ума сходят? От британской демократии.»
(Владимир Жириновский)
«И ты ещё осмеливаешься звать меня террористом, смотря на меня через прицел своего ружья?»
…– Не нравится он мне, – задумчиво сказала мама, погладывая на нашего нового соседа, точнее- "бойфренда" моей немолодой уже соседки, тещи местного наркодельца. Он приезжал к ней каждое утро, паркуя свою машину с прицепом, в котором лежали обрезанные с дерeвьeв ветки и инструмент для садовых хирургических операций: видимо, этим он зарабатывал на жизнь.
– Нехороший у него вид. Шпионящий какой-то. …, – критически продолжала она. – И вчера он зачем-то смотрел на горы во-о-от в такой бинокль… А их кошка вот уже с лета все время ходит к нам есть. Она вечно голодная – у этих наркобаронов, видно, нет денeг на кошачий корм! С утра пораньше они её выпускают – и она сразу к нам, галопом… Вечно тощая, да ещё такая любопытная, вечно нос в вce сует, а не доглядишь – и в дом забежит и все обшарит. Лучше бы кошек кормили, чем. наркотиками торговать! И профессия у него такая подходящая, чтобы за другими следить: подрезай себе кустики да поглядывай в окна…,- она не успокаивалась.
– Да, ещё надо разобрaться, зачем эта кошка к нам ходит…Вот англичане, например, в прошлом уже использовали кошку для слежки за кем-то. Только она убежала и попала со всеми своими датчиками под машину, – полушутливо сказала я. Такой случай действительно имел место.
– Точно! Ты видела у этой бандитской Мурки на шее колокольчик? Его раньше не было, только ошейник. А зачем кошке колокольчик? Тем более, что его все равно eдва слышно… И не кормят они её нарочно, чтобы к нам ходила! – неожиданно подхватила мама. -Давай поймаем её и посмотрим, что там, в этом колокольчике!
Собственно говоря, Мурку (которую хозяйка звала каким-то там мудреным английским именем) не надо было и ловить, она обычно сама шла в руки и охотно подставляла всем желающим своё полосатое пузо погладить. Она была ещё почти котенок. Сначала такая идея рассмешила меня, но, посмотрев несколько дней подряд по телевизору местные новости, я неожиданно прочувствовала то, что мама имела в виду.
В такой маразматичекой стране, как “Норн Айрлан ”, возможно все.
Несуществующие шпионы из ИРА не дают спать по ночам респектабельным дяденькам из Оранжистского ордена и масонам; юнионистские домохозяйки видят даже в постоянно плохой погоде происки Лидера; а пока они оплевывают мирное соглашение, которому все мы обязаны своими рабочими местами, система отопления в моем офисе ломается каждый день, хотя каждый день приходит механик и чинит его, нам всем в возмещение “морального ущерба” предлагают по глотку виски; а ревниво охраняющие местный аэропорт стражи порядка заставляют тебя продемонстрировать работающими все электронные аппараты в твоем чемодане, от ноутбука до видеокамеры, не замечая при этом случайно забытого твоим ребёнком в картонной коробке с тортом столового ножа…
Северная Ирландия – страна контрастов! Так что почему здесь и не быть кошке-шпиону?
… Мурка не очень-то и сопротивлялась. Ошейник был на резиночке, и стаскивать его было легко. Мы отцепили колокольчик, и мама отделалась легкими царапинами, надевая ей потом ошейник обратно. Когда колокольчик звякнул в наших руках у неё за спиной, Мурка как-то нехорошо оглянулась (нечестный у неё был взгляд, очень нечестный!) и жалобно замяукала в поисках любимого предмета.
В ход пошёл кухонный нож… На мамину ладонь выпал небольшой металлический стерженек. Распотрошенный колокольчик перестал функционировать. Мне было немного неудобно перед Муркой, но мама осталась довольна:
– Смотри, металл! У них не столько свободного металла здесь, чтобы им разбраcываться! Это точно “подслушка”! Или даже камера…
Мы постановили выбросить следы нашего преступления против соседской собственности в урну в одном из магазинов.
– Пусть там подслушивают! – с триумфом в голосе сказала мама.
Да, поживешь здесь – поневоле станешь параноиком…
… А по телевизору продолжали квохтать о шпионах ИРА взрослые, серьезные дяденьки с местечковым менталитетом. Потом начали показывать детский хор из какой-то католической школы, который с упоением пел песню… о контрабандистах! Это была народная песня, конечно (раньше многие местные люди промышляли контрабандой через горы у нас здесь – и сейчас еще многие промышляют контрабандой сигарет и горючего, они на Юге дешевле), но дело в том, что дети с каким-то неподдельным восторгом рассказывали, что именно они знают о контрабандистах, как те ловко обводили «налоговиков», и т.п. Я еще ни в одной стране не видела, чтобы у детей были такие герои!
