овел меня в тот момент до того, что я даже опустилась до чтения дамских романчиков, которые издавались сериями: по четыре романчика в месяц. Раньше я не понимала, как такую дребедень можно читать. Большинство романтических героев в этих «шедеврах» для домохозяек были ирландскими цыганами. Что еще усиливало романтический ареал вокруг Бернарда…
Последней каплей для меня стало, когда Сонни недвусмысленно дал мне понять, что хочет, чтобы я сидела дома по окончании университета. А ведь до свадьбы и речи не заходило о том, что он не даст мне работать. И я никогда не скрывала от него, что не представляю себе жизни без работы. Не для того же я училась столько лет, чтобы сидеть на кухне! Мне такое и в голову не приходило никогда. Наши советские женщины не так воспитаны, чтобы у кого-то на шее сидеть. Я представила себе, какой станет моя жизнь, когда у меня совсем не будет своих средств, даже скромной стипендии,и я засяду навсегда в четырех стенах, не имея возможности даже родных навестить – и поняла, что развода не избежать…
Мне не хотелось ссориться, не хотелось сцен, а что их не избежать, было совершенно понятно. Мне хотелось просто исчезнуть, испариться, лишь бы не участвовать в бесконечных бесплодных разборках. Но Сонни сам почувствовал, к чему все идет, и захотел «разговора начистоту»…
Он был поражен. Тем, что я наконец твердо решила уйти от негокогда он уже нашёл хорошую работу с хорошей зарплатой. У него это не укладывалось в голове: как это так, я не покинула его, когда мы были бедными студентами, а хочу уйти теперь, когда он, наконец, стал “успешным”?
Сонни рыдал, стоял на коленях, умолял – но, как в сказке о мальчике, который три раза подряд кричал: “Волки!», я уже просто не могла ему поверить. Все это я уже слышала, и не один раз. Я пыталась его успокоить, говорила, что мы останемся друзьями, что Лиза будет отдыхать у него все каникулы, если он хочет, что расстаться будет лучше и для него, потому что я же вижу, как и он сам мучается, когда мы вместе… Но Сонни был безутешен.
Через пару дней он как-то собрался, успокоился, стал тихим и покладистым – судя по всему, примирился с неизбежным. От его кротости мне стало его еще жальче – и стоило больших усилий напомнить себе, что жалостью наш брак уже не спасти.
Была пятница накануне какого-то из религиозных майских праздников, которые я всегда в Голландии путаю. Знаю только, что понедельник после этого выходной. Стояла прекрасная жаркая, почти летняя погода. Я собиралась на очередной урок русского языка, который я раз в неделю давала бабушке Адинде в Алмело. Обычно я всегда брала Лизу с собой, мы занимались в кафе в магазине «Хема», а Лиза ела пирожное, а потом бегала и играла вокруг стола. Но в тот день Сонни взял на работе отгул: сказал, что он неважно себя чувствует, и ему надо отдохнуть.
– Давай я посижу с ней сегодня!- сказал он мне. Мне очень хотелось остаться с Сонни друзьями, и если бы я отказалась, он подумал бы, что я ему не доверяю. Да и тащить Лизу через пол-страны на поезде в такой жаркий день было тяжеловато.
– Ладно, – сказала я.
Когда я вышла из дома и отправилась на трамвайную остановку, Сонни стоял на пороге и как-то особо грустно смотрел мне вслед. Мне это показалось слегка необычным, но не до такой степени, чтобы волноваться. В конце концов, разве я не знаю его после почти 7-летней совместной жизни как облупленного? Просто ему грустно – да и мне тоже невесело, – и больше ничего.
Урок прошел как обычно; я вернулась в Роттердам уже к вечеру, но было все еще очень жарко, люди сидели перед кафе на улице на стульчиках, из многих открытых окон звучала музыка. Наступали выходные. Я без приключений добралась до дома, вставила ключ во входную дверь, и… ключ не поворачивался. Не понимая, что случилось, я попробовала еще раз. Потом еще, и еще. Потом начала стучать в окна. Тишина, никакой реакции.
Я подергала дверь – и тут заметила на ступенях свежие опилки. Дверь сверлили. Замок был заменен. Не понимая еще, что же произошло, я почувствовала, как меня охватывает холодный, животный ужас.
Я стояла перед закрытой дверью собственного дома – и не знала, что делать дальше. Воображение мое рисовало самые ужасные сцены. Живы ли еще Сонни и Лиза? Где они? Что он с ней сделал? Ведь в газетах все время пишут о мужчинах, которые при разводе убивают собственных детей, а потом кончают жизнь самоубийством. Неужели и Сонни?… Нет, не может быть, не может! И тут-то я вспомнила, с какой глубокой грустью и как долго он смотрел мне вслед, когда я уходила. Это же он со мной прощался!
И я решительно направилась в соседний кофе-шоп. К его хозяину-марокканцу, который еще совсем недавно помогал мне донести до дома рождественскую елку. Больше искать помощи мне было здесь не у кого.
– Можно от вас позвонить в полицию? -спросила его я…
Глава 13. Я – совьетика!
«Куба – любовь моя!
Остров зари багровой…
Песня летит, над планетой звеня:
"Куба – любовь моя!"»
