Если им такие фильмы нравятся, господь с ними, пусть смотрят. Но дело-то в том, что с нашествием на наши экраны всей этой мутной волны экранизированных болезненных подростковых фантазий нас лишили самой возможности выбора. Ничего другого нам просто не оставили. Ну что ж, по мне, так лучше в таком случае совсем в кино больше не ходить. Остается откапывать интересные, содержательные фильмы на видео – да и это становится делать чем дальше, тем труднее…
– …Ты пошла бы за меня замуж, если бы я тебя встретил, когда не был женат?- спросил с любопытством Дермот, потягиваясь и зевая. Конечно, ему очень хотелось услышать, что да.
– Ни за что!- воскликнула я, – Как я могу хотеть выйти замуж за человека, который целыми днями будет «Стар Трек» смотреть? Пусть живет себе отдельно и смотрит сколько хочет.
– Напрасно ты так про «Стар Трек»… Знаешь, в одной из его серий, еще в 1990 году, предсказывалась единая Ирландия – к 2024 году в результате «успешной террористической кампании». Так вот эту серию в Британии запретили к показу. Я не шучу.
– Что ж, из-за одной этой фразы его теперь и смотреть? Что это с вами, мужчинами, вообще? Вы как сговорились, честное слово. Сонни тоже всегда мечтал стать капитаном Джеймсом Ти Керком – «у него на каждой планете по подружке», как он мне объяснял. Наверно, и тебе именно это в нем нравится…
Так мы долго еще беззлобно перешучивались в то утро.
– Что же теперь будет с Финтаном? – спросила я его,посерьезнев. Мысль об этом грызла меня не переставая все это время.
– Скоро будет суд. Будем надеяться, что их приговорят только за путешествие по поддельным документам, – ответил Дермот. – Делаем все, что можем, чтобы вызволить ребят оттуда.
– Мы живем в очень опасное время, – добавил он, прощаясь со мной.
Но оба мы даже тогда еще не представляли себе, в насколько опасное…
… Из отеля я отправилась прямиком на работу, благо было недалеко. Это был обыкновенный рабочий день. Я к тому времени уже стала супервайзером в своем отделе и не сидела весь день на телефоне. Вместо этого я занималась мониторингом звонков подчиненных и поддерживала связи с региональным офисом в Голландии. Одновременно я весь день регулярно проверяла свою электронную почту и держалась в курсе новостей – по интернету..
Когда среди дня я прочитала на сайте BBC, что в одно из высотных зданий Нью-Йорка влетел самолет, я сначала ничего такого не подумала, кроме «Ну пилот дает!» Никто из нас не знал еще, что через час все мы фактически бросим работу и соберемся в столовой у телевизора.
Даже клиенты на это время прекратили нам звонить. В офисе стояла мертвая тишина. А мне вспомнился почему-то наш августовский переворот в 1991 году: возникло совершенно такое же ощущение театральной постановочности, неестественности происходящего.
Когда рухнуло первое здание, я почему-то была абсолютно уверена, что всех людей оттуда успели увести – или снять с крыши вертолетами, как это всегда бывает в «крутых» американских боевиках. Потом уже я заметила в другом здании людей, высовывающихся из окон и даже прыгавших вниз – и в тот конкретный момент меня пронзила острая к ним жалость…
Мне вовсе не хотелось прыгать от радости на одной ножке. Не хотелось злобно кричать, подобно героям их триллеров «Yes! Yes!”. Но чувства, которые я испытывала, глядя на эти дымящиеся обломки, наверняка были не такими, как у моих западных коллег. Их лица были растерянными и испуганными.
«Ну вот, допрыгались…,» – подумала я про себя. И – с отчаянной надеждой: – «Ну, может, хоть теперь до них что-нибудь дойдет?»
На следующий же день, послушав радио и почитав газеты, с сожалением поняла – нет, так и не дошло. И жалость, естественная человеческая жалость снова испарилась…
На следующий день ирландские газеты (про британские нет смысла и говорить) были полны соболезнований и «гневного, решительного осуждения». А я так надеялась, что хоть одна из них задастся простым вопросом: «Почему?»…
Потому что без постановки этого вопроса ни одной мировой проблемы не решить.
После 11 сентября я как никогда чувствовала себя в Ирландии неравноправной. Нет, конечно же, я не мусульманка, да и внешне я не отличаюсь от ирландцев, но между нами после этого дня прошла невидимая разделительная черта – проведенная, как это ни грустно, самими ирландцами, которые того даже и не заметили. Это они присоединились к разделению мира на «нас» и «их» – от имени и по поручению «цивилизованного» Запада.
Они требуют – да, именно требуют!- от нас надеть траур и скорбить по западным жертвам, хотя сами даже и секунду молчания никогда не объявляли в память незападных жертв своих собственных правительств, которые и по сей день продолжают уничтожать людей по всей планете во имя «свободы и демократии».
Если ты не уступишь этим требованиям добровольно-обязательной, показной скорби, тебя тут же заклеймят – хорошо еще, если не «террористом».
Давайте назовем вещи своими именами: наши, незападные жертвы для большинства из вас не считаются. От нас ожидается, что мы будем скорбить только по вашим убитым.