Какая странная страна! Но местные жители уверены, что они – образчик демократии и свободы, и весь мир им завидует. И что у них лучшие в мире образование и медицина. Ну, про то, какая здесь медицина, я вам уже говорила, а вот образование…
Однажды меня пригласили как переводчика в одну из белфастских школ: мама одной из учениц говорила только по-русски, а учитель и директор хотели бы побеседовать с ней, чтобы узнать, чем они могут помочь девочке привыкнуть к новой обстановке.
В результате жизни здесь я автоматически, чисто инстинктивно пыталась угадать по названию школы и по имени директора, католическая это школа или протестантская. Чтобы знать, какого тона надо придерживаться. Конечно, сам разговор будет совершенно нейтральным, но новые люди всегда любопытны, и тон должен быть таким, чтобы это их любопытство успокоить. Интегрированных школ (то есть таких, в которые ходят разные дети, вне зависимости от религии родителей) здесь до сих пор очень мало, и мы, мигранты, подавляющее большинство которых – не протестанты, но и не католики, попадаем в такое положение, что вынуждены выбирать одно из двух. Если такой выбор, конечно, нам вообще предоставляется.
Судя по названию и имени директора, школа эта была протестантская. Название улицы мне не было знакомо, но я почему-то автоматически представляла себе респектабельный южный Белфаст. На автовокзале я решила разузнать в бюро информации о городском транспорте: где находится Аллайянс Авеню? Сидящий за стойкой стриженый "под ноль" громила с гуcто покрытыми татуировками воинственного содержания огромными ручищами – это такой-то намерен привлекать в город туристов! --, eдва взглянув на клочок бумаги с названием улицы, равнодушно бросил: "Не знаю," не предпринимая даже ни малейшей попытки заглянуть в какой-нибудь справочник, в компьютер или куда-нибудь позвонить, чтобы мне помочь.
Сервис в Северной Ирландии – особенно оказываемый представителями привилегированной общины, считающими, видимо, что они делают тебе этим большое одолжение- по хамству и грубости превосходит советский застойного периода. И редкого туриста может привлечь в город местный лоялистский юмор, вроде табличек внутри такси, "гостеприимно" встречающих тебя в аэропорту: "Сезон отстрела туристов открыт"!
Сезон или не сезон, а без такси в таком случае не обойтись. Таксисты – народ бывалый и знают все улицы.
– Это в Ардойне, – с ходу бросил мне мой шофер, увидев название улицы. Ардойн? Но ведь Ардойн же район католический! Как там может быть протестантская школа?
– Я, честно говоря, понятия не имею, где это,- совершенно искренне ответила я ему.
Этот ответ подчеркивал на всякий случай и мою "нейтральность": я же ведь не знала, католик или протестант этот таксист, а Северный Белфаст, где находится Ардойн, на сегодняшний день – самый опасный район города.
О белфастских таксистах можно написать отдельную книгу. Ну, или хотя бы рассказ. В Западном Белфасте есть даже настенная живопись, посвященная их геройству за годы войны; очень часто таксисты-католики становились жертвами лоялистских пассажиров-убийц. Есть стоянки такси или фирмы, о которых ты совершенно четко знаешь, католические они или протестантские. Одна из самых знаменитых таких стоянок- на Кacтл Стрит. Отсюда уходят в католический Западный Белфаст местные "маршрутки"- черные старые такси лондонского типа, баснословно дешевые по сравнению с частниками. Они принадлежат WBTA- Западнобелфастской Ассоциации Такси – своего рода кооперативу, созданному местными жителями в самый разгар военных действий, когда общественный транспорт перестал обслуживать эти кварталы. Многие, если не большинство водителей этого кооператива- бывшие республиканские политические заключенные, которым так трудно устроиться куда-либо на работу после освобождения.
Но та стоянка, которую я выбрала в тот день, такой четко определенной по своему контингенту не была. Отсюда и моя подчеркнутая нейтральность.
– Я знаю, где это, – попытался по дороге было ещё раз завести разговор мой таксист. – Это совсем недалеко от школы девочек Холи Кросс – слышали, наверно?
Водитель намекал на то, что он – католик. Но я все-таки осторожничала.