… Я не помню, что я говорила по телефону полиции. Все происходящее было как во сне, словно окутано какой-то пеленой тумана – потому что не могло, ну просто не могло все это происходить на самом деле! Ноги стали ватными, язык не поворачивался. У меня было такое чувство, что я пьяна, хотя, естественно, у меня ни грамма не было во рту. Где-то в подсознании всплыло: помнишь, как некоторые у нас, когда еще не было бульварной прессы с ее «желтухой», любили читать в «Литературке» судебную хронику? Да я и сама ее почитывала. Зачем? Пощекотать себе нервы? Порадоваться несчастьям других людей? Да нет, нет же – просто хотелось попытаться представить себе, а что чувствуют люди, на плечи которых свалилось что-нибудь страшное. Но все равно это давалось с трудом. Думалось, я бы на их месте, наверно, билась в истерике. Ну, вот, а теперь и представлять не нужно. Теперь я знаю. И никакой истерики нет. Нет даже слез. Просто очень страшно. Так страшно, что внутри все холодеет, как в морозилке. Я стараюсь не думать о худшем, но как не думать, когда я не вижу никакого другого объяснения тому, что произошло?
Полиция приехала довольно быстро. Дверь ломать просто так они не имели права, толпу собирать тоже приятного было мало, и они меня взяли с собой в полицейскиы участок, где меня еще раз попросили изложить все, что произошло. Я изложила.
– А телефоны родственников Вашего мужа у Вас есть? – спросили они меня. Я дала им телефоны, и они начали по этим телефонам звонить. Потом мне передали трубку. Это был сеньор Артуро. Он… очень сердился на меня и спрашивал, зачем я вмешала в это дело полицию. При этом он ничего не говорил ни о Сонни, ни о Лизе.
– Мне ничего говорить не велено, – каким-то извиняющимся тоном сказал он, из чего я сделала вывод, что по крайней мере, он что-то знает, и что они оба живы. – Так зачем ты позвонила в полицию?
– А что еще я должна была делать?- удивилась и рассердилась я. Я здесь с ума схожу, а он беспокоится о своей репутации! – Я приезжаю, в двери заменен замок, а их обоих нет… Я испугалась Сонни – человек эмоциональный, и Вы же знаете, что жизнь у нас в последнее время шла негладко…
Это была правда. Сеньор Артуро действительно это знал, знала и Луиза. К ее чести, она старалась не выбирать сторон и даже пару раз по моей просьбе с Сонни беседовала, надеясь помочь нам наладить наши отношения. Не помогло…
Сеньор Артуро так и не стал ничего мне говорить, а попросил передать трубку полицейским. Странно, но я просто физически не могла закатывать никаких истерик. Я действовала машинально, как во сне. Если он не хочет говорить ничего мне, то им-то, по крайней мере, скажет? Тогда какой же смысл мне с ним ссориться, пытаясь вытянуть из него ответ?
Полицейские говорили с ним в другой комнате, а я сидела как на иголках и ждала. Я старалась просто ждать и ни о чем не думать – потому что если начать думать, так и с ума было недолго сойти. Рядом со мной сидела голландская девушка -полицейский. Мне ужасно было нужно, чтобы меня кто-то обнял, прижал к себе, говорил бы мне что-нибудь ласковое, успокаивающее – так нужно, просто как кислород! Видимо, она это почувствовала. И, как истинная голландка, предложила мне максимум душевной теплоты по местным понятиям:
– Давайте я Вам водички попить принесу! – и быстро выбежала.
Я чуть не застонала вслух сквозь зубы – от того, насколько же чужими мне были эти по-своему доброжелательные люди, которые не понимали таких элементарных для нашей натуры вещей. Она боялась, наверно, что если она положит мне руку на плечо, то я потом потяну ее в суд за «ongewenste intimiteiten ”!
Пока девушка-полицейский приносила мне воду, мне вспомнилось, как прошедшей зимой, когда были сильные морозы, мы втроем долго ждали на улице трамвай, когда перед нами остановился вдруг полицейский фургон: полицейкие проезжали мимо, им жалко стало маленького ребенка на холодной улице, и они предложили нас до дома подвезти! Бывают и среди голландцев не бесчувственные люди… Когда мы подъехали к нашему дому, один из полицейских – здоровый, усатый- вдруг сказал:
– А я знаю этот дом. Я когда-то на верхнем этаже комнату снимал, в молодости. В этом доме еще жил один мой знакомый, который там же потом и повесился…- и начал в красках рассказывать об этом.
Интересно, голландцы поймут когда-нибудь, что вовсе не обязательно всегда, везде и всем резать правду-матку в лицо? Особенно такую, о которой их никто не спрашивал? И вот теперь я сидела здесь, вспоминала тот разговор и уже начинала думать: может, это дом у нас такой несчастливый? Мне всегда словно что-то давило на плечи в нем…
Девушка вернулась со стаканом воды:
– Они оба живы, с ними все в порядке. Но больше мы пока ничего не можем Вам сказать. Это нельзя классифицировать как похищение, потому что ребенок находится с отцом – понимаете? Некому этим сейчас заниматься – мы-то только по вызовам ездим на срочные дела. Приходите после праздников в свой местный полицеский участок. Замок Вы тоже сами имеете право взломать, а мы не имеем. Пригласите завтра специалиста по вставке замков, и… Правда, это гульденов в 300 Вам обойдется, в выходные-то дни.