А я отказываюсь скорбить эксклюзивно по обитателям стран «золотого миллиарда».
Несмотря на всю свою красивую антирасистскую реторику и дифирамбы Манделе, Запад разделяет людей на категории даже после их смерти. Им были введены в оборот две категории жертв. Жертвы первого класса – жители богатых стран – заслуживают, по его мнению, минут молчания, дней национального траура, массового организованного скорбления со свечками в руках, моря слез, голливудских экранизаций и миллионных компенсаций. Но есть и второй сорт – мы, весь остальной мир. «Побочный ущерб», как нас мило и цивилизованно здесь именуют со времен миротворца Клинтона.
То, что я собираюсь сейчас сказать, не принесет мне здесь популярности. Но мои боль и гнев в адрес двойных стандартов западного «общественного мнения» слишком велики, и мне слишком больно, чтобы продолжать молчать.
Пепел «побочного ущерба» западной «цивилизации» стучится в мое сердце.
Убивать женщин, стариков и детей в других странах во имя «свободы и демократии» – это, по-вашему, о'кей. Так вот что представляет из себя ваша «цивилизация». В сегодняшнем, ХХI веке, как и много столетий назад, очевидно: « что можно (самопровоглашенному) чемпиону, того нельзя быку ».
Кого вы надеетесь одурачить? Война ведется не «против Милошевича» и не «против террористов» – война ведется против людей стран, которые посмели выбрать независимый от Запада курс. Если рассуждать так, как это делают западные СМИ, то логично будет, что и 11 сентября было не «войной против американского народа», а войной против политики западных лидеров. В чем разница?
А разница в том, что западное общественное мнение придает различную ценность человеческим жизням различных наций. И именно 11 сентября обнажило это с предельной откровенностью.
Попробуйте-ка назвать вслух погибших в нью-йоркских башнях-близнецах «побочным ущербом» всемирной борьбы с западным доминированием и с западным государственным терроризмом. И вам эту разницу быстренько где-нибудь в полицейском участке «свободного» государства объяснят…
Предполагать что не все человеческие жизни равноценны есть не что иное, как самый обыкновенный, вульгарный расизм.
А ведь западные правительства и средства массовой информации это не просто лишь предполагают – таково все их видение мира. И это совершенно очевидно из их действий на международной арене – вне зависимости от того, что они там говорят. Им это кажется аксиомой, чем-то таким, что не требует никаких доказательств. Вот почему их собственных лидеров, которым давно уже место в тюрьме голландского Схевенингена, до сих пор еще приветствуют в Ирландии как миротворцев.
…В день, когда нам принудительно полагалось скорбеть, я нарочно взяла на работе отгул и поехала в Дублин – ну, не в туалете же мне, в самом деле, прятаться на время этих «минут молчания».
Первое, что поразило меня в ирландской столице – это то, что нигде нельзя было ни поесть, ни даже, извините, в туалет сходить. Почему в связи с гибелью людей в Нью-Йрке необходимо было закрыть все до единого общественные туалеты в Дублине, так и осталось тайной за семью замками. Не иначе как для того, чтобы там никого не замочили…
Не осознавая глубины ирландской скорби, я утром не позавтракала, и к полудню желудок у меня урчал безбожно. Но даже булочку или бутерброд нигде невозможно было купить. В отчаянии я зашла в какую-то гостиницу в центре – и к радости своей увидела менеджера, который смотрел новости по CNN, пожирая огромный сочный сэндвич.
Я поинтересовалась, можно ли у них перекусить.
– У нас все закрыто в связи с трауром, – бросил он, не отрываясь от экрана, где в двухсоттысячный раз показывали достойную голливудских режиссеров сцену крушения обеих башен.
– Что ж людям теперь с голоду из-за этого умирать? – не выдержала я.
– Постыдитесь!- возмущенно вскочил он, по-прежнему не выпуская изо рта своего сэндвича – В Америке люди погибли!
– Стыдиться, любезный, надо не мне, а Вам – за всех, кого Ваша Америка уничтожила в Югославии, на Гренаде, в Корее, во Вьетнаме, в Ираке… Да Вы сэндвич-то выньте изо рта, а то еще подавитесь!- посоветовала я ему.
А он не смог мне ничего ответить, потому что уже шла минута молчания. Я видела только, как он побагровел от злости.
Я засмеялась и вышла на улицу, немного опасаясь автоматной очереди в спину…
Долой эксклюзивную скорбь!
После 11 сентября, когда мистер Буш поставил нас перед выбором: или с ним и с его пониманием того, что такое свобода (то есть, свобода одной нации бомбить любую другую, без какого-либо обращения к международному праву, и запугивать любого, кто с этим не согласен), или…, я все больше и больше чувствую, что чем такая свобода,уж лучше или…
Как могу я быть на стороне Запада? Мне же только что предельно ясно напомнили, что такие как я, равными людьми не считаются. Что для множества ирландцев массовая гибель людей только тогда становится «невероятной трагедией», когда среди жертв есть люди ирландских кровей. Руанда отдыхает…